Пролог
Последние, ещё в контроле ОСЧ, спутники были потеряны. Без них—для начала—вся их ПВО не стоила и яблочного огрызка,—он с места закинул свой в мусорную корзину,—и это был конец. Конец человечеству. Даже если Давидову удастся отключить Google Deep Mind. Скольких ядерных боеголовок будет достаточно для наступления Ядерной зимы? Сколько минут—секунд—осталось ему самому? ”Если повезёт, то хватит на последнюю сигарету”, - заглянул он в пустую пачку. С сигаретами дела обстояли не лучше, чем со спутниками. Обведя взглядом комнату, он остановил его на странном предмете. Предмете, что не являлся стандартным комплектующим ЦУ, и среди мониторов, пластика, стекла и дермантина выглядел так же натурально, как электрогитара в костёле. Он не мог припомнить, когда эта штуковина появилась в комнате, кто её принёс, или кто повесил на стену. ”Ролевики”, - сказал он сам себе. Встав, он подошёл и снял золотой рог со стены. ”Нет, - повертел он рог в руках, рог оказался тяжелее, чем он ожидал, - кто-то притащил из музея.” Он склонил голову и попытался разобрать надпись,—прищурился,—язык был непонятный. Если не выдуманный. ”Ролевики притащили из музея”, - обводя пальцем затееватый узор из трёх колец, он посмотрел сквозь широкое панорамное окно на обманчиво мирную картину покрытого снегом склона и хвойного леса за ним. Зимняя сказка. Et vinter eventyr, вспомнилась ему песня из его далёкой—в другой жизни, жизни До,—молодости. ”Naar breen gror i Norges dype saar”, - попробовал прорычать он, казалось, теперь подходящие случаю апокалипсические строки. Интересно, бутафория или настоящий: он поднёс свой рог Хёймдалля ко рту. Удивительной чисты звук, казалось, длился вечность. Он даже не был уверен, не послышалось ли ему. Всё казалось в тумане и в то же время как никогда ясно. И, словно проснувшись, он прорычал дальше: ”En grav skal bli for hver av dem dekket av snoe og is”, – горло с непривычки ужасно ссадило. Сквозь падающий за окном снег он смотрел на приближающийся беспилотник. ’Lo!’ – только и пришло ему в голову. Сверкнула серебряная стрела. Беспилотник рухнул над лесом. Серебряная стрела - и подбитый—стрелой!—падал другой. По клубящемуся туману, верхом на лошади, неслась блондинка с длинной косой и на скаку натягивала тетиву серебряного лука. Золотой рог ударился о пол. Он снял свои очки и протёр их об свой старый вязаный свитер. Упал, пронзённый серебряной стрелой, третий беспилотник. Следом за лучницей, размахивая двумя мечами, пронёсся ещё один всадник. Очки ударились о пол и, кажется, разбились. Прежде чем встретить пол самому—или, другими словами, упасть в обморок—он успел подумать, что мама его,—проработавшая всю жизнь фельдшером Скорой помощи,—возможно, была права, говоря, что мужчины – это слабый пол.***
Морейн, заправив под подпругу свой обвитый листьями и виноградными лозами посох, погладила Алдиб, и та благодарно фыркнула и махнула белой гривой. Творение Тел'аран'риода, каким была эта Алдиб, Морейн не могла не относится к ней как к настоящей. Алдиб, её верная друг и соратница, скончалась в Четвертой Эпохе за год до её милого Тома. Алдиб, что на древнем языке значило Западный Ветер. ”Вот и я скучаю по моему другу, Морейн Седай”, - словно прочитав её мысли, сказал ей стоявший справа от неё Митрандил. Верхом на Алдиб Морейн была почти вровень с его высокой широкополой шляпой. Падал снег, но снег не оседал на её голубых полях. Не больше, чем на тёмных волосах самой Морейн. Морейн улыбнулась Мтрандилу, ласково смотрели на неё его проницательные глаза, ещё недавно сверкавшие гневом и нёсшие смерть конструктам Тени. Митрандил облокотился на свой посох и погладил своего белоснежного жеребца Шадоуфакса, что значило Тенегрив. Морейн перебирала рукой холёную гриву Алдиб. Битва закончилась. Герои Рога Валир, впрочем, пока не спешили возвращаться назад в Тел'аран'риод, в это отражение реального мира и всех возможностей Узора, где Герои обитали между своими перерождениями или до тех пор, когда их призывал Рог. Вокруг начали собираться люди. С удивлением смотрели они на Героев. С восхищением, со страхом. Во взглядах некоторых мелькало узнавание. В колено Морейн легонько ткнулась Бела, робко спрашивая своей доли ласки. Морейн протянула к ней руку и погладила её нос и косматую её длинную гриву. За несколько Эпох, проведённых Морейн в Тел'аран'риоде, привязанной к Рогу Валир и к Колесу Времени, она так и не разгадала загадки природы Белы и не нашла объяснения прибывания в нём гнедой кобылы, Бела обитала в Тел'аран'риоде вопреки всем его законам: скорее, словно она была и не лошадь, а женщина. Или по крайней мере человек. Зимнее низкое, как в Пограничье, солнце вдруг проблеснуло сквозь голые верхушки деревьев, отразилось в Правосудии, мече Артура Ястребиное Крыло, и озарило и преобразило всё вокруг. Раздался визг и вслед за ним крик: ”Ой, смотрите, Эпплджек!” За чем в свою очередь последовало: ”Да разве это пони?!”, ”Ну да! Это точно Эпплджек - значит пони!”, ”Эпплджек!”, ”Что-то она высокая для пони!”, ”Да она тут самая низкая!”, ”Есть высокие пони!”, ”Идиот!”, ”Идиотка!”, ”Эпплджек!” В сторону Морейн стали, как свойственно простолюдинам, показывать пальцами. А, вернее, как вскоре разобралась она, - в сторону Белы. Меж тем как Морейн размышляла над значением Эпплджек,—остановившись на Яблочный бренди,—Бела покинула Морейн и подошла к предлагавшему ей яблоко мужчине. Скромно протянув шею, она осторожно понюхала необычно большое, ровное и блестящее яблоко и, очевидно сдержавшись и не фыркнув, вежливо отказалась, вместо лишь помотав своей косматой головой. ”Нифигасе, Гэндальф!”, ”Где-где?!”, - поднялись новые крики, - ”Да ну, он в фильме круче выглядит!”, ”Да в фильме он вообще на себя не похож!”, ”Гэндальф!”, ”Дурак!”, ”Дурка!”, ”Гэндальф!” ”Почему Леголаса нет?!” – кричало, казалось, сразу и отовсюду не менее двух дюжин женских голосов. И снова полетели в сторону Морейн пальцы или, Морейн уголком правого глаза взглянула на Митрандила: тот приподнял свою голубую шляпу и слегка кивнул толпе, из под серой хламиды мелькнули белоснежные одежды. ”Ой, а кто эта фарфоровая кукла с голубой висюлькой на лбу?!” – выкрикнул один. Фарфоровая кукла! Так Морейн давно никто не смел называть! Она разгладила свои нежно-голубые юбки, лицо её сохраняло невозмутимое спокойствие. ”А-а, эта? Да её содрали с Гэндальфа!” – пренебрежительно бросил другой. Тут Том, заинтересовавшись услышанным, пришпорил своего пегого мерина и подъехал к говорившим. Морейн рассматривала вышивку на своих замшевых серых перчатках. И только Митрандил, казалось, заметил, как блеснул голубой камушек «висюльки на лбу». Он строго посмотрел на неё и укоризненно покачал пальцем, но в глазах его блестел озорной огонёк. Морейн сделала приглашающий жест, и Митрандил слегка склонил к ней свою голубую шляпу. Когда Морейн поняла всё значение и контекст слова «содрали», она поправила свою с длинной голубой тесьмой шаль, вышитую листьями и виноградными лозами, и белым Пламенем Тар Валона и, не разглаживая юбок, положила руки назад на луку своего седла. В глаза ей заглянул Митрандил. ”Колесо плетёт так, как желает Колесо”, - покачала ему головой Морейн. Морейн посмотрела на свои сложенные на луке седла руки, там, где на левой её руке, скрытое перчаткой, было кольцо пожирающего свой хвост Великого Змея, - символа Времени и Вечности. Когда вращается Колесо, легенды рождаются, дают начало другим и забываются, что бы родиться вновь. Множество мифов, множество легенд. Была Морейн, есть, будет ли, в них героем или злодеем; наставником или противником; женщиной, прядущей нить Узора или пауком, плетущей паутину; женщиной, зачаровывающей змей, или полуженщиной-полузмеёй; содранной с Гэндальфа или память о ней исчезнет совсем – Морейн делала, с благословения Света будет делать что должно не ради собственной славы. ”Колесо плетёт так, как желает Колесо”, - тихо повторила она и, искоса взглянув на голубую шляпу Митрандила, улыбнулась уголками губ. Женщина живёт с тем, что нельзя изменить. Но в Узоре всегда есть место для маленьких изменений. Разговор тем временем продолжался, и не замедлила к нему присоединится Бергитте, с остротой стрел и меткостью серебряного лука которой могли сравняться лишь острота её языка и меткость её же острот. Митрандил теперь то хмурил, то в удивлении приподнимал свои кустистые брови, но больше посмеивался. Том довольно поглаживал усы и несомненно находил разговор и обстоятельства забавным. Встретив взгляд Морейн, он отвесил ей из седла витиеватый поклон. Морейн хотела было спросить у Митрандила, что за творением Отца Лжи являлось «пиджей»,—оно всё чаще упоминалось в разговоре и вызывало эпитеты, которые впечатлили собой даже Бергитту,—как нечто другое привлекло её внимание. Морейн повернула голову туда, где в окружении нескольких людей стояла Бела. Косматую гриву её вплетали в невероятно сложную, затейливую косу; мужчина, что ранее предлагал ей яблоко, доедая его сам, держал перед Белой дощечку, что, Морейн знала, была одним из тер'ангреалов Эпохи. По поверхности дощечки двигались цветные картинки: в один из моментов, обострённым саидаром зрением, Морейн смогла разглядеть и прочитала «Май литтл пони». Что значило Мой маленький пони и что, Морейн, скорее, догадалась, было циклом сказаний. За этим Морейн не видела ни Тома Меррилина, ни его пёстрый плащ менестреля, пока рука её не оказалась в его руке. Склонившись, он быстро поцеловал её запястье, так ловко, что, кажется, никто не заметил. ”Да Вы загуглите”, - ответил кто-то на вопрос Бергитты, что Морейн пропустила услышать. Разговор смолк. Гугл был одним из имён Тёмного или, возможно, одного из его генералов. Уголком глаза Морейн видела, как Бела протягивает свою шею, с недоплетённой затейливой косой из гривы, к тер'ангреалу, туман клубился вокруг копыт гнедой, загарцевала под Морейн Алдиб. Следующие мгновенье или вечность Морейн и остальные Герои Рога Валир были назад в Тел'аран'риод.***
Морейн не могла бы сказать сколько прошло времени. Время в Тел'аран'риоде не текло, как оно текло в реальном мире. Но в один день,—хотя в Тел'аран'риоде не было ни дня, ни ночи,—под вековыми елями потаённой долины, где звуки арфы Тома переплетались с журчанием бурной горной речушки, на поросшем мхом берегу которой сидела Морейн,—форель в речушке была непуглива, забыв всю свою осторожность, а по небу на юг плыли стаи диких гусей,—в реальном мире была осень. Их нашла Бела. Она подошла к Морейн, ткнулось ей в плечо и положила в юбки её голубого шёлкового с кремовыми вставками платья знакомую дощечку. Морейн вытерла руки о свой бархатный голубой плащ,—Том, увидев как она достала расчёску, отложил арфу,—и Морейн, оставив Тома расчёсывать длинную косматую гриву Белы, принялась за изучение тер'ангреала. Размером с небольшой книжный лист, и немногим толще, с одной стороны он был сделан из стекла, другой - из серебристого материала, который, Морейн понаслышке знала, назывался пластик и из которого Морейн видала множество предметов и строений или, вернее, отражения их в Тел'аран'риоде; а Джейин Чарин однажды показал им с Томом целый остров в океане, созданный из материла, - но никто из них троих так и не смог понять с какой целью этот остров был создан. Пластиковая сторона тер'ангреала была инкрустирована изображением надкусанного яблока, а внизу стояла надпись «айПэд», значение её было от Морейн скрыто. Снова перевернув тер'ангреал, Морейн дотронулась до стеклянной поверхности пальцем.***
Поначалу всё было хорошо и почти ничто не предвещало беды. Микель Чистое Сердце назвал тер'ангреал творением Губителя Душ. Митрандил промолвил, что всё это – странное дело, и у него плохие предчувствия. Тер'ангреал открывал Героям новые и новые свои удивительные возможности, и стал весьма скрашивать Героям Рога Валир их безвременное время в Тел'аран'риоде. Вернулись, после своих перерождений, Амаресу и Буад, справедливые и мудрые правительницы эти были сведущи в тер'ангреале, или компьютере, как они его называли: и Герои Рога Валир открыли интернет. Некие негласные правила интернета позволяли Героям,—используя элиасы и не выдавая своего присутствия,—входить в него, не нарушая в свою очередь запретов Тел'аран'риода. И Яблоку, как все стали называть тер'ангреал, пал даже Микель Чистое Сердце. Сам Артур Ястребиное Крыло не редко публиковал свои сонеты. Морейн же с Томом наслаждались Боккаччо, Шекспиром и Пушкином, как и Грасиан-и-Моралесом и Макиавелли. Эпоху за Эпохой обходившиеся без Яблока Герои Рога Валир, теперь, казалось, не могли вообразить без него своё существование: Яблоко стало необходимостью или, скорее, зависимостью. И Морейн всё чаще вспоминала предупреждения Митрандила. Случайно попавшие в Тел'аран'риод во сне люди нередко становились свидетелями споров за Яблоко двух или нескольких Героев. Не разделить было Яблоко на сто с лишнем Героев и не поделить; и все они, казалось, забыли уступчивость, и даже во всём другом покладистая Бела проявляла небезизвестное двуреченское упрямство, когда подходила её очередь смотреть сказание Мой маленький пони. К тому же, немало запутанности во все споры, чем обостряла их только больше, вносила сама природа времени в Тел'аран'риоде: что для одного Героя было течением минут, для другого - месяцами. И все усилия Паэдрига Миротворца примирить Героев и умерить споры были тщетны.***
”Это стало яблоком раздора”, - встав и обведя взглядом собранных Артуром Ястребиное Крыло Героев, сказал Нестор Многоречивый, кто был мудр и вовсе не многоречив. Первому не всегда можно было поверить, если судить по одеждам, что оставляли открытым больше, чем Морейн предпочитала бы видеть; последнее же было наветом сказителей. Морейн взглянула—через огромный мраморный стол, вмещавший всех, коих было более сотни, Героев Рога Валир—на, сидящего по правую руку Артура Ястребиное Крыло, Митрандила. ”Одиссей, мой друг, - продолжил Нестор, обращаясь к Джейину, - нужно ли нам это обгрызенное Яблоко? Плохо мы прежде проводили время за вином и игрой в камушки, делясь рассказами о путешествиях и женщинах?” Джейин Далекоходивший, благословение Света,—с тех пор дважды перерождавшийся,—больше не носил подобно Нестору короткого обреза ткани, а был одет в камзол, на манер тирского. Он поднялся со своего места и поклонился Нестору. ”Мой друг, - начал он. Морейн разгладила свои шёлковые тёмно-голубые юбки. - Рассказывал ли я тебе, что когда я был в Китае—” ”Мы все должны отказаться от Яблока”, - со своего места негромко сказала Морейн, но голос её услышал каждый, она была уверена. Том накрыл её руку своей. Митрандил кивнул ей и одобрительно улыбнулся. Встала в поддержку Блайс из Матучина, известная своей непреклонностью; и почти вслед за ней, скорее, предвкушая уничтожение Яблока, чем из каких-либо других соображений, поднялся Шиван Охотник. Бергитте изрекла особенно крепкое ругательство, и те Герои, кто ожидал обсуждения порядка владения Яблоком,—Морейн самолично составляла текст приглашения,—а не полного от него отказа, прийдя в себя от неожиданности, принялись возмущаться, просить слова и спорить со своими соседями по столу. Митрандир снял свою голубую шляпу и, положив её перед собой на стол, откинулся на спинку стула, достал и закурил трубку. Морейн, подслушивая в это время разговор Оторина с, сидящем по левую руку от Артура Пейндрага, Рогошем Орлиный Глаз, услышала, как он пробормотал: ”Ждать Энтмут закончится прежде, чем это”. И, посмотрев прямо на Морейн, подмигнул ей левым глазом. Но, спор за спором, речь за речью, то всё же закончилось. Хотя никто бы не мог сказать сколько лет прошло в реальном мире и Морейн, казалось, изучила все завитки тумана, что куполом окружали круглый стол Артура Ястребиное Крыло, стол, который стоял на том, что можно было только описать как – ни на чём. Последние упрямящиеся Герои встали в согласие: все они согласились отказаться от Яблока. И все они понимали, что Яблоко должно быть уничтожено – иначе быть и не могло. Морейн разгладила свои юбки и неспеша поднялась со своего места. ”Хотя возможности Героев в Тел'аран'риоде малы, - обратилась она к Героям Рога Валир, - благословение Света, всё, что нам нужно сделать, это каждому из нас, всем до последнего, в своём сознании закрепить, что Яблока не существует.” Морейн обменялась с Митрандилом долгими взглядами, Митрондил смотрел спокойно: он это предвидел: На золотой подставке, на бархатной подушке, по середине круглого мраморного стола, продолжало и продолжало лежать их Яблоко раздора.***
”Слишком многие желают его реальности”, - повторил в который раз Митрандил. По этой же причине были бесполезны все попытки уничтожить Яблоко Единой или физической силой. Больше ради спорта Яблоко кидали в океан, реки, глубокие впадины. Кидали в другие множества мест, среди них и вулканы. Кидали Яблоко в кошмары: что оказалось хорошим способом уничтожения кошмаров. ”Поэтому демократия у нас закончена, - смотрели на них с Митрандилом тёмные глаза Артура Ястребиное Крыло. – Иначе Яблоку не будет конца, и вместе с ним дрязгам и спорам. Эта роковая петля - удавка на моей шее. Мне надоели постоянные петиции и частные запросы вернуть Яблоко. Но ваш брат Герой— Простите, Морейн Седай, и сестра – это ещё полбеды, хотя я, разумеется, не имею ввиду Вас, мой друг и наставник, - Артур Пейндраг слегка склонил Митрандилу свою голову, - или Вас, Морейн Седай.” Яблоко испытывало Героев и являлось источником труднопреодолимого искушения. Морейн, стоящая рядом с Митрандилом перед Артуру Пейндрагом на его троне, слегка кивнула, принимая извинения. ”Но когда ко мне приходит ещё и эта кобыла - начало всего этого безобразия, между прочим, - продолжил Артур Ястребиное Крыло после недолгого молчания, - и смотрит на меня этими своими большими грустными глазами—” Мало кому было известно, но Артур Ястребиное Крыло был беззащитен перед просящим взглядом лошадей и собак – и мало бы кто поверил,—как многие не верили, что он писал любовные сонеты своим жёнам,—глядя на его суровые хищные черты с орлиным носом, высоким лбом, жёстко сжатыми губами, и испытывая на себе пронзительный взгляд его тёмных глубоко посаженных глаз. ”Скажу вам, я возвращал Яблоко в реальный мир”, - удивил Морейн и, кажется, не её одну Артур Ястребиное Крыло, - краем глаза Морейн видела, как у Митрандила приподнялись брови. ”Не мне тебе говорить, мой друг, об опасности, и, как я вижу, Яблоко всё ещё здесь”, - заметил он. ”Как Вы сказали, слишком многие желают его реальности, - Артур Ястребиное Крыло снял с подставки подле трона свой меч. - Это было опасно, но это возможно. И это должно остаться между нами: не хватало мне не санкционировано сбегающих в реальный мир развеяться или спасать мир Героев – все игры в героев только по вызову Рога и в личных перерождениях. Я сказал вам про это только для того, что бы вы знали, что почти всё что возможно было сделать - было сделано.” Морейн очень не понравилось это «почти», и не ей одной, - краем глаза она могла видеть, как нахмурился Митрандил. ”Поэтому я принял решение, - Артур Ястребиное Крыло поставил перед собой, тут же засверкавший всеми оттенками голубого, Правосудие. - Мы кинем Яблоко в то место.” Морейн разгладила свои шёлковые юбки, лицо её сохраняло невозмутимое спокойствие. ”Ты подумал о том, что будет, если будучи в том месте соединение не прервётся? – серее тучи было лицо Митрандила, голос его был мрачен. - Мы выпустим в мир иное зло и диссонанс.” Морейн не думала, что это возможно: в том месте соединение должно было прерваться. Всё же, если это случится, они внесут в Узор хаос. Морейн обменялась с Митрандилом взглядами. ”Колесо плетёт так, как желает Колесо, - сказала она своему другу и в ответ своим собственным мыслям. – Никому не ведам Великий Узор или даже Узор Эпох. Мы можем лишь наблюдать, изучать и надеятся.” ”Вот я понаблюдаю, как вы изучите вопрос. И, надеюсь, из сотни с лишнем Героев вы вдвоём сможете найти одного, кто это исполнит, - сколько не обменивалась Морейн с Митрандилом взглядами, тяжёлый взгляд Артура Ястребиное Крыло говорил, что все обсуждения закончены. – Крутитесь, как хотите.”***
Каждый из Героев Рога Валир имел необходимость, а, впрочем, в большинстве случаев, как подозревала Морейн, глупость или неосторожность побывать, и не одноактно, в том самом месте. И никто, и Морейн не была исключением, не хотел даже произносить то самое место вслух. В тишине едва ли зашелестели почти отсутствующие одежды, когда поднялся Нестор Многоречивый и прервал размышления Морейн. Он почесал свою курчавую бороду и сказал: ”Смерть Дракона принесёт нам спасение, будь я дельфийским оракулом”. Герои Рога Валир, коих было более сотни, привязанные к Рогу Валир и к Колесу Времени за свою исключительную отвагу и деяния, вздохнули с облегчением, и Морейн не была исключением. ”Кажется, уже давно пора”, – то ли спросила, то ли утвердила Калиан. ”Если он не устроит нам финт, как в конце Эпохи Легенд”, - принявшись качаться на задних ножках стула, пошутила Бергитте. ”Я слышал, ему отбили обе почки”, - беспристрастно сказал Оторин. ”Сейчас новые почки выращивают, и нам не стоит надеяться на отторжение, как при пересадки, или какую случайную заразу из-за блокировки иммунитета”, - немного осадила поднимавшиеся надежды Бауд из Албайна. ”И у него гены долгожителей, он легко может ещё прожить до ста одиннадцати лет”, - поглаживая золотой свой меч, заметила Амаресу. ”О чём собрание?” – спросил вдруг тот, на скорое появление которого в Тел'аран'риоде только что так надеялись Герои, но чьё появление так скоро застало всех Героев врасплох. Бергитте от неожиданности опрокинулась назад вместе со своим стулом. Амаресу же, Буад и Отарин, подозревала Морейн, гадали сейчас, как много он услышал. Том задумчиво поглаживал свой ус. Почувствовав на себе её взгляд, Ранд—для Морейн он навсегда остался Рандом—посмотрел на неё и, казалось, в задумчивости потёр мочку своего уха. ”Скорее всего тебе даже не надо будет заходить внутрь”, - поднялась с того, что было полом, Бергитте. Пожала плечами. ”Открыть и кинуть”, - кинула она Ранду,—тому пришлось оторвать свою руку от мочки уха,—бронзовый кинжал. Со своего места поднялся Митрандил и подошёл к нему. ”Мой мальчик, ты не пойдёшь один”, - положил он руку Ранду на правое плечо. Морейн разгладила свои голубые шёлковые с синими бархатными вставками юбки, поднялась и подошла к Ранду. ”Ранд, позволь мне помочь тебе, насколько мне это возможно”, - положила она свою руку на левое его предплечье. Кому-то надо было проконтролировать мальчика. Слегка склонив голову влево, искоса Морейн взглянула на голубую шляпу Митрандила и улыбнулась уголками губ. Колесо плетёт так, как желает Колесо. И не ждёт ни одну женщину. Но Морейн было не занимать терпения.Глава Первая и Последняя
Крутится Колесо Времени, Эпохи приходят и уходят, оставляя хроники, хроники становятся историей, история же превращается в мифы и легенды. И когда Эпоха, давшая им начало, приходит вновь, история столько раз переписана, что, кроме как мифом, её нельзя было назвать ещё на хрониках. В одну Эпоху, называемую многими просто наша, Эпоха, которая ещё будет, Эпоха, давно минувшая, ветер поднялся над обласканными солнцем виноградниками. Не был ветер началом, нет ни начала, ни конца оборотам Колеса Времени. Но всё же, это пока не конец. На запад ветер дул и штормом пролетел над проливом, обратившись в лёгкий бриз, и, снова набрав силу, ветер подул через зелёные холмы и луга с пасшимися по ним белыми овечками и, едва не заблудившись среди старых уютных улочек, мимо живых изгородей, цветочных клумб и по-андорски уютных домиков предместья, развеял туман и заиграл подолом платья, идущей по улице женщины. Походка её была так легка и столько в женщине было грации, что, казалось, она не идёт, а почти танцует. Тёмные густые волосы её падали ей на плечи. И хотя на первый взгляд она казалась молодой, и не что не нарушало гладкости и белизны её щёк и лба – в тёмных прекрасных глазах её была мудрость и глубина лет. Не Лютиэн. И не Арвен. И славным девам этим она едва, на цыпочках, достигла бы и плеча, хотя и умела казаться выше, чем была на самом деле. Чёрное шёлковое платье её спереди было расшито от верха, уходящими ниже колен, полосками цветов Дома Дамодред; у неё на лбу, на золотой цепочке, висел маленький голубой камушек. Морейн позволила себе маленькую улыбку: ненадолго сбежать из Тел'аран'риода оказалось не труднее, чем с Суан послушницами сбежать из Белой Башни порыбачить. Морейн надеялась, и не с более тяжёлыми последствиями – а рука у Мериан Редхилл была тяжёлой. Танцующим движением она увернулась от маленькой лохматой белой собачки, попытавшейся ухватить подол её платья. На мгновенье показав свои, в голубых чулках, стройные лодыжки: голубые чулки за пределами Тар Валона, пожалуй, было единственным правилом Голубой Айи, которое Морейн ни разу не нарушила. Это было, пожалуй, единственным правилом, которое Морейн не нарушила. ”Извините Бартоломью, у него обычно лучшее манеры, - извинилась хозяйка, притянув Бартоломью за поводок на безопасное для юбок и лодыжек Морейн расстояние. - За исключением, с почтальонами. И молочниками. И констеблями. И моим кузеном Фредериком.” И Айз Седай. Ни одна собака не любила женщин, что направляли Единую силу, женскую её часть, саидар. Оставив тщетные попытки усмирить Бартоломью, молодая женщина в платье на манер халата—и, казалось, с надетыми под ним наплечниками,—спросила: ”Простите, Вы не Хеди Ламарр?***
”Добрый день”, - дверь ей открыла уже в средних годах, но всё ещё необыкновенно красивая женщина. Её густые тёмные волосы были собраны в пучок, подчеркивая красивый овал лица, из-под прямых бровей на Морейн спокойно смотрели бездонные тёмные глаза, которые нисколько не портили несколько линий вокруг. ”Добрый день, - поздоровалась Морейн. - Можете звать меня Эли—, – и улыбнулась, - зовите меня Хеди Ламарр. Могу я увидеть Профессора?” ”Проходите, пожалуйста”, - пропустила её в дом женщина. Морейн оказалась в небольшой приёмной. Добрая женщина разгладила свои тёмные коричневые шерстяные юбки: ”Мисс Ламарр, о чём Вы хотели поговорить с моим мужем?” ”О мифах и легендах”, - улыбнулась уголками губ Морейн. ”Ах, разумеется, - засмеялась женщина, в глазах её заиграли весёлые огоньки, - о чём же ещё? Я узнаю, но, - женщина потеребила высокий ворот своей белой блузки, - должна предупредить, мисс Ламарр, муж не жалует Голливуд, - извиняюще улыбнулась она, - вы же актриса, я не ошиблась?” ”Мне доводилось играть, - слегка склонила голову Морейн. – Я Вам обещаю, Голливуд меня не интересует, и о Голливуде не будет сказано и слова.” Добрая женщина кивнула. ”Подождите, пожалуйста”, - и оставила Морейн одну. Воспользовавшись одиночеством, Морейн окинула себя самым придирчивым взглядом в зеркале и убедилась, что всё, конечно, было—от кесьеры в её волосах до чёрных, расшитых золотом, бархатных туфлей,—идеально. Спустя несколько минут добрая женщина вернулась и провела Морейн в небольшую гостиную с большим, выходящим в сад, окном. ”Дорогой, это Хеди Ламарр”, - представила она, поднявшемуся из кресла у окна, мужчине в простом, но добротном, хорошей шерсти, костюме. ”Весьма польщён, мисс Ламарр, - протянул ей руку он. – Прошу, присаживайтесь.” Морейн, незаметно разглядывая его, опустилась на небольшой, оказавшимся очень мягким и удобным, диван. ”Вы хотели узнать у меня что-то касательно мифов и легенд? – спросил у Морейн Профессор. Морейн разгладила свои юбки. ”Напротив, - закинула приманку она, - я надеюсь рассказать Вам сказание, которого не знаете Вы.” Профессор достал трубку и, спросив позволения, принялся набивать её табаком и, кажется, разглядывал Морейн. ”Есть много мифов многих народов, которые мне не знакомы, мисс Ламарр, - спокойно смотрели на Морейн его глаза. – Но раз Вы так смело заявляете, полагаю, Ваш будет не из германских, - Профессор выпустил кольцо дыма, - и не еврейских?” ”А Вы любите загадки, - утвердительно спросила Морейн. - В моей семье рассказывалось множество мифов, легенд, сказаний.” Том Меррелин был её мужем и следовательно семьёй. ”Если позволите, у Вас очень интересный акцент, мисс Ламарр. Он бесспорно загадка для меня”, - казалось, больше разговаривая сам с собой, чем спрашивая у неё, сказал Профессор. ”Я очень много путешествовала.” От Хребта Мира на востоке до океана Арит на западе, в Пограничных землях на севере до моря Штормов на юге, в Айильской пустыне, Проклятых землях и одном параллельном мире. Мелодичный кайриенский акцент, правда, так и остался при ней. Профессор курил свою трубку и, казалось, пребывал в раздумьях. Морейн, разглядывая картины и миниатюры, которыми были увешаны стены, искала, в чём и где она ошиблась. Когда в комнату, с чайным подносом, вернулась добрая женщина, жена Профессора. ”Спасибо, госпожа”, - взяла Морейн из рук доброй женщины чашку ароматного чая. Тонкий фарфор, не уступающий лучшему фарфору морского народа, был расписан маленькими розочками и золотой каймой. Профессор отложил трубку. ”Мисс Ламарр, я не хочу Вас обидеть, - начал он, беря чашку из рук своей жены, - но, мне почему-то кажется, мне это не будет даром.” У людей из Голливуда весьма очевидно была очень дурная слава. ”И что-то мне подсказывает, - продолжил Профессор, - что цена, которая мне покажется меньше, чем я был готов ожидать, окажется выше, чем я мог себе вообразить.” Морейн сделала глоток. Чай с хорошим ароматам всегда имел хороший вкус. ”Вам это будет ничего не стоить, - улыбнулась уголками губ она. – И в моих словах нет ни слова, что неправда.”Эпилог
Нина захлопнула дверь машины и не успела сделать и шага, как её едва не сбил с ног какой-то идиот, уткнувшийся носом в свой айфон и не смотрящий, куда идёт. При ближайшем рассмотрении, идиотом оказался Матвей из соседнего подъезда. Матвея знал весь дом. Если кто-нибудь и оставался, кто за семнадцать лет не пострадал от его шуток и проказ, то это значит, они в их дом ещё попросту не въехали. По Матвею хронически плакала хорошая порка или хорошая головомойка. Первое было предпочтительней, но не позволительно, а после смены в госпитале на второе у Нины не оставалось сил. Поэтому Нина только повесила свою жёлтую Mandarina Duck на плечо, потянула Матвея за ухо одной рукой, другой - ловко выхватив у него из рук его айфон. ”Нина! – возмущённо закричал Матвей уже удаляющийся в сторону своего подъезда Нине. – Эй, отдай!” ”Верну, когда повзрослеешь”, - бросила ему Нина, кинув айфон в свою сумку. ”Под «повзрослеешь», - добавила она, прикладывая магнитный ключ к двери подъезда, - я, разумеется, не имею в виду, когда у тебя появятся волосы на груди.” Конечно, она собиралась вернуть ему айфон на следующий день, или через два: на «повзрослеешь» с Матвеем надеяться не приходилось. Контр-пинком не дав Матвею подставить ногу под дверь, она захлопнула её у него перед носом. Нина подозревала, у Матвея имелся магнитный ключ от их подъезда или какой-нибудь универсальный, так или иначе: кому ещё могло прийти в голову перепрограммировать кнопки лифта - а никто из жильцов в своём здравом уме не впустил бы его или позволил бы Матвею зайти в подъезд вместе с ними; конечно, всегда оставались гости и курьеры, да и, по оценке Нины, не у всех жильцов здравый ум наличествовал. Рука Нины потянулась к косе, но она вовремя отдёрнула её и вызвала лифт. Матвей за ней в подъезд, правда, не последовал: либо ключа у него с собой не было, либо, что более вероятно, не хотел светить его перед Ниной; с его упрямостью—Нина не любила упрямых людей—он вряд ли понял тщетность преследования и попыток переубедить её. Нажав на кнопку пятого, пол-минуты спустя Нина приехала на свой шестнадцатый этаж. Оставив в коридоре свои любимые Pollini, Нина босиком прошла в гостиную и, бросив свою сумку на пол, а своё летнее пальто HANNOH на спинку кресла, опустилась на долгожданный диван. Но как не успела она даже начать разглаживать свою зелёную—зелёный и голубой были любимыми цветами её мужа—плиссированную юбку платья LeFull, она вскрикнула. Привстав с дивана, Нина вытащила из под себя валявшуюся на диване фигурку волшебника в шляпе. У Нины давно чесались руки эту фигурку выкинуть,—а заодно и все остальные в их квартире—только это бы расстроило её мужа. К тому же, эти фигурки стоили целое состояние. Нина поставила фигурку на кофейный столик и фыркнула. Что за фантастика! Нереалистично! Пятеро, думающих волосами на груди, и четверо – волосами на ногах, героев в реальной жизни без постоянного женского надзирательсва дошли бы не дальше околицы. Конечно, её муж был исключением; хотя и он порой думал волосами на груди. Даже о верёвке не могли позаботиться, пока одна мудрая женщина сама им её не упаковала. ”Седина в бороде ещё не знак мудрости”, - сказала Нина фигурке волшебника. Сколько же ей приходится терпеть на работе, где все кругом считали её слишком молодой. Рука потянулась к косе, но Нина вовремя отдернула её, сняла с себя серьги и положила их на кофейный столик. ”Как это по-мужски тратить деньги не пойми на что”, - бормотала она себе под нос, поглядывая на фигурку волшебника, как рядом с ним росла радующая глаз горка Pilgrim с её ушей, запястий и пальцев (и один браслет с лодыжки). Нина посмотрела в окно. Над парком, в молодой весенней листве, поднимался пар после прошедшего дождя. И в золотистых лучах вечернего солнца с высоты их шестнадцатого этажа даже девятиэтажки и новостройки на другом конце парка казались чем-то красивым и, словно, сказочным. Нина почти потеряла счёт времени, составляя в уме список вещей для похода на байдарках в следующие выходные. Хлопнула входная дверь, и минутой позже Лёня зашёл в комнату. Обойдя диван, он обнял её сзади за плечи и поцеловал в затылок. ”Трудный день?” – угадал он. Нина никогда не рассказывала Лёне о пациентах и работе, разве что жаловалась иногда на карьеристку-заведующую отделением. Поэтому она просто откинула голову назад. ”Приготовить что-нибудь или закажем?” – спросил он у неё после. ”Приготовить”, - попросила она и Лёня ушёл на кухню. После свадьбы Нина никогда не готовила. Она уступила готовку Лёне: у Нины не было предубеждения, что готовка – это не мужское дело. Конечно, если бы Нина не знала, что она вполне сносно готовит, она бы могла заподозрить намёк, что Лёня не хочет есть приготовленную ею еду. Нина полезла в свою сумку за телефоном. Шестьдесят семь сообщений от Матвея и пять звонков от Дарьи Константиновны, коллеги Нины. От имени Дарьи Константиновны на экране, рука Нины потянулась и дёрнула косу: Нина терпеть не могла людей, сующих свой нос, как постоянно делала эта дама, не в свои дела. Нина поставила свой телефон на зарядку и вовсе не собиралась заглядывать в айфон Матвея, она просто собиралась его выключить. Но её слишком удивила открытая Kindle: Матвей, насколько Нина знала, в жизни не читал ни одной книги, разве что вслух в первом классе на уроках чтения. Если Матвей читал что-то опасное, это был Нинин долг – проверить. С кухни пошли вкусные запахи. Это будет для Матвея же пользы, и он должен быть ей благодарен: Нина перешла на обложку открытой в айфоне книги. Нина не была сильна в семиотике, но треугольник на обложке, была уверена, ничего хорошего не предвещал. И сильно напоминал масонский знак, а масонский знак, перевёрнутая пентаграмма и красная звёздочка были, по мнению Нины, одного поля ягодами. Оставив до времени подозрительный треугольник, она прочитала: ”Автор: Илфин и Элфин «Двенадцать троллей, или Как из яблока получить побольше вкусных негативных эмоций человечины.»” ”О чём это?” – спросила она у фигурки волшебника на кофейном столике. Гэндальф, глядя на неё из под своей высокой широкополой шляпы розового цвета, казалось, тоже не знал ответа. Конец.