Ketzer.

      — Очередная миссия?       — Ага.       — Долго?       — Как обычно.       Как всегда, лаконичен. С сосредоточенным видом застегивает пуговицы на чёрном плаще, чуть хмуря брови, отчего на лбу проступила поперечная складка, лишь добавляющая мрачности виду.       Да уж, Гилберт всегда умел выглядеть эффектно. Даже в костюме священника.       — Держи, я всё приготовил, — брюнет протягивает Байльшмидту объёмный свёрток с провиантом. Альбинос кивает и разворачивается.       — Не скучай, братишка, — уходит, не оглядываясь. Иначе вновь задержится, чего нельзя допустить ни в коем случае.       Брюнет прикрывает дверь и, зайдя в комнату, облегчённо выдыхает. Он не знает, как долго это ещё будет продолжаться. Как долго придётся ещё врать и скрывать правду от Гилберта? Когда-нибудь всё раскроется… И что же будет? Навряд ли стоит ждать какой-либо пощады, альбинос всегда был очень предан религиозной идее и не останавливался ни перед какими обстоятельствами. Даже перед родством.       Хотя всё ещё была какая-то надежда, что альбинос никогда не узнает о тайной деятельности Родериха, однако тогда всё это будет ненастоящим. Ложь никуда не исчезнет. И всё-таки Эдельштайн прекрасно понимал, что будет скрывать это до последнего. Однако… Брюнет отбросил мрачные мысли и вспомнил, что скоро будет важная дата, а поэтому надо подготовиться к обряду. Гилберт уехал очень, очень вовремя, что было на руку такому, как Родерих.       Нужны были ингредиенты, а также жертва. В этот раз Эдельштайн решил обойтись без человеческих жертвоприношений, ограничившись тремя чёрными петухами. Благо, у него были свои источники снабжения, если можно было так выразиться.       В последнее время проведение различных обрядов становилось всё более опасным в силу активизации Тевтонского Ордена. Для Эдельштайна это было ещё хуже — его двоюродный брат состоял в этом ордене и регулярно ездил на то, что он называл миссиями. На самом деле это были акты инквизиции и зачисток неверных. Отвратительно. Ужасно. Они были такими же убийцами. А убийство, кажется, было прописано в их книге, как грех… Или нет? Родерих никогда не углублялся в религию, ему это не было нужно.       Мужчина снял с шеи крест и аккуратно убрал его в ящик стола, под первое его дно. Ему ничего от этого, конечно, не было — крест был фальшивым, но кто это проверит? Правильно, никто. А жилось так намного легче.       Особенно такому, как Родерих. Некроманту.

***

      Пару дней спустя, когда на небольшой город спустились вечерние сумерки, Эдельштайн вышел из дома через чёрный ход и окружным путём направился в сторону кладбища, что было на окраине. Ещё не хватало встретить кого-нибудь знакомого в такой момент…       Всё уже было заготовлено и тщательно прикрыто. Родерих скрылся за листвой толстого дерева, растущего практически посередине кладбища, и начал преображаться. Кожа стала ещё более бледной, а черты лица немного заострились. Глаза из обычных серо-голубых стали насыщенного фиалкового цвета.       Обряд уже подходил к концу, когда ветер донёс до него какие-то крики и шум. Но нужно было закончить ритуал, иначе вся энергия, вся магия, вобранная мужчиной сейчас, грозила утечь, унеся за собой и жизненную силу некроманта, а этого нельзя было допустить ни в коем случае.       Крики становились всё громче.       Ритуал был закончен, и глаза перестали светиться потусторонним светом, постепенно возвращаясь к естественному фиалковому.       Была глубокая ночь, но дрожащие на ветру факелы и лязг оружия были уже слишком близко. Надо было уходить.       Петухи истлели прахом, а пентаграмма была смешана с землёй. Все улики были уничтожены буквально за полминуты. Эдельштайн спрятался за надгробием и стал быстро и бесшумно пробираться, то и дело озираясь. Перебегая за очередное надгробье, стоящее на краю кладбища, как вдруг его кто-то схватил за волосы на затылке, резко разворачивая и светя факелом прямо в лицо. Щурясь от яркого света, Родерих не мог разглядеть лица держащего факел. Однако он был в чёрном плаще, определённо. Кажется, это были тевтонцы. И это определённо был конец. Чёрт бы их побрал. Оставалось только надеяться, что брата не было в этом отряде.       Факел осветил белоснежные волосы и горящие брезгливым отвращением глаза с красноватыми отблесками. Надежды на то, что альбинос не узнает собственного брата, не было, потому что спустя секунду в глазах мелькнуло узнавание, и тут же они зажглись яростью. Рот чуть приоткрылся, и стало видно хищный оскал.       — Я знал. Знал!       Наступившую было тишину пронзил вопль торжества. Из кармана Родериха выпал ритуальный клинок со следами крови, который был тут же поднят на всеобщее обозрение. Некромант вздохнул. Теперь снова придётся применить все свои накопленные силы для того, чтобы не упасть в забытьё после процедуры «очищения», проще говоря, сожжения. Но зачем, зачем? Он вновь встретит Гилберта в очередной из следующих жизней. И если альбинос не вспомнит ничего, Эдельштайн будет помнить всё из прошедших жизней. И хотелось бы заставить эти воспоминания исчезнуть, да невозможно это для такого, как Родерих. А для Гилберта — вполне. Всё-таки иногда хорошо было бы не иметь таких воспоминаний.       Площадь была полна народу, будто бы это был большой церковный праздник. Так оно и было — Церковь торжествовала, а вместе с ней и жители городка, которые не так давно приветливо улыбались Родериху, а теперь выкрикивали пожелания смерти.       Что поделать, общество всегда было стадом, способным задавить одного. Особенно если он не был частью ощества, а принципиально отличался от них. Чем? Тем, что был магом, и то стало решающим фактором для людей.       Гореть заживо, было, однако, чертовски больно. Всё тело просто разрывало на кусочки, хотелось зажмуриться и кричать. Магия некро немного облегчала муки, но не слишком помогала положению.       Ещё больнее смотреть Байльшмидту в глаза и легко улыбаться, будто подтверждая то, что он еретик, отрёкшийся от Церкви задолго до своего рождения в этом теле. Но он был всего лишь не совсем человеком.       Не повезло на этот раз, чёрт возьми.