Пусть она думает обо мне лучше, чем я на самом деле, и я тогда буду и в самом деле лучше.
— Старик и море — (Эрнест Хемингуэй),
— Каждый день я вспоминаю о ней. О той девушке, которая полностью изменила мою жизнь и которая глубоко засела в моём сердце. Еще тогда, в школьные годы, мои родители и учителя потеряли всякую надежду на то, что я буду нормальным человеком. И я в какой-то момент тоже начал так думать, больно уж в то время напортачил в своей жизни. И, возможно, я и правда стал бы таким, если бы только не одна девушка, встреча с которой изменила всё, включая меня самого, — Антон и сам не знает, как так получилось, что он неожиданно вспомнил о Ней. Он уже довольно давно не думал об этом, не представлял её оливковых глаз и нежной улыбки, от которой по телу бежали мурашки. Он помнит её смех, который напоминал звон колокольчиков, такой нежный и искренний. Антон не понимал, как такой лучик солнца смог найти хоть что-то общего с его черной душой. — Возможно, это прозвучит слишком банально — до того момента я и сам не верил в эти ванильные сопли, но как бы там ни было, это была самая настоящая любовь, с самого первого взгляда, — на секунду он замолчал, вслушиваясь в тиканье часов. — Боже, это действительно звучит так чертовски ванильно, — со смешком добавил парень. Да, возможно у него уже крыша поехала, ещё и в придачу ручкой помахав, раз он уже начал сам с собой говорить. В тишине тёмной комнаты ему было невероятно уютно и спокойно. Воспоминания как-то сами собой текли ручьем, большой шумной рекой и пенистым морем, срывая к чертям дамбу под названием: «Антон не думай об этом, это причинит только боль». Он так долго запрещал себе об этом думать, что сейчас казалось, будто спустя многие годы снова закурил сигарету, хотя он уже больше десяти лет не курил. По крайней мере до сегодняшнего дня. Теперь же на его столе красуется полупустая пачка сигарет. Тех самых сигарет, запах которых так сильно не нравился Ей. Он помнит, как Она отмахивала от себя клубы дыма и немного покашливала, прикрывая ладошкой свой маленький ротик. Она очень злилась, когда Антон курил. Она забирала у него сигарету изо рта или выбрасывала всю пачку разом. Поначалу, парня это слишком сильно бесило, а потом заставляло лишь улыбаться. Он никогда бы не признался, что последний год в школе он уже давно не курил, просто покупал сигареты для того чтобы понаблюдать. Понаблюдать за немного злой и напыщенной, словно петух перед схваткой, девушкой. Это его веселило и даже немного умиляло. От очередного осколка воспоминаний парень делает глоток напитка, который не очень-то похож на пиво, и ныряет длинными пальцами в свои мягкие волосы. Вода, вытекающая из его рук, похожа на слёзы, что так и норовят потечь из изумрудных глаз. Таких красивых и таких грустных, что одного взгляда хватило бы, чтобы понять, как сильно ему больно. Понять, как много всего скрывается за этим изумрудным блеском. А за ним всего-навсего скрывается целая вселенная.***
Вот и начался новый учебный год. Дети торопливо бегут на занятия, и только Антон снова не хочет идти в школу, впрочем, как всегда. Утром он опять поругался с родителями и это тоже уже вошло в привычку. Бросая очередную колкую фразу в лицо матери, парень, хлопнув дверью, плетётся на занятия, надеясь не вернуться с них. На самом деле, мальчик не всегда был таким вспыльчивым, агрессивным и бесшабашным. С детства родители учили его быть добрым и ласковым. Сначала причиной его поведения считали переходный возраст, думали, что это пройдет. Но с каждым днём всё становилось только хуже. Антон совсем отбился от рук, перестал хорошо учиться и постоянно грубил. Даже слово отца для него уже ничего не значило. И найденные сегодня с утра сигареты в кармане его куртки, и слёзы матери, не заставили его сердце пропустить хотя бы удар. Он был зол. Его родители заинтересовались его личной жизнью только тогда, когда она пошла по наклонной. Да какого черта? Почему они не волновались раньше, когда у него были проблемы с учёбой, когда у него были проблемы с одноклассниками и под его глазом появился первый фингал? Кого это волновало? Только Антона. Он был один и никому не был нужен. Все были слишком заняты, чтобы заметить, как душа их сына потихоньку вянет, становясь черной и едкой. Впрочем, это было действительно так. Ну, а как же, после такого-то количества сигарет и алкоголя, ещё и травка подъезжала иногда. Для обычных людей праздник — это новый год, день рождения, пасха. Для Антона праздник — это когда перепадала пачка новых красивеньких таблеточек, которые было так приятно держать под языком, зная, что через считанные минуты весь мир отойдёт на второй план. — Привет, Тох, ты чего опять опаздываешь? — до начала первого урока оставалось несколько минут, и Антон не спеша плёлся к нужному кабинету, как вдруг его кто-то окликнул. — Привет, Димон, да я с предками опять поругался, — это, конечно же, был Позов, по совместительству друг детства Антона. — Зачем ты так, они ведь добра тебе желают, а ты скандалы устраиваешь. — Вот только не надо меня жизни учить, думаешь, ты знаешь, как мне лучше жить, да?! — нотации друга — это последнее, что нужно сейчас Антону. — Я не хотел тебя задеть, но с тех пор как ты связался с этой компанией, все изменилось! — Диме этот разговор приносил не больше удовольствия, чем Шастуну. — Они нормальные ребята и мне с ними весело, — сказал как отрезал парень. Его брови опустились так низко, что глаз и вовсе не было видно. Так случалось каждый раз, когда его кто-то доводил, и тогда он раздражался не по-детски. — Под «нормальные» ты имеешь в виду те, которые курят, пьют пиво и наркоту нюхают? Антон, я твой лучший друг и прошу тебя, чтобы ты одумался, это ни к чему хорошему не приведет. — Всё сказал? А теперь проваливай, я не хочу выслушивать твои нотации, — блондин наградил друга «любящим» взглядом и скрылся за дверьми кабинета. Диме ничего не оставалось, как зайти в класс следом за другом. Все следующие уроки Антон с безразличием просидел, глядя в окно. Он не любил школу, в которой учился, она его конкретно так раздражала. Изо дня в день он вставал и плёлся в этот кромешный ад из ненужных предметов, приставучих учителей и придурошных детей, которые надеются на прекрасное будущее. Шастун готов их обломать — никакого хорошего будущего не будет. Ни у кого. В нас всех таится такая житейская ловушка — непоколебимая уверенность, что все изменится. Что мы переедем в другой город и встретим друзей на всю оставшуюся жизнь. Что влюбимся, реализуем себя, что бы это не значило. Что все будет хорошо… Это все как пустые сосуды для хранения сплошного потока дерьма. Никто себя не реализует. Разве что сдохнув. Тоже мне хорошо… Нет, нет, нет, ничего никогда не будет хорошо.***
Домой Антон, как обычно, вернулся, когда звёзды на небе уже потихоньку выстраивались в созвездия. Большой шар луны выкатывался из-за черного, словно смола, горизонта, укутывая город в нежно-серебристый цвет. Подвыпивший и побитый парень, пошатываясь, закрыл входную дверь как можно тише, пытаясь не привлекать много внимания, кое-как избавился от обуви и поплёлся в ванную. Горячий душ — это то, что ему точно нужно сейчас больше всего. Вода ручейками побежала по бархатной коже парня, немного щипля раны на теле. Он подставлял под душ голову, превращая колоски пшеницы в намокшую пожелтевшую траву. Набирал воды в рот, а затем выплевывал её вместе с кровью от подбитой губы. Клубы пара заполнили собой комнату как туманом. И в этом тумане Антону до безумия сильно хотелось утонуть. Он просидел так минут двадцать, а может и тридцать. Кажется, он совсем потерялся во времени, как и в прострации, как и в самом себе, будто запутался в тугих проводах, и чем сильнее пытаешься вырваться, тем только крепче они сжимаются. Выходя из ванной, парень увидел свою мать в коридоре, а это значило, что ждать чего-то хорошего не придется. Она выглядела не то злой, не то обеспокоенной, грустными глазами осматривая побитое и опухшее лицо своего сына. — Только не начинай снова об одном и том же, — подросток сделал несколько шагов навстречу. Антон не знал, с какой реакции начнётся эта ссора: со слёз или крика, упрёков или просьб. — Антон, я не начинаю, а продолжаю! Посмотри, в кого ты превратился, почти не ешь, куришь, пьешь, постоянно приходишь домой побитый. Что с тобой, сынок? Расскажи мне, я ведь твоя мама, я тебя пойму и помогу разобраться с проблемами. — Ты уж точно мне ничем не поможешь! И перестань лезть в мою жизнь, — вот снова. Она говорит так, будто всю жизнь заботилась о его проблемах, но нет же, её это начало волновать только тогда, когда поведение сына могло плохо отразиться на ней и их семье. Поэтому Антон злится, поэтому он кричит. И ему абсолютно на всё плевать. Подростки очень вспыльчивые и импульсивные, но Антон явно побил рекорд своим поведением. Такие рекорды вообще можно побить? Неплохая мысль — засветиться в «Книге рекордов Гинесса». Может хоть тогда кому-то станет дело до Шаста. — Знаешь что, Антон, я устала тебе твердить, чтобы ты не гулял с этой компанией и вот тебе мое последнее слово — либо ты бросаешь свою компанию, либо мы переводим тебя в другую школу! — выражение лица женщины было более чем серьезно, она бы это сделала. — А ты думаешь, это что-то изменит? — Антон и сам уже перешел на крик. — Думаешь, если я буду ходить в другую школу, я забуду, где живут мои друзья? Или от новой школы нельзя дойти до центра, может это интернат? Решила запереть меня, это вот так ты придумала избавиться от меня, да?! — по коридору разнёсся звук звонкой пощечины. Глаза парня округлились, а брови поползли вверх, имитируя крышу домика. — Как ты можешь такое говорить?! Из-за твоих выходок отец уходит из семьи, а ты… А ты вот так себя ведешь, продолжаешь быть таким! А дальше все пошло просто по накатанному сценарию: крики, ругань и хлопок двери. Женщина не знала, как может помочь своему сыну. Почему он стал таким, почему она, его мама, больше ничего для него не значит? Женские глаза увлажнились и по розоватым щекам потекли слезинки горечи и обиды. Закрывшись в комнате, парень сел на подоконник и закурил. — Ты права, мама, я такой, такой ненужный… — он прекрасно понимал, что где-то там, в глубине души, он устал от этого дерьма, но он почему-то не мог прекратить. И дело было даже не в том, что он не мог бросить курить, бухать и драться, ведь это было то, что помогало ему отвлечься. Спрыгнув с подоконника, Антон начал скидывать вещи со стола, а потом крушить остальную мебель. Злость и обида фонтаном били из его души. Он виноват? Он виноват в том, что отец уходит к другой бабе? Серьезно? Почему никого не волнует, что Антон такой? Почему никто не спросит, кто в этом виноват? Он бы сказал, что это виноваты родители! Ласка и забота — маска на их лице, он прекрасно видел, насколько нежеланным он был. Любили ли его вообще, хоть немного, хоть чуть-чуть? На утро парень сбежал как можно раньше в школу, лишь бы не столкнуться с родителями. Отец потихоньку собирал вещи, и Антону не хотелось наблюдать за убивающейся от горя матерью, хотя ему казалось, что даже это её не сломит. Что бы не случилось, она ни-ког-да не плакала. Но это Антон так думал, на самом же деле, его мать плакала, даже много, достаточно много, чтобы хватило на всех. Она плакала за всю семью, только она заботилась обо всех в этом доме. Подходя к старому зданию школы, Антон увидел Диму, явно поджидающего его, но говорить с ним сейчас совсем не хотелось, поэтому блондин просто прошел мимо. Он просто никого не хотел видеть. Он даже не понимал, какого хрена припёрся сегодня в школу, ведь он мог вместо этого пойти к ребятам и сейчас сидеть где-то, в каком-то подвале, и перебирать руками пакетики с радужными таблеточками. Но вместо этого он перебирает в руках ручку, пусть даже и не собирается что-либо писать. Уроки тянулись по-своему медленно и на парня потихоньку находила лёгкая дремота. Его глаза изучали вид за окном. Не то чтобы там было что-то интересное, но это явно лучше, чем следить за учителем и писаниной на доске. К черту вообще эта школа? Школа — это лишь место для тех, кто унижает и кого унижают. Тут все пытаются быть такими добрыми и хорошими, пока не доведут тебя до суицида.***
Остальные уроки протекали в таком же русле, под конец учебного дня Антон конкретно так задолбался. Какого хрена он вообще досидел сегодня все уроки? Ему было просто чертовски лень куда-то идти, поэтому он предпочёл отсидеть пятую точку в классе, обращая всё свое внимание на растительность и живность за окном, будто бы он экологией хотел заняться, посылая тем самым к чёрту математику. Наконец-то слышится звонок и Антон, сгребая все вещи в рюкзак, спешит покинуть класс, а затем и саму школу. Но когда до входной двери остаётся какой-то там метр, парня сбивают с ног, причём так эффектно, будто в замедленной съёмке. По коридору разносится грохот и ойканье окружающих. — Что за?... — Антон треплет волосы в ушибленном месте, встает и отряхивает джинсы. Его взгляд медленно перекочевал на виновника событий, и парень конкретно так удивился. Перед ним стояла девочка, просто девочка, лет десяти-одиннадцати. Она потирала ушибленную коленку и совсем не обращала внимания на Антона. — Эй, ты, малолетка! — рявкнул парень. — Я…я?.. — девочка неуверенно подняла взгляд вверх. — Ты смотри хоть, куда прёшь. Неужто такая жирная, что даже меня с ног сбить смогла? — на детском лице начали появляться слезинки. Шаста это забавляло. Не всегда же ему одному страдать. Пусть хоть кто-то знает, как этот мир жесток и несправедлив. А Антон, так уж и быть, принесет себя в жертву и станет этим жестоким и несправедливым. — Я не… — Ты чё, язык проглотила, извиниться не хочешь?! — с ухмылкой шакала продолжал парень. — И…и…изви… — но девочке не дали договорить. Грубый, но и в то же время нежный, терпкий голос, заставил её замолчать, а улыбку с лица парня сойти на нет. — Не извиняйся перед ним! — Чего? — блондин сделал недовольное лицо и развернулся к источнику звука. — Какие-то проблемы? — поинтересовалась девушка. — Тебя это, кажется, не касается. — Теперь касается, — зло добавила брюнетка. — Думаешь, если ты немного старше, куришь, пьешь и балуешься травкой, это дает тебе возможность задирать тех, кто младше? Я тебя огорчу, но у тебя нет таких привилегий. Если хочется на кого-то наехать, то вперед, я с радостью исполню роль психолога и выслушаю все твои душевные проблемы, — говоря это, девушка сделала жест рукой, мол, уходи, всё в порядке, и она быстренько побежала назад в класс. Все же остальные «зрители» такого незапланированного спектакля, включая Диму Позова, стоявшего недалеко от места развития событий, с интересом наблюдали за всем известным хулиганом и незнакомой девочкой, вроде как новенькой, которой на вид было лет четырнадцать, а значит класса из восьмого. — А ты не простая, красавица, я погляжу, — губы парня расплылись в улыбке Чеширского Кота. — Для тебя я не красавица, у меня, к твоему сведению, есть имя. — Ну и как же тебя зовут? — не то чтобы его это прям интересовало, но уж больно у этой девчонки был острый язычок. — Тебе эту информацию знать необязательно, — с этими словами девушка обошла парня и направилась к выходу, оставляя того в небольшом недоумении. Антон не хотел признавать, что оставшийся вечер вспоминал эту девчонку. Её оливковые глаза, каштановые кудряшки и нежный голос с терпкими нотками злости. То, как она с ним говорила, заинтересовало парня. Девушка, младше его года на два, заткнула ему рот в два счёта. Она смотрела так, будто видела его насквозь, заставляя в его душе что-то томно заныть. Как будто что-то липкое и чёрное, что давно уже обволокло душу Шаста, потихоньку стекало по стенкам, разрешая появиться небольшому свету. Но новая порция алкоголя и сигарет снова закрыла этот свет на замок, возвращая на место «черную смолу»,— всё то, что осталось от души Антона.