Туман рассеялся

      Небо висело над крышей — прямо за печной трубой. Справа от трубы были звёзды Медвежонка, а слева — Ёжика. Их уже высыпал целый рой, а самовар был горячий. Пахло дымком, и мотыльки летали над лампой. Где-то звенели цикады. Медвежонок возился, вытаскивая кресло из дома, и ждал Ёжика. Тот наконец появился из мрака. Отрешённо рухнул на скамеечку и уставился в никуда.       — Ёжик! — обрадовался Медвежонок. — Ну где ж ты был? Я звал, звал, а ты не откликался. Я испугался уже, думал, не придёшь. Ну кто, кроме нас, ещё звёзды-то сосчитает? Я самовар уже раздул и веток этих…       — Можжевеловых.       — Ага, можжевеловых! Сейчас чайку с вареньем… Ты ведь малиновое варенье принёс? Знаешь, сегодня столько звёзд на небе. Мои справа, а твои слева. Лево — это где большой палец справа, не перепутай, как в прошлый раз.       Медвежонок говорил и говорил, а Ёжик не слушал. Он смотрел в белую пелену тумана. Мыслями он всё ещё был там, в загадочном, словно чужом, мире и думал о странных существах, оставшихся в тумане.       — Это всё не просто так, — неожиданно сказал он вслух. — Понимаешь, Медвежонок, только что я переосмыслил свою жизнь. Этот туман… Он перевернул моё мироощущение, весь смысл моего бытия. Кто я? Всего лишь маленькая точка, прикоснувшаяся к чудесному и неопознанному.       — Чего?       — То, что я увидел. Этот туман… И всё в тумане — и деревья, и кусты… И лошадь… В белом тумане — белая лошадь… Это волшебно, непередаваемо, Медвежонок, если бы ты видел! Я ходил к ней. Хотел посмотреть, как она там… в тумане… и там... что-то произошло со мной. Я понял… Мы все тленны, но мы часть этого мира… Мне было страшно и интересно. Эти неведомые существа и образы. Я прикоснулся к неизведанному.       — Ты пыхнул, что ли? Ну ты и гад, Ёжик. Мне, значит, варенье, а как шмалять, так с лошадью?       Ёжик вскочил и забегал вокруг Медвежонка.       — Да не курил я, Медвежонок! Ну как ты не понимаешь! Кто это придумал? И звёзды, и варенье, и лошадь в тумане… Для чего мы?       Медвежонок так сжал узелок с баночкой варенья, что она треснула.       — Заебал ты меня, Ёж! Я весь день тебя ждал… У меня брага черничная есть, улиток полную банку насолил с черемшой и земляничным листом. Мышей тебе с картошкой нажарил, а ты, сука, со своим бытиём! Всё настроение мне испортил.       — Мишенька!       — Я сорок четыре года «Мишенька»! В кого ты такой пизданутый, а? Родители у тебя вроде нормальные. Смысл ему подавай — опомнился! Об этом в семьдесят пятом году надо было спрашивать у нашего режиссёра, ёбаный ты в рот!       — Как ты можешь, Медвежонок?! — ахнул Ёжик. — Нас ведь дети смотрят.       — Какие дети? Ты ваще в курсе, что нас только нарики глядят? Дети прутся от смешариков. Там тоже ёжик есть и медведь, там свинья сексуальная, про лося я вообще молчу! А косолапый из «Маши и медведя»? Умнейшее существо, интеллигентнейшее. Он хуйнёй не страдает, он интернет в лесу провёл, на семи музыкальных инструментах играет, языки знает. Япошки от этого мульта ссутся в восторге. А от нас ссытся только Ваня Попов из Саратова. Он от армии косит и фишку такую придумал, причём, когда нас глядит, у него это действительно непроизвольно происходит.       — Нет, ну ты не прав. Мы в две тысячи третьем году лучшими были признаны.       — В две тыщи третьем лучшим был Фифти Сент.       — Мы не хуже других, — сказал Ёжик. — Ты Рена и Стимпи видел?       — Зато они в Голливуде живут, а мы в жопе мира, — Медвежонок отшвырнул узелок и вскочил. — Ты что думаешь, я хуже? Я бы в «Трёх иксах» мог сыграть — лысый мне и в подмётки не годится. И второй лысый, который с орешками, тоже. У меня талант! И орехи самые большие в лесу. Я смирился уже — я забил и успокоился, а тут ты, падла, со своей вселенной. Иди к лошади и ей свою философию толкай. И варенье своё забери!       — Медвежоночек…       — Я на белку Хэмми до мозолей дрочил, на Чипа с Дейлом и даже на Вупсеня с Пупсенем. А на меня, думаешь, хоть кто-нибудь дрочит, кроме Вани Попова в перерывах между ссаньём?       — Я…       — Да ла-а-адно? — Медвежонок остановился и округлил глаза.       — Нет, я хотел лишь сказать…       Ёжик подобрал узелок, пропитанный вареньем из разбившейся банки, и грустно смотрел, как стекают на землю тёмные капли.       — Мы говорим на одном языке, но не понимаем друг друга. Грустно. Ах, как грустно.       — Грустно, значит, и не понятно? — прищурился Медвежонок. — А хочешь, я сделаю так, чтоб было и весело и понятно?       — Как?       — А трахну тебя. Говорят, ум хорошо через задние ворота вкладывать. Пороть тебя поздно, да и вроде как не за что, а вот трахнуть тебя…       — Но… а как же звёзды?       — Я тебе так вдую, что не только звёзды, но ещё и Юпитеры будут мерцать, — успокоил Медвежонок. — Два по бокам для симметрии. И пускай говорят потом, что я стрёмной ориентации — да насрать. Сколько можно лапу сосать, я хуй пососать хочу, хотя бы для разнообразия. И лишний белок в организме мне не повредит — крепче спать буду. А ты, глядишь, смысл и обретёшь, когда домой на карачках поползёшь.       Ёжик аккуратно положил узелок на землю, огляделся и посмотрел на небо. Туман уже рассеялся, а звёзды были так близко — только лапу протяни. Мерцающий свет их манил и завораживал. Ёжик горько вздохнул.       — А как же лошадь?       — Достал ты меня своей лошадью! На кой хер она тебе сдалась?       — Но ведь она там одна осталась. Миш… Может, её тоже позвать? Только вот… У тебя стремянка-то есть?