Сто дней без луны

Они не сразу обнаружили пропажу, шаря в утренней мгле по обыкновению на ощупь. Бежали на скучные работы, просиживая в полутьме офисов и под теплым свечением ламп магазинов, сновали в коридорчиках, лабиринтах, проулках и переулках, сталкивались в дверях, не поднимая голов и тупо шепча сумбурные извинения. А вечером, все так же впотьмах, спешили домой, нервно давя на педали газа и визгливые клаксоны, заливая улицы металлическим скрежетом и собственной бранью, потрясая в воздухе кулаками и корча тупые рожи своим отражениям в черных стеклах. И теперь вряд ли кто-то сможет назвать точное число часов, прошедших с ее исчезновения; и думать об этом всякому тяжело, словно каждый из них виноват и находится под прицелом испепеляющего чувства безысходности. Они думали, что умрут от солнечных бурь, дырявящих их небо и съедающих живое такой неживой, бессердечной радиацией, перед гибелью превращающих людей в ходячих мертвецов и пугающих монстров. Они думали, что умрут от вырождения человечества, где каждый становится подобием малышки Долли, которой суждено прожить не свою и такую короткую жизнь. А потом тьма не рассеялась, утро не настало, а ночью беспризорные звезды остались одинокими точками, едва излучающими свет, и они поняли, что тоже осиротели под этим пологим, мягким небом, за которым бескрайний космос уже распростер свои руки в ожидании их. Они обнаружили, что-то, что еще вчера согревало, истлело и иссякло, пропало, забрав с собой и луну или обесцветив ее и лишив молочной, белой, сияющей краски, которой им теперь столь не хватало. День оборвался, прекратил существовать, оставил после себя бесконечную безлунную ночь, обезличенную и обездоленную своей пропажей. И они смирились. Кто-то еще искал выход, кто-то обратился в истовую веру, в которой после наступает Судный день, но большинство смирилось, прожигая оставшееся время в бессмысленных блужданиях. Они думали, что умрут от голода, когда в кромешной тьме зерновые поля превратились в целые долины гниющих колосьев и молочных зерен, когда цветы сникли, а белесые бесхлорофилльные листья понуро обвисли вдоль таких же белых стеблей. Они ждали, потом верили, потом поддались панике, мечась по улицам и забиваясь в углы. Опять не верили и снова ждали, но солнце больше не зажглось над их головами, пока Земля, наворачивая вокруг себя круги, мчалась дальше вглубь безграничного пространства, унося их все дальше от прежней, от любой другой возможной жизни. И они в окружении хаоса продолжали ждать. Они думали, что умрут от болезней, скручивающих внутренности в безобразный клубок боли и спазмов, от эпидемий, захватывающих мир всегда внезапно и стремительно, проглатывающих и поглощающих людей в смраде разлагающихся тел. А после на их дома опустилась зима, захватывая белым пленом города, сковывая холодными ветрами дороги и вырисовывая разлапистые еловые ветви на их окнах. Синий измор пришел за ней следом через несколько дней, а они даже не знали, что такое возможно, — океаны, покрытые коркой, вдруг стали безмолвны, а над людскими головами засияло чернотой чистое, безоблачное небо. Они, наверное, сошли с ума, заблудились во мгле или просто слишком сильно зажмурили глаза, которые были не в силах теперь открыть. Они сжигали мебель, чадили сотнями слов и коптили миллионами букв глянцевые потолки, грудились кучами вокруг тлеющего прошлого и протягивали озябшие пальцы к слишком ярким языкам пламени. Они обжигались и еще на что-то надеялись. Они научились молиться. И, словно малые дети, плакали, рыдали навзрыд над потраченным впустую временем. И ждали искупления. Этот мир перевернулся, закручиваясь волчком и теряя равновесие, впуская белоснежную гибель и распахивая перед ней ворота; и та с ленцой скользила поземкой по ламинированным и деревянным полам, заползая ядовитыми иссиня-белыми змеями под наслоения одежды и ворох задубевших одеял, кусая их и жаля и превращая их в комично сложенные фигуры неумехи-скульптора. И они остались, недвижимые и не тревожимые больше, бороздить на своем мертвом корабле в поисках потерянной луны темные просторы вселенной. Быть может, когда-нибудь она и найдется.