Витраж

      Это было сенсацией. Это было тем, что обсуждал каждый и считал своим долгом обязательно высказаться по этому поводу. Петра презирала людей, которых спасала, кусала свои же запястья и громко выла в подушку в ночи. Мир стоял на ушах, копался в её личной жизни, осуждая, плюясь и скидывая все грехи на неё. Мир, который до этого казался невероятным, таким большим и безграничным, осыпался мелкими противными осколками, которые въедались под кожу, начиная гнить и нарывать. Мир, в котором всё слепило яркими красками, повернулся, обнажая острый ряд зубов, шипел, порицая за то, что вообще не должно его касаться.       И Петра задыхалась. Громко, с надрывом, кому-то может показаться, что и с огромным драматизмом. Но вновь начать дышать было тяжело.       Просто вдох…       Конечно, нельзя же молчать, когда маленькая, ещё угловатая, девчонка тонет в крепких мужских объятиях и вьётся плющом вокруг статной фигуры. Нельзя не крикнуть, что эти самые крепкие и горячие руки, самые надёжные, которые когда-либо встречала Петра, лапают (не дарят защиту и спокойствие, как считала сама Паркер) ещё неискушённого подростка, совращают.       … медленный выдох.       В этом что-то есть. Тёмное, лживое и самое гадкое. Почему-то справедливости нет, почему-то правило бумеранга не работает. Потому что… Кто теперь поможет ей?       Петра не может дышать. И замирает абсолютно всё.       И лишь горячий шёпот в тишине, мягкие, пламенные поцелуи в висок и макушку заставляют забыться. И маленькая Паркер соглашается лишь с одним: она действительно неопытна. И наивна. Мир бежит вперёд семимильными шагами, в то время как Петра делает крохотные два. За неё додумывают, находятся очевидцы, друзья, товарищи, взрослые, которые всё видели и пытались предотвратить, но она же, Петра Паркер, такая глупая и доверчивая к кому не нужно, бунтующий подросток, максималистка, которая просто решила пойти наперекор всем табу и запретам. Чтобы стать лучше, звездой в школе и показать всем, какая она взрослая.       Петра давится слезами и заикается от всхлипов.       В ушах звенит от упрёков, самодовольствия и сожаления, которыми сквозит каждый взгляд. Их, Петру и Джеймса, обсуждают везде: на улицах, в журналах и газете, на телевидении и в интернете. Никто, почему-то, не остаётся равнодушным. Каждый спешит отхватить себе кусок вкусней и пожирней и разорвать его на мелкие части, словно бешеный пёс раздирает толстую плюшевую игрушку. Все спешат найти своё место под солнцем, испепелив, растоптав и уничтожив маленькую Петру, ловкого паучка, который не раз спасал этих людей.       Неконфликтная Петра молчит и упрямо поджимает губы.       Барнс старается её успокоить, аккуратно гладит косточки запястий, зацеловывает костяшки и, что совсем сбивает, зализывает прокушенные девочкой запястья. Паркер поражается спокойствию Солдата, кричит, ругается, царапается и устраивает громкие скандалы, но Джеймс, её добрый и хороший Баки, рычит, даже не кричит, на неё лишь единожды. Он тогда вскакивает, весь подбирается, становится больше и массивнее на глазах, а взгляд дикий, почти животный. Мужчина только рыкнул, отдал короткий приказ замолчать и волком вился рядом.       Петра знает, что Джимми не виноват. И только сейчас замечает новые морщины, постоянно напряжённые плечи и резкие, скованные движения. А Паркер, которая только на людях сохраняет спокойствие, поражается, как Барнс так долго держался, скрывал своё волнение от всех и от неё в том числе, продолжая нести какое-то хладное безразличие и умиротворение.       И Петра сбивается вновь.       Чёрт возьми! Это всё ради неё. Снова…       …тяжело дышать.       Всё смешивается, путается, и Петра действительно не знает, что она чувствует и как относится ко всей этой ситуации. Ей немного страшно? Но это же глупо. Паркер теперь почти что безвылазно сидит в Башне Мстителей, в которой обязательно есть кто-то из героев. А если и нет, то Пятница следит за безопасностью лучше, чем кто-либо ещё когда-либо сможет это сделать. Ей стыдно? Ни капельки. Единственное, что теперь напрягает — тотальный контроль и невозможность побыть с Джеймсом наедине. Теперь разговоры тет-а-тет происходят лишь ночью, когда Петра, обычно смущающаяся и неуклюжая, запрыгивает на Барнса, льнёт к нему всем телом, скрещивая ноги за его спиной и зацеловывая ключицы. И Петра уверена, что мистер Старк, категорично кричащий вначале и игнорирующий её тогда же, прекрасно знает об этих встречах, ворованных поцелуях при тренировках или за завтраком, или о том, что она спит с Зимним. В двух значениях этого слова. Потому что не заметить алых засосов на шее, синих пятнышек на запястьях или рёбрах, которые видны на тренировках, довольно таки сложно. И девочка считает, что человек, который, временами конечно, но ненавидит корреспондентов, любящих лезть не в своё дело, может понять Паркер и Барнса как никто другой.       И Петра искренне благодарна. И готова быть признательна всем Мстителям, что верят. И малышка Паркер видит в них тех, кто не упрекает, а соглашается (скорее мирится) с выбором «глупой» девчонки.       Но крики, стоявшие в здании, когда в сети, словно вирус, распространились те фотографии, которые любезно показала им Пятница на общем собрании, Петра будет помнить, кажется, всегда. В тот момент она чувствовала себя как никогда маленькой и беспомощной. Тогда она поняла истинное значение слова растерянность. В зале, в котором находились все, начиная от Тони Старка заканчивая Брюсом Беннером, стояли тишина и недоумение, которое, Петра клянётся, можно было потрогать руками.       А посмотреть то было на что.       Снимки были качественные, будто они специально позировали, чёткие и сделанные буквально несколько дней назад. Петра помнит то утро (или это был обед?.. вечер?), проведённое на какой-то съёмной квартире, и Паркер понимает, что в любой другой ситуации, при любых других снимках, они с Барнсом могли бы выкрутиться. Но что можно сказать, когда они обнажённые лежат в одной кровати? Или она, Петра, абсолютно нагая сидит на бёдрах взрослого мужчины, известного всем как друг Капитана Америки, Баки Барнс? Что это фотошоп? Но все отлично, к сожалению, осознают, что никому это не нужно, да и кому взбредёт в голову вообще это сделать?       Петра рассматривает первый снимок и единственное, что ей запоминается, когда всё мешается в кашу, она счастливая. Как и Баки. Паркер видит свои обнажённые плечи, сползшее одеяло открывает вид на грудь не полностью, но яркие пятнышки на грудной клетке будто бы сияют; её с Джеймсом волосы спутались, мужчина обнимает её поверх одеяльца, прижимаясь щекой к скуле, а его тихое дыхание щекочет губы. Этого здесь не заметно, но через несколько минут Петра проснётся, потрётся поясницей о пах Барнса, довольно улыбнётся, услышав сонное мычание, а хватка на её талии усилится. Мужчина, усмехаясь, толкнётся бёдрами, но глаз не откроет, а после будет второй снимок, где она сидит на бёдрах Баки, который, подслеповато щурясь со сна, помассирует её затылок правой рукой, сыто улыбаясь. Петра прогнётся в спине, почувствует лёгкий зуд от нетерпения и возбуждения, сжимая мужчину ногами. Грудь будет высоко и часто вздыматься, дыхание — срывающееся, а тихий скулёж — нетерпеливым, слишком просящим и…       Петра зажмуривается от горячего смущения, но внутри всё обрывается из-за еле слышного щелчка и жужжания. А после все вскакивают со своих мест, поднимается невыносимые гам, но Тони Старк, направляющий свой репульсор на Солдата, и сам Джеймс, не разрывая зрительного контакта, таращатся друг на друга. Паркер тоже собирается встать, высказаться по этому поводу, но Барнс заводит за спину правую руку. Баки возвышается над ней горой, закрывая обзор, защищая, ноги легко согнуты в коленях и расставлены чуть шире плеч. По напряжённой фигуре и стойке Петра с пугающей лёгкостью осознаёт, что два дорогих для неё человека настроены крайне серьёзно.       И липкая паника поднимается откуда-то с желудка, застревая в горле, перекрывая доступ кислороду. Дышать теперь почти невозможно, будто её придавило теми самыми бетонными блоками в схватке со Стервятником.       — Тони.       Девочка сначала думает, что это она решилась подать голос, но замечает крадущуюся Наташу и не читаемый взор, направленный на весь этот сыр-бор.       — Не делай то, о чём потом пожалеешь.       Миллиардер тут же начинает яростно смотреть на шпионку, его лицо неестественно бледное, желваки ходят ходуном, а ноздри широко раздуваются от плохо сдерживаемой ярости. Его рука дрожит от напряжения и злости, мужчина взмахивает ею и шипит получше змеи:       — Если я придушу эту скотину, то совесть меня не сожрёт, поверь мне, Романофф! У меня нет грёбанного жучка Джимини, который будет ебать мне мозг ежесекундно!       Вдова непринуждённо пожимает плечами, хитро ухмыляется, склоняя голову на бок. Во всей её фигуре ощущается самодовольствие и какая-то радостная и ехидная победа. Женщина неторопливо подходит к красной Петре, становясь ей за спину, мягко треплет по макушке и довольно тянет:       — Но ты же знаешь, что маленькая малышка Паркер тебя не простит, верно?       Петра чувствует на себе тяжёлые взгляды всех собравшихся, горит от смущения и прикрывает глаза, ощущая ужасающую слабость в ногах. Но абсолютно точно не замечает, как её бьёт крупной дрожью.       И после этого сделать глубокий и настоящий вздох становится нереально.       Всё начинается со звонка тёти, которая смогла закатить такой скандал по видеосвязи, что после каждый вздрагивает от малейшего шороха в течении получаса; продолжается налётом полиции и визитом к психологу, который свято уверяет, что это полностью анонимно, и данный разговор не выйдет за пределы этой комнаты, протягивает ей куклу и просит показать, где её касался мужчина. Петра не выдерживает и громко хохочет в лицо женщине, в удивлении вскидывая брови.       Они серьёзно думают, что её склонили к сексу?..       Шутка затянулась, спустя неделю думает Паркер, закатывая глаза от обманчиво-сожалеющего голоса психолога. Потому что уже не смешно, потому что уже раздражает. Петра упрямо молчит, пропуская мимо ушей уже почти выученные наизусть вопросы. Сгущаются тучи и от того, что обсуждения набирают ещё более красочный оборот.       Жертва. Петра жмёт плечами, потирает запястья и легко уклоняется от брошенного в неё Наташей снаряда. Пока ничего страшного, это не повод прерывать тренировки.       Отброс. Петра хмурится, с ноги проламывает деревяшку и, немного дрожа, продолжает тренировку. Не страшно, это даже не обидно.       Шлюха. Петра поджимает губы, отмахивает от всех и криво улыбается, глотая ночью злые слёзы обиды.       А если бы Паркер призналась в том, что она Человек-паук, интересно, как бы заговорили эти люди? Почувствовали бы стыд, когда осознали бы, что та самая глупая, испорченная девочка семнадцати лет, представитель распущенной молодёжи спасает их неблагодарные задницы? Нет, что вы, нашлось бы много поводов оправдать её или засудить Барнса. И Петра всё также сохраняет молчание, даже когда сердце уже болезненно бьётся в рёбрах от всего этого стресса.       Но Джеймс пока остаётся рядом, как и близкие люди, и Петра более или менее не тонет во всём этом расстройстве. И чтоб точно не чокнуться, Паркер хвостиком ходит за Барнсом, мнёт его плечи и обнимает со спины, целуя лопатки; сидит между его ног, поглаживая колено; грызёт кончик карандаша и рисует нелепые наброски, прикасаясь губами к широкой ладони. Девочка сейчас как никогда становится охочей до прикосновений и ласки.       Возможно, играет собственнический инстинкт, который вопит о том, что всё может закончится за считанные секунды, благодаря чьему-либо щелчку. В голове даже мелькает мысль связаться со Стрэнджем и попросить отмотать время назад, чтоб поймать фотографа-недоделкина.       А может она просто сходит с ума.       Петра, с удивлением для себя, легко находит общий язык с Вандой, которая ведёт с ней неспешные разговоры, предлагает свою помощь, просто улыбается. Не сразу конечно, но постепенно открывается и показывает, как балуется своей силой. Петра находит эти моменты ценными, когда она освобождается от психологического давления со стороны мира и висит в общей гостиной вниз головой, пробуя так испить чаю. Это походит на дружеские посиделки, и Петра не хочет рушить эту хрупкую иллюзию спокойствия, за которую так рьяно цепляется.       Вообще, отношения со всеми в Башне у Петры изменились. Да как таковых-то отношений и не было до этого инцидента. И маленькая Паркер чувствует себя бесполезной и беспомощной, когда думает, что доставляет кучу проблем.       Но все отмахиваются и разбегаются. Разбираться с её делом. Паркер искренне ненавидит себя за это. Это же их не касается, возмущённо пыхтит Петра, это моя личная жизнь, это мои проблемы, это мой позор.       Но они же семья. И Петра вновь давится слезами, когда слышит безэмоциональный голос Вижена, дающий ей ответ. Для него это просто, для Петры, толком не привыкшей испытывать заботу от посторонних, это больше, чем может показаться. Потому что озвучить столь очевидное для остальных и тайное для Паркер означает неуклюжие шаги навстречу тем, кто старается ради неё. Просто по той причине, что они могут и им ничего не нужно.       Первый серьёзный шаг совершается в сторону мистера Старка. Петра, зарёванная, стоит на пороге его мастерской и неловко скребётся. Мужчина даже не оборачивает, и что-то замирает в испуге от того, что её не простят. Она же такая глупая. Глупая-глупая.       — Мистер Старк, – заикается Паркер, а Тони громко ругается себе под нос. — Я не знаю, – всхлипывает девочка, приближаясь к столу. — Я не буду просить прощения за то, что сделала, и за то, что чувствую, но я так не могу, – тянет Петра, ощущая холодные слёзы на своих щеках. — Мне нравится разговаривать с Вами и спорить, объяснять Вам по несколько раз свои глупые идеи, настаивать на просмотре «Звёздных Войн», читать нудную литературу, которую Вы даёте… Поэтому, пожалуйста, давайте, – шмыгает носом Паркер. — Вы начнёте разговаривать со мной вновь.       Мужчина поворачивается к ней лицом, продолжая сохранять напускные раздражение и обиду, но смягчается, тяжело трёт переносицу руками, нелепо хлопает по плечу в знак поддержки. И это срывает тормоза, Питера обнимает миллиардера, утыкается ему в шею и мочит ворот футболки своими слезами. Её неловко обнимают в ответ, и она засыпает от переутомления и бесконечных переживаний.       А просыпаться совсем не хочется.       Реальность, до этого казавшаяся сказкой, наотмашь бьёт по лицу не хуже профессионального боксёра. Петре, как только она откроет глаза, снова придётся увидеть, услышать, почувствовать сочувствие, порицание не только к себе, но и к любимому человеку, который, определённо, не заслуживал этого.       Баки требовалась ласка, тёплые улыбки и нежные поцелуи в уголок губ. Маленькая Паркер готова была на все эти нежности, и она дарит всю себя, стараясь быть самой отзывчивой и понимающей. Временами, Джеймс не может контролировать свою силу: сжимает её слишком крепко, кусается, нежели целуется, — тело усыпано яркими синими отпечатками от крепких грубых пальцев, а бордовые кровоподтёки клеймят шею. Уже после, Петра может тихо шипеть от боли, немного прихрамывать, но всё так же будет виться возле Барнса, который каждый раз винит себя, старается её не касаться, но Паркер, маленькая глупая девочка, утешающе целует его в скулу и пересчитывает пальцами рёбра, шепча тихо, что ему, Джеймсу Бьюкенену Барнсу, можно делать что угодно с её телом.       И Петра ничего не может с собой поделать. Она просто тонет в серо-голубых глазах, таящих невыносимую боль.       Со свистом выдыхая, что любит. Всего, полностью, без остатка и не позволит винить во всей этой ситуации только себя.       А самое невероятное — её слышат. И Джеймс доверяет её дрожащим от волнения рукам. И такое доверие окрыляет, заставляя глупо улыбаться, судорожно целовать тонкие шрамы на руке и груди, обещая, что не подведёт.       Дышать становится трудно вновь.       На этот раз от переполняющего счастья.       Которое почему-то любит сбегать от малышки Паркер почти сразу же.       Предательство горчит, от неожиданности вырываются смешки и сводит скулы от широкой улыбки. Внутри цветёт обида, закипает злость, в голове роится куча мыслей, хочется уточнить, что её не разыгрывают, но найденная видеозапись чётко показывает лицо уже бывшего лучшего друга, выходящего из той самой квартиры. Петра упирается локтями в стол, закрывает лицо ладонями и просит оставить её одну. Перед уходом Наташа гладит её по спине, Тони ерошит волосы, а Барнс подходит ближе, садится на стол рядом с ней и подозрительно молчит.       Петру интересует лишь один вопрос: почему Нед с ней так поступил? Разве она сделала что-то не то? Была плохим другом, уделяла мало внимания? Но не надо же поступать таким радикальным способом!       — Почему? – всхлипывает Петра, зажмуривая глаза. Ей, правда, надоело лить слёзы. — Я же ничего ему не сделала! А теперь весь Нью-Йорк точно видел меня обнажённой, а это более восьми с половиной миллионов человек! Теперь многие считают тебя педофилом, решившим поразвлечься, или психом, у которого поехала крыша на почве различий времён… Может мы действительно заслуживаем этого?       — Детка, – Баки сжимает её плечо и тихо продолжает: — Значит, он с самого начала не был твоим другом.       Петра сжимается, внутри что-то хрустит и бьётся с оглушающим звоном.       А сделать новый глоток свежего воздуха теперь до боли страшно.       Особенно, когда объяснение состоит в том, что: — Я проанализировал всё на несколько шагов вперёд, и через пару дней можно заявить о своей второй сущности, что обеспечит грандиозную популярность Человека-паука, который, можно сказать, в глазах каждого будет казаться жертвой, обычным человеком, который стремится помочь…       Петра хочет закричать, что он придурок, что его никто не просил этого делать, что он испоганил ей всю жизнь, а вместо этого выходит сухое: «Ясно». И где-то стучит противная мысль того, что она сама виновата раз такая доверчивая.       И становится по-настоящему невыносимо от мысли, что с ней так могут поступить вновь. Поэтому, словно учась заново ходить, Петра Паркер учится доверять Барнсу, потому что её прошивает дрожь и животный страх от осознания того, что она подпустила слишком близко, что удар будет больнее, чем этот. Что её добрый и хороший Баки, которому она полностью принадлежит и верит, сможет сделать ей больно. Хоть мужчина давно доказал свою верность.       Ей казалось, что она глотает битое стекло, когда ясным умом понимала, какую идиотскую шутку играет с ней сознание.       И Петра вновь начинает дышать полной грудью, не замечая слёз и не скрывая улыбки, когда её перестаёт колотить от влажных поцелуев в губы, от нахождения людей рядом, от рук Джеймса на её талии и бёдрах, от его головы на её груди и от горячего дыхания в ключицы.       А в груди собирается битое стекло, громко звеня, подрагивая, соединяясь яркими серо-голубыми линиями между собой. И мир вновь светится яркими красками, когда осколки склеиваются воедино.       Потому что невозможно не видеть в этом мире прекрасное, когда ты смотришь на него через цветные стёклышки витража, пусть и собранного из битых осколков.