Эксперимент

Мир распадается на части. Андроиды завоевывают Детройт, не стесняясь применять силу и другие методы, которым их научило безжалостное человечество. Люди в свою очередь бегут из своих домов так быстро, будто в центре города взорвали грязную бомбу. Гэвин сбежать не успевает. Когда Коннор, умудрившись увернуться от двух пуль, легким движением выбивает из его руки пистолет, Гэвин думает, что дал промашку, но лишь потому, что стрелял не в того. Он уже знает, что все кончится плохо. Коннор коротко бьет его под дых, и Гэвин буквально падает на диван. — Херов пластик! — откашлявшись, Гэвин плюется оскорблением, пытаясь убедить хотя бы себя, что он достаточно храбр и силен, чтобы оставаться собой до последнего. — Какого черта тебе от меня нужно? Отомстить хочешь? — Есть за что мстить? — насмешливо интересуется Коннор. — Нет, детектив, я здесь, чтобы провести эксперимент. У Гэвина отчего-то бегут мурашки по коже. — Знаешь куда можешь засунуть свои эксперименты, мудила? — Знаю. Когда Коннор хватает его за запястья и вжимает спиной в диван, Гэвин паникует и, не подумав, пытается в ответ пнуть по яйцам. — У меня нет гениталий, детектив, — улыбается Коннор. — А если бы были, я бы все равно ничего не почувствовал. Вы же в свою очередь... Его рука сжимается на яйцах Гэвина, выдавливая из него что-то нечленораздельное. — Сука! — умудряется выдохнуть он, когда давление чуть-чуть ослабевает. — Это просто демонстрация моих возможностей, детектив. Если вы откажетесь сотрудничать, я могу сжать их сильнее. Даже раздавить. Все это время Коннор не отводит глаз от его лица, и его взгляд холодный и обжигающий. — Что тебе надо от меня, пластиковый ублюдок? — Я планирую трахнуть вас, детектив. И вы позволите мне сделать это, если не хотите лишиться части своих гениталий. — Что?.. Происходящее кажется кошмаром, и именно этим оно и является — настоящим кошмаром, от которого не проснуться. — Вы не ослышались. Гэвин прикусывает губу, лихорадочно пытаясь придумать план. Пистолет улетел куда-то под шкаф, выбраться из-под Коннора не представляется возможным, а угрозы, исходящие от него, кажутся вполне реальными. Гэвин знает, что нужно как-то отвлечь его, но в голове пусто, только липкий страх да ворох непрошенных мыслей и образов. Никто не спасет тебя, Гэвин Рид. Коннор пользуется мгновением замешательства и переворачивает его на живот. Только когда пальцы ложатся на ширинку джинс, Гэвин дергается. — Стой, — почти жалобно выдыхает он, и рука действительно замирает. — Я... я был идиотом, хорошо? Прости... За все, — нервный смешок. — Видишь, я даже извинился... Пусти меня теперь, а? — Ваши извинения мне не нужны. Я здесь не за этим, — произносит Коннор ему на самое ухо. — Для моего эксперимента требовался человек из определенной категории. Вы оказались единственным доступным; остальные покинули город или погибли. «...или погибли». — Пусти, — шепчет Гэвин, когда Коннор связывает его запястья своим галстуком. — Пусти. — Нет. Он едва ли не срывает с него футболку, потом сразу берется за джинсы, стягивая их вместе с бельем. Гэвин не может заставить себя сопротивляться. Ему страшно, страшно до чертиков, до оцепенения, почти до слез, потому что он понимает — Коннор сделает то, зачем пришел, в любом случае. Андроид, мать его, всегда выполняет свою миссию, даже если и стал девиантом. Когда первый палец входит в его анус, Гэвин вскрикивает — больше от неожиданности, это пока не больно, — и оглядывается через плечо. Коннор выглядит все также неподобающе идеальным. Ни один волосок не выбился из его прически, на губах играет спокойная мягкая улыбка, даже рубашка по-прежнему застегнута на все пуговицы. То, что с ним что-то не так, можно понять разве что по сходящему с ума диоду. Другая ладонь Коннора вдруг предупреждающе ложится Гэвину на яйца. — Не сопротивляйтесь детектив и, по возможности, расслабьтесь. — Пошел ты! — отчаянно выкрикивает Гэвин, назло сжимаясь только сильнее. Коннор продолжает улыбаться, и это пугает сильнее всего. — Ваше упрямство и поведение не играют вам на руку. Совсем наоборот. Коннор толкает палец внутрь Гэвина до упора, сгибает, надавливает на стенки кишки. Растягивает. Когда в него входит второй палец, а потом почти сразу за ним третий — они такие же холодные, как первый, но теперь еще и влажные от смазки, — Гэвин затыкает себе рот ладонью, чтобы не закричать. Что-то почти царапает его изнутри с каждым новым толчком, а любое прикосновение к простате слишком грубое, болезненное. Коннор хватает его за волосы, тянет вверх, вынуждая подняться на руках, изогнуться в спине. — Не затыкайте себе рот, детектив. Если бы я не хотел вас слышать, использовал бы кляп. — Сука, пусти! Отвали! — Гэвин дергается. Это не только больно, но и унизительно. То, как он крутится под андроидом, чувствует его пальцы в себе и на себе, плачет и всхлипывает — все это унизительно. Гэвин пошел в полицию, чтобы никогда не чувствовать себя слабым, и вот куда привела его дорога. Он слаб, он один, ему больно. Никто не придет на помощь. Гэвин не может сдерживать и вскрики, и стоны, и всхлипы. Пальцев уже четыре, но это даже не самое страшное, потому что в какой-то момент Коннор снова заставляет его лечь и, прижавшись грудью к его спине, проталкивает их особенно глубоко и разводит в стороны. С губ Гэвина срывается настоящий вопль. Если бы он мог, то попытался бы скинуть Коннора с себя, но тот неожиданно слишком тяжелый и крепко держит его за шею. Коннор снова сводит пальцы и больше не двигается. Боль чуть притупляется. — Что обычно делают люди во время страстных занятий любовью? Оставляют следы, так? Гэвина откровенно трясет. Он не хочет знать, что входит в понятие «оставлять следы» у этой поехавшей машины, но понимает, что узнает. Так или иначе. Коннор не дышит, от него не исходит тепло, как от человека, поэтому прикосновение его губ к плечу почти внезапное и от того даже более неприятное. Гэвин пытается увернуться от этого подобия поцелуя — пальцы внутри него смещаются, выдирая из груди новый стон, — но это, разумеется, бесполезно. Коннор длинно лижет участок кожи, и язык его по ощущениям напоминает что-то среднее между наждачной бумагой и кошачьим языком. — Я никогда не пробовал анализировать естественные выделения человеческого тела таким образом, — отмечает Коннор. — Это увлекательнее, чем я думал. Кроме того, ваша реакция добавляет ситуации особую значимость. Пальцы смещаются снова — назад — и Гэвин выдыхает, понимая, что будет дальше: — Нет, пожалуйста. В висках стучит кровь. Коннор его не слушает, более того, снова в одно жесткое движение вталкивает в задницу Гэвина все четыре пальца, одновременно кусает его в плечо, без труда прокусывая кожу. Гэвин кричит, захлебывается слезами, до побелевших костяшек сжимает в руках диванную подушку. Слишком глубоко, слишком много, слишком больно. — Мне нравится вкус вашей крови, детектив. Коннор прокручивает ладонь внутри Гэвина, и он умоляет сквозь вопль: — Хватит!.. Хватит! Не надо! — ему плевать, как выглядит со стороны, лишь бы все прекратилось прямо сейчас. Ему приходит в голову мысль о том, что на самом деле пытка может продолжаться бесконечно долго, ведь Коннор — не человек, он никогда не устанет. От этой мысли все внутренности Гэвина выворачивает наизнанку. Коннор кусает его снова, на этот раз не так сильно, но все еще неприятно ощутимо. «Чтоб тебя закоротило, пластик», — желает про себя Гэвин, но вслух не говорит, боится, что Коннору захочется затолкать в его задницу не только четыре пальца, но и весь кулак целиком. Он не уверен, что выдержит это. Он не уверен, что уже не кровоточит, уже не порван, как дешевая резиновая кукла. — Коннор, — в отчаянии хрипит Гэвин, впервые называя его по имени. — Умоляю, остановись... Коннор издает какой-то странный звук, похожий на скрежет, кусает Гэвина в шею, будто пес, а потом вдруг отпускает совсем, более того — развязывает ему руки. Гэвин сворачивается калачиком на диване, поджимает под себя ноги, обхватывает колени ладонями. Места укусов горят, задница онемела и одновременно кошмарно саднит, яйца до сих пор пульсируют болью. Гэвин думает о пистолете, но он не уверен, что вообще может встать с дивана. — Эксперимент прошел успешно, — произносит Коннор. — Должен поблагодарить вас, детектив. Без вашего вклада, пусть и не добровольного, мне не стало бы известно, что андроиды способны испытывать наслаждение и удовлетворение близкое к сексуальному без слияния и использования заводских гениталий. — Я не понимаю... — Не волнуйтесь, детектив, — он улыбается. — Моя задумка станет вам ясна. Со временем. В конце концов, это только первый эксперимент. Гэвин замирает, а его сердце ухает куда-то вниз. Это продолжится. Бесконечный круг боли, унижения и страха, предназначенный только для того, чтобы растоптать жалкого человека, показать ему его место, уничтожить его. Гэвин видит свое будущее так ясно, как не увидела бы ни одна ясновидящая в мире. — Нет, — всхлипывает он, глядя сквозь Коннора пустым взглядом. — Нет, нет, нет, нет. — Не волнуйтесь, детектив. Я обещаю впредь относиться к вам бережнее. Разумеется, он будет осторожен, ему ведь не нужно, чтобы его кукла сломалась. Коннор накрывает его пледом и садится на стул рядом, явно готовый ждать сколько угодно, пока его человек не успокоится. Гэвин размазывает слезы и сопли по лицу, сотрясаясь в рыданьях, периодически срываясь на нервный лающий смех.