Праздник к нам приходит?

      — Тебе какие больше нравятся? — Губанов длинными, словно специально для игры на пианино отточенными, пальцами вцепился в пару свечей, первая из которых довольна увесистая, ярко — красная, продолговатая и с узором в виде оленей, а вторая — приплюснутая и с вырезанным орнаментом в виде примитивных снежинок, — ну и чего мы молчим? Семенюк, опираясь на тележку, подражает закипающему чайнику — жаль только, что при максимальной точке кипения он не засвистит, а, наверное сойдёт с ума и начнёт орать на плюшевые игрушки. Или распотрошит их. Или распотрошит Лёшу. Он нехотя поднимает голову, упираясь взглядом в переносицу напротив и хрустит шеей:       — Я не знаю. Обе норм. Выбирай сам, — чёлка падает на глаз, в тот момент, когда Вова снова было пытается уйти от разговора, залипая в телефон, но Губанов уже начинает пищать на фоне.       — Ах так, да? Тебе сложно сказать? Вова, блять, да почему тебе никогда не интересно, что будет стоять у нас в квартире? Ты че, ко мне переехал только ради того, чтобы каждый вечер иметь возможность поебаться? Да я тебе сейчас ... — Хесус не успевает договорить, видя, как Братишкин резко отталкивает тележку и надвигается на бойфренда с далеко не самым доброжелательным взглядом.       — Я тебе сейчас в ебучку пропишу, ты меня понял? — он мертвой хваткой вцепился в подбородок парня, притягивая его к себе, — либо ты успокаиваешься и берешь обе, либо я их беру, а вечером они оказываются у тебя в жопе, как тебе такое, Алексей Губанов? — густые брови встречаются у переносицы, только дополняя картину надвигающегося на худощавого стримера пиздеца. Посыл не остается безответным — Лёша действительно умолкает, обиженно поджимая губы. Он небрежно кладёт свечи в тележку и демонстративно отправляется в соседний отдел, заматывая на ходу, на своей тонкой и бледной шее, полосатый шарф. "Не для тебя мама ягодку растила!" — по — детски обижаясь думал про себя Алексей, вышагивая аккурат к отделу с освещением. На самом деле, обижаться на Вову Лёша мог от силы первые 10 минут, дальше — он просто имитировал обиду, в душе наслаждаясь обществом своего молодого человека, его недовольным и одновременно выразительным лицом, широкими плечами, крепкими руками. Стоп! Судя по всему, кто-то увлёкся — сейчас не самое лучшее время для влажных фантазий, а фетиша на дрочку в магазине за Хесусом не закрепилось, поэтому, он даже, как ему показалось вначале, поспешил избавиться от тупых мыслей и сфокусироваться на пестрящих искусственным огоньком гирляндах, но не тут то было.       — Ты охуел, пёс? — увесистая рука оказывается на плече Лёши, заставляя его нервно сглотнуть и обернуться.       — Блять, когда же ты уже сдохнешь? Что тебе нужно? — парень делает наигранный устрашающий вид, наподобие того, что пытаются спроецировать волки в дикой природе, ведь опасность быть выебанным под хвост Братишкиным растёт в геометрической прогрессии — отступать нельзя.       — Нет, только после тебя, петушара, — усмехается стример, бросая оценочный взгляд на Губанова и закусывая губу, — ну что, ты уже выбрал, какую свечку я в тебя буду пихать сегодня ночью? Вова мог поклясться кому угодно, что, несмотря ни на какие последующие в его адрес угрозы о смерти, трёхэтажный мат и прочие прелести совместной жизни, несмотря на всё это, он был готов хоть прямо в этот самый момент взять и уединиться с Губановым в ближайшей недоспальне или на недокухне. Как раз по этой причине он едва смущенно поправлял рукой стояк через карман джинс. У Хесуса начало пригорать. Он было замахнулся рукой на Семенюка, но, увидев рядом слегка шокированную молодую семью, сделал вид, что зачесывает назад свои волосы, которые Братишкин всегда называл гнездом и, отчасти, был прав — сходства действительно были. Парню хотелось взять топор и раскроить Вове череп, а потом с долей невозмутимости выпить чужую горячую кровь, хотя пока кровь стыла только в висках у Губанова. У Вовки на лице после таких действий ни одна мышца не дрогнула, в то время как внутри он просто развалился нахуй, как Советский союз, как старый деревенский дом, как чмо закомплексованное, в конце концов. Ни для кого из этой парочки не секрет, что вся напыщенность и самоуверенность Владимира пропадают, как только он переступает порог квартиры. И исключением являются только стримы, для которых всё вышеупомянутое — ничто иное, как образ. Банальный образ самого конченного стримера России, а то и мира. Но он держится. Скулит, но держится, стремясь перевести животный страх в не менее животное влечение. Парень рывком приближается к сожителю, отталкивая его в достаточно закрытый угол недо - чего - то, прижимая одной рукой к несущей стене, а другой на неё же опираясь. Он слышит, как его дыхание прерывается одновременно с чужим, в то время как пальцы расстегивают ширинку и, прорываясь внутрь, сжимают член сквозь плотную ткань боксеров. Лёша чуть по несчастной стенке вниз не сползает, тянется было к пухлым губам Вовы, но его порывы остаются без внимания.       — Девочка, домой, — Семенюк хватает Хесуса за горло, сурово застегивая ширинку, и склоняется над ухом любимого дрыща, томно посылая месседж, — там я с тобой разберусь, может, даже без свечек.