Кофе, исторический факультет и легкая россыпь чувств

      Кафе пропахло кофейными зернами, легкими нотками коньяка и пряными палочками корицы, что находятся повсюду по велению госпожи-управляющей, в планах были ещё бутоньерки с омелой, но персонал переубедил её. Всё же до Рождества было далеко, хотя первый снег давно выпал на улочках Йокогамы. И именно в эту пору кафе становится более волшебным местом.       Персонал этого заведения — отдельная тема. Все учтивы, вежливы, но также харизматичны и индивидуальны. У кого-то всё время приятный, не меняющийся парфюм, сделанный работой в гараже, кто-то слишком холоден и осторожен, одаривая посетителей легкой полуулыбкой на слова благодарности. Но самой яркой фигурой оказался бариста в прямом и переносном смысле этой фразы.       За стойкой стоял, окруженный разнообразными сортами кофе, рыжеволосый мужчина в кофейном фартуке. На груди висел золотой бейдж с его именем, выведенными, словно пером, чёрными буквами «Накахара Чуя». Это имя знал каждый завсегдатай этого небольшого заведения. Вкусный напиток делался всегда так, будто за стойкой больше никого нет, Чуя слишком трепетно относился к своему делу, чем и привлекал. В его смену крутились дамы разных возрастов, тщетно пытаясь привлечь внимание всеми разными способами, но получив пару отказов, забрасывали эту идею, бросая «влюблённые» взгляды из-за столика. — Доброго дня, Накахара-сан! — с ходу выпаливает мальчишка, проталкиваясь через толпу и тихо извиняясь. На нём свитер больше на размера три, но ему всё равно идет. Именно так считает Чуя. — Ты сегодня позднее, чем обычно. Началась сессия? — с долькой волнения спрашивает Накахара, понимая что, если так и есть, то Ацуши, тот самый студент, будет заходить реже, если вообще будет заходить в их единственное место встреч.       В ответ лишь кивок, и глухой стук сумки об стойку рядом. Парень садится в самом углу, достает пару милых тетрадей с тигрятами и ручку с точно таким же узором на корпусе. Все нередко называют его ласково «Тигрёнок», заставляя слабо краснеть, а после и вовсе фыркать, зарываясь в тетради почти с головой. Но Чуе он позволяет это делать, потому что из его уст это звучит чуть нежнее, чем у всех. И оба это прекрасно чувствуют.       Перед студентом ставится чашка с латте, и нарисованными на ней лапками какого-то кошачьего. Милая особенность его заказа, что придаёт особой атмосферы. — Да, первая сессия в этом году, волнуюсь, — выдавливает из себя тяжёлый смешок, после улыбаясь, как солнце, если не ярче.       Бариста поднимает уголки губ, качает головой, мол, не о чем беспокоится, ты всё сдашь, тут же треплет его по голове, разлахмачивая блондинистые волосы сильнее. Но как бы это странно ни звучало — студент успокаивается, делая более яркую улыбку, в которую сложно не влюбиться. И Чуя почти что попал в эту ловушку.       Клиенты один за одним уходят и приходят, все постепенно устают, хотят скорее домой, а персонал перебрасывает кто остается в закрытие. Это очень похоже на домашний спор, где решается то, кто остаётся перемывать посуду после застолья или выводить пса. В итоге все дружно сходятся на бедолаге Чуе, что мило ворковал со своим любимым завсегдатаем. — Кажется, Вы сегодня в закрытие работаете, — парень кивает на других работников, что с довольными выражениями лиц заканчивали смену, словно всё так и должно быть. На губах появляются задатки той самой солнечной улыбки, что переросла в нечто более мягкое.       Накахара выгоняет всех, оставляя Накаджиму ожидать себя около входа в кафе, доверяя ему свою сумку для сохранности и, чтобы тот точно остался, но это было простой формальность для их общения. Что Чуя, что Ацуши знают, что дождутся друг друга в любом случае.       На окне появляются причудливые завитушки от холодного, с морозной свежестью ветра. Мелкими хлопьями начинает падать снег, заставляя длинные ресницы чуть опуститься. Около заведения, буквально перед глазами, мельтешат прохожие. Обычные люди, семьи, такие же студенты после дополнительных, но выматывающих лекций. Накаджима тоже был не прочь сходить на пару-тройку таких занятий, но родной силуэт вывески зазывал, и он не смог отказать ему.       В самом кафе становится намного чище, музыка из-за стойки постепенно затихала, а после нескольких минут и вовсе отключилась. Приятные ароматы ещё пару витали рядом с Накахарой, пока морозный, совсем немного дурманящий, воздух не встретил его, вместе с ожидающим блондином, что улыбается детворе играющей в снежки. — Угадай кто? — руки в перчатках ложатся на чужие глаза, закрывая обзор, но так маняще оставляя зазоры меж пальцев.       В ответ тихое, немного смущенно «Ч-Чуя», что греет душу лучше любой телогрейки в холодные вечера в квартире. А ведь сам мужчина был бы совсем не прочь от такой тушки под боком, что наверняка будет греть его очень долго и приятно сопеть, пока тот перебирает чужие пряди.       Пушистые хлопья падают тонким слоем на одежду, спадая при ходьбе и приятным хрустом исчезая под подошвой обуви. Дорожка из двух пар следов ведёт ниже по улице , а потом и вовсе прерывается, уходя в небольшой переулок перед общежитием. Расставание с Накахарой стоило многого: неловкие объятия, заплетающийся язык, который выдавал чистый бред или же набор букв, что так и не смог сложиться в цельные слова.       Потрескавшиеся губы поджимаются, а взгляд лазурных глаз встречается с родным золотистым, что так странно переходит в фиолетовый. Первый срывается с места Чуя, а за ним и Ацуши. Между ними всего-то две сотни метров, а ощущение, что километр как минимум. Щёки начинает неприятно колоть, некогда тёплые пальцы немеют, но это кажется уже неважным по сравнению с тем, как сейчас хочется почувствовать чужое тепло.       Секунда, две и младший буквально падает в чужие руки, что крепко сжимаются за спиной, не отпуская, словно в руках не обычный студент, а сокровище, что дороже всех. Из них никто не хочет отпускать друг друга, убирая это молчание между ними еле слышным искренним смехом. У мальчишки, слишком ангельски чистым и у мужчины, что отдаёт заметной, но приятной хрипотцой.       Прохожие странно косятся на них, говорят что-то за спиной, плевав на все правила морали и приличия. Плевали на их желание вот так вот просто, без глупых знакомых взглядов и обязательств, почувствовать тепло друг друга, даже если это и сквозь одежду. — Пожалуйста!.. — Накаджима начинает сбивчиво, совсем не пытаясь придумать слова для дальнейшего. — Прошу, давайте... Давайте просто не будем сегодня расходиться! Хотя бы сегодня! — грудная клетка мальчишки бешено вздымается вверх-вниз, не давая и минуты нормально вздохнуть, а глаза Накахары начинают блестеть тем самым Рождественским счастьем. Такое чувство обычно описывают в фильмах, в конце, где всё заканчивается как прописанный «Happy end». И, кажется, Чуя полюбил такие концовки, что претворились в жизнь.       Снег продолжает идти волшебными искорками, превращая эту ситуацию до абсурдности похожей на фильмы. Чуя так и отмечает у себя в голове, отпуская наконец-то из объятий, которые, кажется, длились приятную вечность. Но всё имеет свойство заканчиваться точно так же, как и эти минуты, когда они держатся за руки, а стрелки часов продолжают свой путь.       Накахара сжимает чужую ладонь сильнее, переплетает пальцы с чужими, чуть опуская мальчишку вниз, награждая легким касанием губ в лоб и отпуская с чистейшей улыбкой. Он не готов отказываться от своего счастья, что именно сейчас может ускользнуть в небытие, словно песок сквозь пальцы. — Сегодня мы уж точно не будем расходиться, Тигрёнок, — рука в перчатке тянет за собой, кажется, там были где-то недалеко ларьки с имбирными пряниками. Оба как раз на них засматривались с неподдельным интересом и аппетитом, разглядывая узоры из глазури на выпеченных фигурках.       Уличные огни и гирлянды до сих пор горят и освещают путь двум людям, что смеются под уличными фонарями из-за какой-то глупости. Пряник, что будет один на двоих, стакан горячего чая и легкая россыпь чувств, что сегодня будет чувствоваться ночью, пока эти двое будут навёрстывать то время, что потеряли ранее за легкими разговорами в кофейне.