Случается

      Бакуго бесится. Он перевязывает кисть бинтом, говоря, что поцарапался. Имя из зелёных иероглифов под тканью жжется, чешется и впивается в кожу, заставляя сжимать кулаки и шипеть, отпугивая остальных. Оно и лучше, пусть катятся подальше от него. Но гребаный Деку не катится, он весело машет рукой и светит всем своим запястьем, на котором красуется имя в красном цвете. Не его. Так случается, говорят в интернете. Так случается, что твоя родственная душа вовсе не твоя. Так случается, и с этим нужно просто смириться. Бакуго со всей дури захлопывает ноутбук и идет издеваться над Деку. Потому что все из-за него, потому что он не его, а чей-то другой, да ещё и смеет подходить к Кацуки близко. А от этого становится ещё больнее. Но Мидория не отстает, прилипает банным листом, и, сколько бы Бакуго его ни бил, всегда ошивается рядом, не понимая насколько делает плохо, чтоб его. Кацуки злится, он не может терпеть, не может принимать помощь от этого Деку, хвататься за руку при падении, и улыбаться в ответ. Ему больно, черт побери. Ему не хочется, чтобы было больно. Поэтому он делает больно Деку. А Деку оказывается совсем беспричудным, так ему и надо, пусть страдает так, как страдает из-за него Бакуго, ему полезно. При поступлении в старшую школу у него неожиданно появляется причуда, и Бакуго хочется врезать ему, прижать к стенке, и дико шептать, какого хера он перестал быть жалким, какого черта посмел обрести причуду и встать на одну с Бакуго ступень. Но Всемогущий теперь их учитель, он заметит, гребаный герой номер один. В Юэй становится только хуже. Он покупает себе черную перчатку, чтобы было легче скрывать запястье, но тема родственных душ всплывает ещё в первую неделю после вступления, и только от одних слов о родственных душах Бакуго воротит. Он отказывается что-то вообще говорить своим одноклассникам, пусть идут нахер, это не их проблемы. Мидория впервые не хвастает своей меткой, и выглядит каким-то нервным. Так даже лучше, думает Бакуго. А ещё замечает, что Деку перестает крутиться под его ногами и больше времени начинает проводить в компашке круглолицой и очкарика. Метка перестает болеть так сильно, но улыбающийся Деку в чужой компании мозолит глаза, что хочется рявкнуть на них, чтобы разошлись подальше. Вместо Изуку вертеться вокруг Кацуки начинает Киришима, один из его новых одноклассников со странной и дерьмовой прической. Он говорит это вслух, на что Эйджиро смеётся и объясняет, что так больше подходит к его образу, и вообще, это очень мужественно. Киришимы вокруг становится слишком много, это отвлекает от мыслей о метке и гребанном Деку. Дерьмоволосый даже успевает затащить его в свой кружок собравшихся идиотов, и ему приходится теперь тусить с этими придурками постоянно. Бакуго это даже немного нравится, это не дает ему пялится на Деку и на свое запястье. Ноющая боль уже слишком привычна, чтобы не обращать на неё внимание вообще. Во время похищения гадёныш с рукой вместо ебала давит на больное, снимает с него перчатку и в открытую стебётся, ядовито шепчет что-то о родственных душах, будто это проклятье, и продолжает улыбаться как умалишенный. Он говорит, что Бакуго не достоин своей родственной души, что она за ним не придет, и что если он будет сопротивляться, то они выжгут иероглифы с его руки. И как же он с этого всего будет страдать. Но пусть идут нахрен, Бакуго, блять, знает все это. Знает ещё с появлением метки, знает, когда орет на Деку и когда метка жжётся так сильно, что хочется взорвать себе руку. Перспектива их помощи с удалением метки заманчива, но Бакуго слишком упертый, лучше он проживет остальные три четверти своей жизни с болью в запястье, чем ему помогут эти твари, которые так наивно думают, что он может перейти на их сторону. Хер им, а не его вступление в Лигу злодеев. Когда он видит протянутую руку, Бакуго застывает в удивлении, как, в общем-то, и остальные вокруг. Он видит Деку, и ему хочется громко и снова послать его, сказать, чтобы не прикасался, как когда его засосало в темный портал. Но крик Киришимы отвлекает, и времени думать совсем не остаётся. Это ведь Киришима, а значит, схватить за руку можно. Значит больно не будет, и метка не будет жечься до потери сознания. Он называет Киришиму идиотом, потому что сейчас он именно так и выглядит. Бой Всемогущего против Все за одного шокирует его слишком сильно. Чтобы Всемогущий выглядел вот так? Как ходячий скелет, дунешь — развалится к херам? Он же, мать его, Всемогущий, какого хера он выглядит так жалко? Бакуго орет что есть сил, потому что Всемогущий не имеет право быть жалким, он должен победить, и пусть все остальные идут нахрен. И Всемогущий побеждает, как и подобает герою номер один. Кацуки видит реакцию Деку на последние слова Всемогущего, и шестерёнки в его голове постепенно складываются. Забавно вышло. Эти мысли больше не уходят из его головы. Он не может понять, чем такой жалкий Деку привлек к себе внимание, почему, блять, ему так везёт, а Бакуго остается страдать в тени, раздирая в кровь запястье, и пытаясь делать вид, что ему глубоко посрать на все это. Ему отчаянно хочется кому-нибудь врезать, в особенности Деку, и он решает сходить на арену Бета, чтобы повзрывать здания и дороги. Но в коридоре он примечает странные звуки, а за углом видит Деку и Половиначатого ублюдка. Которые целуются. Кровь в венах вскипает, в ушах шум, а из-под ног проваливается пол. Бакуго стискивает зубы, остервенело разворачивается, и уходит в свою комнату. Перед глазами плывет, его шатает, а хочется кричать, раздирать глотку и отрубить себе руку, потому что становится невыносимо больно. Он врывается в комнату, срывая с себя перчатку, и с размаху бьет кулаком в стену, сбивая костяшки в кровь.Черт. Черт, черт, черт. Хочется разнести в прах собственную комнату, разрушить все, что попадется на глаза, уничтожить, взорвать и превратить в кучку бесполезного пепла. Но вместо этого Бакуго оседает на пол, хватаясь за руку, потому что метка жжется так сильно, будто она сделана из раскаленного металла, и впивается в кожу все глубже, прожигая насквозь. Воздуха, кажется, перестает хватать, и хочется заорать со всей дури, но выходит только стискивать зубы до боли в челюсти. — Бакуго, что здесь у тебя происходит.-Киришима взволнованно заходит в комнату, и тут же кидается к Кацуки. — Бакуго! Его хватают за плечи и трясут, прося прийти в себя. Бакуго хватает только на злостное шипение и тихое «съебись». Киришима что-то судорожно пиздит, Бакуго не слышит, ему просто хреново. Он продолжает сидеть и держаться за руку, когда Киришима садится рядом с ним и наконец-то затыкается. Они сидят в молчании до тех пор, пока Бакуго не успокаивается, а просто сидит, прислонившись спиной к стене, и думает, что дерьмовее в этой жизни ничего нет. Киришима осматривает его запястье, вчитываясь в имя, и поджимает губы. Бакуго это не нравится, ему не нужна жалость других, и особенно от таких, как Киришима, но орать сейчас уже язык не повернётся. Эйджиро все ещё молчит, косясь на Бакуго. — Значит, — тихо говорит он. — Значит и такое тоже случается. В его словах нет жалости, только какая-то понимающая печаль и разочарование. Кацуки вопросительно смотрит на него, пытаясь понять их, а затем почему-то смотрит на запястье Киришимы. И не видит ничего. Бакуго снова поднимает взгляд, и хмурит брови. Киришима улыбается побитой собакой и говорит, что метки у него никогда и не было вовсе. — Мама говорила, что моя родственная душа ещё не родилась, но сам я чувствую, что её и не будет, — Эйджиро поднимает свою руку, всматриваясь в чистую кожу. Бакуго фыркает. Может не у одного него все дерьмово. Может, им нужно выбираться из этого дерьма вместе.