Оставим привкус

__~°°°~__

      Раннее утро. Храброе солнце вышло из-за постепенно светлеющих, утрачивающих ночной окрас туч, однако не смогло проявить в полной мере свою мощь, недостаточно нагрело землю и воздух. Окно было распахнуто. Через него напористо врывались неритмичные порывы ветра. Они наводили беспорядок в комнате, тем самым приводя в движение расписную занавеску, также лепестки цветов, застрявших длинными стеблями в узкой глиняной вазе, и обдавая лёгким холодом тело донны. Естественно, это проходило сквозь эпителий, рефлекторно возбуждало нервные окончания, активируя временные бугорки — мурашки, которые локально распластались по внешнему покрову организма, словно выражая смущение. Или невысказанное беспокойство.       Джулия сидела у зеркала, расположенного на небольшом деревянном столике. Она перебирала пальцами и расчесывала щеткой — с массивной рукояткой и зубьями — свои густые медные локоны. Это удавалось с трудом. Они никогда не отличались особым послушанием, вот и в этот раз шаловливо запутались. После бурной — почти бессонной — ночи, проведенной в постели у ненасытного и темпераментного Родриго.       Её практически не смущало положение в обществе в качестве любовницы Папы Римского, представителя наивысшей силы духовенства в католической ветви христианской религии на Земле. Не скрывала этого. Впрочем, некоторые окружающие считали, что их отношения вовсе не соответствовали морали, поскольку излишне раскрепощенно, амбициозно и стратегически подкованно вели себя, то есть не соблюдали обет воздержания, не церемонились ни с союзниками, ни с врагами, не гнушались неправомерно увеличивать доходы или продвигать родственников на высокие посты... Однако они любили и заботились о благополучии друг друга, о своих семьях; были целеустремленными и страстным. Это многое могло объяснить, наверное.       В тот миг Фарнезе находилась в полном одиночестве в своих покоях. Предпочитала самостоятельно приводить себя в подобающий вид поутру. Несомненно, разбиралась в том, что должно подчёркивать красоту, а что нет. Обладала секретными знаниями обольщения, вызова восторженных взглядов мальчиков, мужчин или даже девочек, женщин. И успешно их применяла. С лёгкостью подбирала ткани для нарядов, аксессуары (ленты, броши, сетки для волос, жемчуг, кольца) и косметику, духи, а к услугам служанки прибегала лишь в крайнем случае: если знала, что не сможет туго зашнуровать сзади корсет или не сможет аккуратно скрепить многочисленные слои пышного изворотливого платья.       Впрочем, пока ещё не дошло до облачения в наряд. Этим предстояло заняться чуть позже. Как обычно, после пробуждения первым делом шло умывание. Из питьевого кувшина налила в небольшой тазик. Вода оказалась прохладной, хотя совсем не отталкивающей. Поэтому в какой-то мере подарила облегчение рукам, лицу, шее. Затем решила, что следовало бы разобраться с шевелюрой. Ничего экстренного не случилось. Установленную последовательность никто не отменял.       Джулия восседала на деревянном стуле, больше похожем на кресло, в спинке и локотниках которого создатель-ремесленник вырезал изящные витиеватые узоры. Её тело было скрыто широкой белоснежной ночной сорочкой, однако это вовсе не уберегло от ветра. От возникновения мурашек. Впрочем, они уже исчезли. Ведь недолговечные.       Вдруг тишина треснула пополам. Позади раздался шелест ткани длинного подола и отзвуки глухих шагов. Дверь была открыта. Кто-то стремительно приближался. Без приглашения пожаловал в обитель.       Донна оглянулась. Первое, что уловил её пытливый и любопытный взор, — бархатные оранжевые туфли с ярко-алой и жёлтой вышивкой. Без труда догадалась, кому они принадлежали. Лукреции.       Та уже была полностью одета, а копна прибрана и убрана в сетку на макушке. Пышное оранжево-кремовое платье по-своему сочеталось с обувью, смягчало восточный мотив на западный. Девочка проснулась в столь ранний час, будто бы предполагала, что её подругой тоже не смог овладеть Морфей, поэтому решила навестить, чтобы вместе прогуляться. Вточь перед завтраком. Не помешало бы усилить аппетит.       Папская дочь старалась подойти потише, насколько это было возможно в имеющихся условиях. Однако её прибытие невольно выдали шорохи и прочие, рационально разносящиеся эхом по пространству, нежелательные звуки, нарочно выдающие направление и скорость передвижения. Невозможность сокрытия. Этот факт её немного расстроил, отчего даже поджала пухлые губки. Ведь её желание было весьма простым: чтобы красавица не догадалась сразу о том, кто же именно вздумал навестить её... Хотела остаться загадкой.       Впрочем, её расстройство практически мимолетно исчезло — лишь увидев, что молодая женщина радушно приняла её. Они встретились глазами, и на лице Фарнезе расцвела приветственная добрая улыбка, стремительно передавшаяся дальше, вточь перескочив на уста Лукреции.       Девочка побежала к сидящей, встала позади кресла, накрыла её плечи своими руками. Замерла ненадолго, потом продолжила начатый путь, спускаясь своей ладонью ниже — по широкому рукаву ночной рубашки. Учтиво пробиралась к самому активному краю верхних конечностей — изящным пальчикам.       Пальцы донны были охладевшими от близко расположенного распахнутого окна, поэтому она оказалась совсем не против того, чтобы ощутить на себе согревающие и заботливые прикосновения любимой девчушки. Они приносили необычайное тепло и успокоение.       Даже если бы обстоятельства сложились как-то иначе относительно погодных условий, то всё равно Джулия была бы чрезмерно рада получить настолько чуткие и ласковые тактильные контакты от Лукреции. Потому что совсем иначе ощущается. Гораздо более элегантно. Более уважительно. Более чувственно, чем в исполнении Родриго.       Несомненно, он прослыл смышленным любовником, однако его движения той ночью — впрочем, и прежде, в некоторые другие — были весьма резки, ненасытны, по-странному игривы. Воздействовал излишне опаляюще на тело, на сознание. А Лукреция проявляла всю нежность, всю бережность, всю теплоту, всю грациозность, всю искренность, всю сердечность... Она согревала, однако не обжигала. Эта разница была отчётливо заметна и в эмоциональном, и в физическом плане. И была неимоверно приятна Фарнезе. И она уже неоднократно благодарила судьбу, что связала не только с Папой Римским, но и с его дочерью. Бывает и такое: через знакомство с одним человеком внезапно открывается и кто-то другой.       Только на прикосновения не остановились в то утро, конечно. Затем последовали и поцелуи. Сначала лёгкие, чуть касающиеся кожи щёк, потом посмелее. Начали провоцировать румянец. Постепенно передвигались в район губ. Когда достигли, то стали отчаянно ухватывать. Будто от этого зависит вся жизнь. Пыл набирал оборот, при этом нежность не исчезла бесследно. Она до сих пор проявлялась.       Наверное, это покажется удивительным для кого-то, однако Джулия чувствовала себя более уверенной и приближенной к чему-то важному, проводя минуты наедине с очень молодой Лукрецией, чем с её взрослым отцом. Изредка невольно ощущала, что Родриго отдаляется всё дальше и дальше, ищет и жаждет свежих забав, а ей из-за этого приходилось бороться за многое: за его возвращение, за его внимание к делам, за его благосклонность и покровительство, за его страсть, за его мысли, за его любовь в конце концов... Приходилось выдумывать новые развлечения, новые сети расставлять в укромных местах, чтобы его поймать. Искать компромиссы. Потакать его прихотям, чтобы показать его влияние, чтобы дать ему иллюзию власти над женщинами. Временами это изрядно нервировало, напрягало, однако донна не из робкого десятка, не привыкла отступать... Хотя, безусловно, знала, что рано или поздно наступит момент, окончательная точка в предложении, когда его уже ничем и никак не сможет увлечь. Момент, когда уже отдадут всё; когда обменяются друг с другом всем, чем только было возможно. Тогда придётся отпустить. Тогда нужно отпустить без сожаления. С благодарностью за былое.       С его дочерью иначе — ничего придумывать не надо. Чрезмерно развлекать тоже не надо, ведь Лукреция и так всегда добровольно и добродушно тянулась к Джулии. Стремилась быть поближе. Насколько это возможно. Никуда не собиралась отдаляться.       И Джулия никогда не желала потерять с ней связь, ведь уже стала неотъемлемой частью их семьи. Борджиа.       В то утро они стали ещё ближе и откровеннее, узнали что-то немного иначе, чем прежде. Завершив ласки и поцелуи, Лукреция взяла преображение красавицы Фарнезе в свои руки. Заплела пару кос, затем соорудила из них затейливую конструкцию, бережно упрятав под сетку, что являлась своеобразным аналогом головного убора. Далее Джулия нарядилась в зеленое платье, словно изумруд. Сей оттенок чудесно подходил к её медным волосам. Серьги с драгоценными камнями и ожерелье смогли успешно дополнить создаваемый образ. Весьма эффектно и привлекательно выглядела. Не только в тот миг, а в целом.       Впрочем, поэтому некоторые могли посчитать её ведьмой. Из-за поразительной внешности. Из-за обаяния. Из-за раскрепощенного поведения. Из-за желания добиваться своих целей любыми способами. Из-за отсутствия полной покорности перед мужчинами. Из-за аналитического склада ума. Все эти явления считались в какой-то мере необычными для приличных дам того времени.       Однако, на личный взгляд Лукреции, её спутница вовсе не была ведьмой, а просто была по-женски мудрой и сильной, очаровательной и заботливой. Подарившей ей множество незабываемых мгновений.       Завершив все дела в комнате, облачились в лёгкие плащи и направились в сад, который раскинулся неподалёку, словно пёстрый шатёр. Никого не оказалось там, кроме них. Собрали пару горстей груш и положили в заранее подготовленные плетёные корзинки, также сорвали с плодовых деревьев несколько штук яблок и слив, которыми впоследствии насладились за трапезой. Душистый и сладкий завтрак вышел.       Замечательное утро. Наверняка повторится ещё когда-нибудь. ___