Nothing Like us

Сонджин привык быть по утрам один. В пустой квартире с тусклыми обоями и скрипящим полом он открывает глаза день за днём. Он привык замерзать под ватным одеялом в 30- градусную жару. Обнимая себя руками и прижимая колени к груди, ощущать холодные пальцы на своих плечах и дрожать. Он привык пить кофе в тишине. Молча заваривая себе горькую смесь, не добавляя сахар или молоко, выпивает почти залпом и оставляет на дне чёрную не размешанную массу. Он привык брать гитару в руки и перебирать струны с утра до ночи. Смотря в одну точку и что-то напевая себе под нос, думать лишь о том, в чём он виноват и виноват ли. Он одинок, и он привык. В голове медленно прокручивались моменты из прошлого... Как тёплые объятия за талию и тепло от чужой груди на спине, как руки по животу и губами от уха до шеи. Как улыбка во все зубы и догонялки по всей квартире. Как горячо от чужого тепла, как возбуждающе близко и как сладко на губах от чужих. Сонджин перестаёт играть и снова идёт на кухню, как привык. Добавляет кипятка в утренний кофе и оставляет его всё так же на столе остывающим. За окном горят огни ночного города, жизнь кипит, а в мире Сонджина затишье. Он привык к этой тишине. Ощущая, как день за днём его мир становится чёрно-белым, опустошая и чувства парня. Но он привык. Пусть и больно. Рана кровоточит, но Джин не хочет лечить эту рану, ведь таких чувств он больше не получит, ведь такой любви больше ни у кого нет. Через окно он смотрит на отражение фото в рамке. Он помнит это фото и помнит, как ни раз задевал её, разбивая стекло. Рядом стоит недопитая бутылка виски, сохранившая всю боль того, кто её пил, и Сонджин не трогает её. Она напоминает о нём. Кофе остывает окончательно, когда Сонджин выливает его в раковину и идёт спать, снова начиная замерзать. Ведь нет тех горячих рук, которые обжигали каждую ночь, нет губ, что ожогами отпечатывались на теле, нет тихого шёпота, заставляющего тело покрыться мурашками, и нет такого родного «Я люблю тебя» в шею, из-за которого сердце начинало биться в сотни раз быстрее. Сна нет, так же, как нет и бессонницы. Но Сонджин привык. Закрывая глаза в последние пару месяцев, он не спит, лишь думает, ещё сильнее раздирая рану, разрывая её. Сонджин мазохист. Но он не унимается. Он отдал ему всё, что было ему дорого, переступил через семью, чтобы быть с ним, делал всё, что было в его силах. Но остался один. Чем он такое заслужил? Сонджин тоже не понимает. Он просто ещё тогда привык видеть его за бутылкой алкоголя, слышать его телефонные разговоры с кем-то чужим, но молчать. Он привык молчать. А потом он исчез, оставив после себя только бутылку виски и фото в рамке. Тогда Сонджин впервые в своей жизни плакал. Громко, душераздирающе, отчаянно, воя от боли и беспомощности. Сонджин открыл глаза, смотря на солнечные лучи, что падали на пол и освещали его. Промежуточное состояние между сном и реальностью никуда не делось, но теперь он лишь встал и пошёл умываться. Из разбитого зеркала на него смотрел худой, бледно-серый, с огромными синяками и мешками под глазами, парень. А искажение осколками делало картину лишь хуже. Но Сонджина это никак не волновало, ведь даже тот факт, что он будет играть на публику, не заставит его нанести хоть немного макияжа. Он вышел из дома спустя 20 минут после сна, пешком отправляясь сам не зная куда. Кругом все спешили по своим делам, не замечая никого рядом. Они пихались, громко разговаривали по телефонам, у них кипела жизнь, а Сонджин чувствовал лишь пустоту вместо жизни, что «так прекрасна». Остановившись на площади, он достал гитару из чехла и заиграл. Он делал это для себя, но вокруг собиралось всё больше и больше людей, которые кидали ему деньги в открытый чехол. Сонджину было плевать на всех, на их соболезнующие взгляды, на их тихий шёпот. Он играл с закрытыми глазами, а когда открыл их, то все слова разом забылись, а в груди взорвалось что-то. Пара обеспокоенных глаз смотрела на него из толпы, а огненные волосы пылали, заставляя щуриться. Горькие слёзы покатились по щекам, взгляд Сонджина был прикован к нему, человеку в толпе, который так спокойно развернулся и ушёл, и только руки перебирали струны, добавляя в момент трагедию. Он не доиграл: убрал гитару в чехол, раздвинул толпу и ушёл, прокручивая в голове встречу с самым прекрасным и самым жестоким человеком в мире. С тем, по кому плачет душа и страдает сердце, с тем, кого слишком любит даже рассудок. Холод скрипучего пола, как обычно, встретил Сонджина в его квартире. Свет фонарей заглядывал сквозь шторы на кухню, будто шпион пытается пробраться незамеченным, освещая лишь холодильник и записки на нём… Написанные его рукой. Спрятанный тьмой, Сонджин забился в угол и безмолвно плакал, чувствуя солёный вкус на своих губах, жжение в глазах, чувствуя, как ноги и руки затекли от долго не меняющейся позы. Но всё это было абсурдом по сравнению с тем, что он просто ушёл… Как и тогда. Ничего не сказав, пропал из виду… На несколько месяцев. Всё это время Сонджин жил лишь сладкими и приятными воспоминаниями о нём, залечивая то, что не может залечить время. И вот, какие-то мимолётные секунды в пух и прах разнесли возведённые с огромными усилиями стены. Когда он добрался до кровати, ночь уже вступила в свои права, а лунный диск охранял сон людей, что сейчас беззаботно видели сны. Но не Сонджина… Парень укрылся ватным одеялом и отвернулся к стене, снова лишь закрывая опухшие глаза, мучаясь от бессонницы, но видя сны. Сны о том, что он пришёл. Лёг рядом, от него пахло алкоголем, что вызывало слабую улыбку, обнял, как обнимал всегда, прижимаясь щекой между лопаток, и сразу стало так жарко, так приятно и спокойно. А тихое сопение убаюкивало лучше любых песен, от чего Сонджин впервые за несколько месяцев заснул. Утро встретило парня всё тем же теплом и спокойствием. А главное… Всё теми же объятиями. Он развернулся, и слёзы снова заблестели на глазах. - Прости… - слышится шёпот, а Сонджин уже простил, крепко обнимая своего глупого лисёнка, который тоже всхлипывал, на что он лишь улыбался и гладил его по голове, приговаривая: - Всё хорошо… Теперь всё хорошо… - он поднимает его голову и смотрит в самые глубокие и томные шоколадные глаза, которые пленили всего его. На губах чувствуется чужой жар, а под футболкой холодные до одури руки, прижимающие крепко-крепко к себе. И Сонджин улыбается, впервые ярко и искренне за последнее время. Солнечные лучи освещают всю комнату, всё вокруг блестит, лёгкий ветер колышет полупрозрачный тюль, листья комнатного растения. А на комоде сверкает и переливается фоторамка с фотографией, на которой два счастливых парня обнимают друг друга и подпись «Навсегда»…