***
Приезд Мариз в Академию сумеречных охотников состоялся вовремя. Мама, которую нешуточно подкосила потеря Макса, предложила переждать несколько недель, пока не уляжется шумиха вокруг их семьи. Мариз отказалась, воспринимая трудности своего положения как наказание за брошенные в гневе слова. Она заслуживала этого — наказания. Но скребущее противное чувство где-то внутри как-то по-странному утешало ее, потому что иметь что-то общее с Максом ей действительно не хотелось. И от приезда в Академию это нежелание стало еще больше. Потому что все студенты знали о произошедшем, и это знание сделало Мариз изгоем. Девушки шептались, стоило ей появиться где-то поблизости, и замолкали с хитрыми улыбочками, стоило обернуться. Мальчишки отпускали мерзкие шутки о Мариз и ее брате, в полголоса, но так, чтобы слышала вся аудитория, говорили, что и сама Мариз скоро расклеится и убежит, присоединившись к оплоту жалких трусов где-то на конце мира, где никому до них не будет дела. Соседки по комнате, каждую неделю новые, с заядлой периодичностью портили ее одежду и воровали полотенца, когда она пыталась помыться, звали ее мокрым крысенком и постоянно стучали в дверь. К пятнадцатилетию Мариз, раньше низенькая и плотная, ростом вытянулась едва ли не в два раза. Кости ныли не переставая, на коже, не поспевавшей за буйством подросткового возраста, навсегда остались белесые растяжки, ноги и руки казались неловкими, чужими и слишком длинными, как у олененка, и совершенно неуправляемыми. И ее постоянные падения, когда она спотыкалась о собственные конечности или задевала плечом ставшие узкими дверные косяки, стали предметом всеобщих шуток. Только мистер Роузвэйн, преподаватель фехтования, лучисто улыбался, едва завидев Мариз. Он учил ее владеть своим теперь длинным и тонким телом, с удовольствием подбирал уравновешенное специально для нее оружие, хвалил потенциал и ставил всем в пример. — Вот она, господа, стать и сила, — говорил он, держа руку на плече сияющей от гордости Мариз. — А грация — как у дикой кошки. Таким и должен быть каждый охотник, крадущийся в тени. — Уродливой дылдой? — хохотнул кто-то. Улыбка Мариз померкла. Даже на пьедестале собственных мыслей ей никогда не удавалось оставаться долго. — Как твои успехи? — спрашивала мама, изредка приезжавшая ее проведать. Мариз заправляла за ухо волосы, едва достающие до плеч. Не так давно одна из студенток заметила ее, подстригающую кончики волос у раковины в женском туалете, и «нечаянно» попалась ей под руку. — Я лучшая, мама, — отвечала Мариз, уверенно глядя матери в глаза. Самая лучшая. Просто об этом никто не знал.***
Палаш в ее руках идеален. Идеально сбалансированный, идеальной длины, с удобной рукоятью, острый, как бритва. Можно даже услышать шепот нечестивых душ, что вернул в Ад этот клинок, если хорошенько прислушаться. Для Мариз не было ничего роднее оружия, каждым изгибом вписывающимся в ладонь, как продолжение руки. Она взмахнула им, со свистом разрезав воздух, исполнила рубящий выпад и встала в фехтовальную стойку, стараясь выровнять от чего-то ускорившееся сердцебиение. Благосклонность мистера Роузвэйна не пропала даром — преподаватель отдал Мариз ключи от зала и раздевалки, чтобы она могла приходить и тренироваться, когда захочет, оттачивать свои навыки и приводить разум в порядок. Мариз пользовалась привилегиями сполна: в свободное от занятий время наведывалась в зал, перебирала подходящие по размеру комплекты со снаряжением, облачалась в темную кожу и в тишине танцевала с клинком. Это был именно танец. Танец со смертью, игра с силами тьмы, в которую играли все сумеречные охотники, едва сделав свой первый вздох. Мариз была легка и бесшумна, и ни один из ее врагов — пока недвижимых и деревянных — не уходил от нее целым. Гибкая и неумолимая, как плеть, занесенная над спиной провинившегося, она скользила между колонн зала и скрывалась в тенях, прислушиваясь к дыханию вечера. И только лезвие ее клинка в свете тусклых газовых ламп блестело упавшей звездой. Мариз исполнила несколько ударов вверх, вниз и по диагонали, разбежалась и воспарила в головокружительном сальто. И сердце ее трепетало, кровь бурлила в венах, страстно желая битвы. — Мариз Трублад, — прошептала она зеркалу в углу зала и прижала рукоять палаша к груди, в отражении рассекая лезвием свое лицо на две половины, — Леди мечей. — Воистину, — сказали задумчиво. Мариз дернулась и обернулась, предупреждающе занеся клинок над головой. Из теней к ней двинулась высокая складная фигура. Мариз узнала его мгновенно, не столько по отличительному цвету волос, сколько по манере передвигаться. Валентин Моргенштерн обладал бесшумной грациозной поступью, как у зверя, вышедшего на охоту. И сила, набатом звенящая в каждом его движении, заставляла замирать. — Не знал, что кто-то тренируется в такой поздний час, — сказал Валентин, осторожно улыбаясь. В его черных глазах горел интерес. Мариз опустила палаш. В последнее время ей часто доводилось ощущать на себе его взгляд, то во время обеда, то на занятиях, даже когда где над ней глумились, все еще припоминая грех Макса. Волна тепла скользила по ее худощавому телу, когда Валентин смотрел на нее, и даже не потому, что на нее обращал внимание самый привлекательный и популярный парень в Академии, а потому, что смотрели на нее без желания унизить. — Мне в удовольствие упражняться, — хрипло сказала Мариз. Валентин засмеялся. В просторе зала его смех звучал как раскаты грома. — Будешь упражняться еще усерднее и, боюсь, сэра Роузвэйна придется сдвинуть со звания мастера фехтования. Ибо появится человек, достойный того гораздо больше. Мариз нахмурилась, покрепче перехватывая палаш. Никто бы не стал говорить ей такие вещи просто так. — Что тебе нужно? — Прошу, не думай обо мне так скверно. Считай, я просто наблюдаю за твоей техникой для урока истории оружия. Мариз недоверчиво выгнула бровь. — Что же на самом деле ты делаешь? — Присматриваюсь, — Валентин сверкнул улыбкой, приваливаясь к колонне крепким плечом. — Твое владение клинком заслуживает всех взглядов. Мариз фыркнула и отвернулась, чтобы спрятать проявившийся на щеках румянец. Аристократично белая кожа не оставляла шансов скрыть смущение и краска всегда непозволительно ярко бросалась ей в лицо. — Я слышала о твоей странной компании, — нарочито высокомерно проговорила Мариз, проводя пальцем вдоль лезвия палаша. — Сборище отщепенцев под предводительством сиятельного Моргенштерна. Мне не нужно признание, добытое из-за твоего превосходства. И я уж точно не собираюсь стоять рядом, чтобы на моем фоне ты выглядел еще краше. Будь добр, поищи кого-нибудь другого идиота и не мешай моим тренировкам. Валентин со смешком закатил глаза. — Мое превосходство? Серьезно, Мариз? — она дернулась как от пощечины, когда он назвал ее по имени. — Я лучше многих, и все знают об этом, но я не собираюсь быть спасителем или, не приведи Ангел, мучеником, растрачивающим свое бесценное время на что-то, не имеющее потенциала. А в тебе он есть. Просто посмотри на себя. Мариз покорно повернулась к зеркалу, но в отражении увидела только Валентина, приближающегося к ней со спины своей мягкой охотничьей походкой. — Ты зовешь моих друзей отщепенцами, но действительно ли ты думаешь о себе так же? Посмотри же, — его голос звучал низко и проникновенно, и Мариз почувствовала себя Евой, зачарованной словами змея-искусителя в райском саду. — Ты не просто сумеречный охотник, не просто девушка, ты — гораздо большее. Ты — воин, Мариз. Есть в тебе что-то такое… звериное. Ты словно тигрица, жаждущая сражения. Да будет милостив Ангел, однажды ты получишь битву, достойную тебя. Ты гордая, воинственная Мариз Трублад, так пусть все остальные узнают об этом. Она чувствовала горячее дыхание Валентина над своим ухом, но больше всего жег его черный взгляд, обращенный к ней в зеркале. Он смотрел на Мариз так, как не смотрел никто и никогда — с чистым, не замутненным восхищением ею и ее навыками, с неохотным преклонением перед ее силой, потому что он, Валентин Моргенштерн, что был хорош всегда и во всем, видел в ней достойного соперника. Он видел, какой несгибаемой она была. Он видел. Видел. — Я и моя команда — отступники от правил, недооцененные и недолюбленные, которым я доверяю и в которых я сердечно влюблен. В каждого из них. — Валентин ухмылялся, но взгляд у него был серьезный. — Но я бы счел за честь стоять с тобой на одной стороне на поле боя. Я не знаю тебя, Мариз Трублад, но верю тебе. Когда за Валентином захлопнулись двери, Мариз выпустила палаш из дрожащих рук и прерывисто втянула ртом воздух, будто задыхаясь. Она коснулась ладонью зеркала и посмотрела на свое отражение, стремясь понять, кого в ней видел Валентин. Из зеркала на Мариз смотрела девушка с бледной кожей и лихорадочно румяными щеками, в черной кожаной форме точно по ее высокой стройной фигуре. Волосы выбились из ее короткого хвостика, черными росчерками украшая изящное лицо треугольной формы. Но какие у нее были глаза! Два голубых самоцвета, пылающие неземным огнем, такие же яркие, как полуденный свет, проходящий сквозь синий витраж. Вот она — та, кем Мариз всегда хотела быть. Ожившей иконой великого бойца, бравой воительницей, с которой рисуют фрески и ткут гобелены. Из зеркала на Мариз смотрела истинная Леди мечей.***
На завтраке она сцепилась в громкой перепалке с одной из девчонок Картрайтов, и без пафосного присоединения к компании Моргенштерна привлекая к себе много лишнего внимания, поэтому решила подождать до обеда. Она надела свою лучшую блузку из всех тех, что были ей по размеру, и, гордо вскинув подбородок, направилась к столику в углу, похожему на маленький форт, негласно принадлежащий звезде Академии и его последователям. — Я могу сесть? — спросила Мариз ненавязчиво, до побеления костяшек сжимая в руках поднос с едой. Ходж Старквезер мрачно глянул на нее из-за большой книги, поправил очки и вернулся к чтению. Уплетающий пресное картофельное пюре Люциан Греймарк перестал жевать. — Мариз, — удивленно пробормотал он. Сидящая рядом Аматис, его сестра, только фыркнула. — Присаживайся, — Валентин с готовностью подвинулся, потеснив недовольного Ходжа, и улыбнулся. — Какими судьбами здесь? — Мы учимся все вместе, — резко ответила Мариз, стремясь скрыть замешательство, потому что она решительно не представляла, что говорить. В своих мыслях ее хватало только на то, чтобы напроситься с ними отобедать. Валентин спрятал усмешку за чашкой, отпивая какого-то мерзковатого фруктового настоя, и посмотрел на нее с приподнятыми бровями почти с разочарованием. «Ты можешь лучше, Мариз», — говорили его глаза. Мариз глубоко вдохнула, взяла с подноса вилку и повертела ее в пальцах. — Я заинтересована в политике этой вашей компании. Еще раз, как она там называется? — Круг, — вставил Ходж и с опаской покосился на Валентина, будто извиняясь, что взял слово первым. — Да, Круг, — Валентин посмотрел на него с мягким выражением признательности и повернулся к Мариз. — Без острых углов и вершин. Где все равны между собой. Губы Мариз тронула слабая улыбка. — Вдохновляюще, — сказала она тихо.***
Мариз учится быть такой же гордой и неотступной, какой видит себя в зеркале. Она отпускает длинную косу, расправляет плечи и наполняет каждый свой шаг опасностью. Она с уверенностью говорит всем желающим с ней потягаться, что не уступит в бою никому, будь то примитивный или Консул, и сокрушит любого, кто встанет у нее на пути. Ее ведет теплое ощущение присутствия соратников за своим плечом и Валентин, раз за разом повторяющий ей, что она не одна. Предводитель Мариз заслуживал своего имени — он был настоящей звездой, ведущей всех обделенных к миру, где каждый будет важен, где никто не останется в стороне, ведомый чувством долга и единения перед лицом общего врага. Мариз занимает первое место на соревнованиях по фехтованию. Мариз бежит быстрее всех на длинных дистанциях. Мариз неукротима, как пламя, и яростна, словно бушующий шторм. Мариз стоит за плечом Валентина, подавая ему оружие. Мариз ухмыляется в лицо очередной поборнице толерантности. Мариз улыбается Роберту Лайтвуду, замечающему ее на тренировке. Мариз смотрит на восторженные искорки, пляшущие в его темно-синих глазах, и думает, что он так же покорен ею, как однажды был покорен Валентин. Роберт видит ее. Видит и хочет. Сладкое чувство любви вспыхивает в груди отважной Леди мечей, подобно лесному пожару, сжигает сомнения и… ослепляет.