холод по пальцам и кипяток по стопам

Эдварду семнадцать, у Эдварда острые локти, ледяные пальцы и худые лодыжки, Эдварду семнадцать и у него на полках стоят десятки магических томов. Эдвард — колдун. Эдвард — гений. Эдвард — Спеллман. И у него нет ни одной проблемы. Он силен магически, одарен разумом и не обделен здравым смыслом. Но при всех факторах, таких как гороскопы, настроение сестёр, по-осеннему свежая погода — происходит странное. В своём пятом дневнике остро заточенный карандаш, сам по себе выводит мягкие линии, складывая их в рисунок. И именно так, среди исчерканных графиками и чертежами бумаг, появляется рисунок и пять отдельных букв на пяти отдельных листах в пяти отдельных левых верхних углах, как и диктуют правила: д-и-а-н-а. Эдвард складывает страницы по особенному и в его груди щемит, скатывается в клубок странное чувство, щекочет его лёгкие изнутри и не позволяет вздохнуть без глупой улыбки, когда он смотрит на эти буквы, даже не на лицо, которое сам же рисовал, а именно на буквы, будто в них вложен космический смысл (а он, возможно, действительно там), и улыбается как дурак, испуганно вспархивая с кровати, как зимняя пташка, когда Зельда без стука врывается в его спальню, оглядывая все полувысокомерным взглядом. Эдварду семнадцать, у него холодные руки и острые локти, Эдвард — колдун и у него в глубине бессмертной души — искра, непотухающая месяцами. Эдвард страшно влюблен в человека и это смертельно бьёт в его сердце и лёгкие маленькими молоточками фраз «Ты же умрёшь». «Тебя же убьют». «Ты же колдун, Спеллман». Но вот только она маленькая и хрупкая, она плавится в его руках и становится ещё слабее в своих человеческих тряпках и с короткими мягкими волосами. Диана — это боль, она гнойная, саднящая рана под лопаткой, до которой нельзя дотронуться. Диана — человек, и Эдварду уже плевать, он весь — кипящая испуганная любовь собранная по вселенной его сердца крупинками за туманностью Андромеды. И эта любовь внутри кипит, пережигая даже его имя в книге зверя. Эдварду семнадцать и он согласен на все условия, потому что понимает, что долго, в целом, не жить. На его руках дочь, но в теле, по венам все так же горячо бежит имя «Д-и-а-н-а», заменяя все гены звонкостью согласных и он всегда будет её любить, пусть даже… Самолёт летит на землю, не поддерживаемый воздушными потоками, он не летит, он падает, гремя металлом и людьми внутри. Эдвард — крепкие руки, тёмная борода и фамильная брошь на пальто — хватает Диану за запястье и шепчет «всехорошовсехорошовсехорошо», Диана приподнимает голову и целует его в щеку, у неё в глазах горькие, как весь этот странный мир, слёзы, она моргает и говорит «я люблю тебя», её ресницы дрожат, да и вся она дрожит, что там — самолёт падает вертикально вниз и все вокруг грохочет с ужасным шумом. Лицо Дианы перекрывает кислородная маска, но Эдвард не перестаёт смотреть. Самолёт взрывается, раскидываясь горячими кусками вокруг, и убивает сотню человек, подпаливая чьи-то души. Эдвард любит ярче взрыва и под кожей у него дикая лава, взрыв бьёт перед глазами и в слабом теле Дианы. Кровь вскипела и испарилась в обугленных телах. Он любил.