Карамельное небо

      — Братик, ну пожалуйста! — уговаривала Элли.        Всегда ли она была такой? Абсолютно всегда. В этом не стоит даже сомневаться. Элли вовсе не глупая, хоть иногда и притворяется. Что ж, наверное, это не более чем побочный эффект, разве другой можно вырасти без матери?.. Ещё в детстве любопытство было сильной чертой её, тогда ещё только проявляющегося характера. Братья, отец, а она настоящая принцесса. Манипулирование людьми — это плохо, и Элли ни капли не манипулирует. Лишь подталкивает к оптимальному, как правило, для неё самой, решению. Элли — миленькая, с этим трудно поспорить, и этим она хорошо навострилась пользоваться. Она как подобает настоящей маленькой леди-аристократке: мраморно-бледная, хрупкая и тонкая, но вместе с тем очень пропорциональная. От матери, ей достались карие глаза. Большие и неподдельно живые, искрящиеся мелкими осколками звёзд, зажжённые определённой целью, они казалось, олицетворяли все стихийные бедствия мира.        А вот с волосами ей явно не повезло, они были жесткие как проволока, стоящие торчком, тем самым постоянно мешая девочке. Тёмные, как кора черемухи Маака, безумно кудрявые они пахли чем-то приятным, вроде карамели или…        — Нет, — сухой ответ старшего Робина, впрочем, как и следовало ожидать.        А он из тех, про кого говорят весь в отца, и может это действительно правильно? Роберт высокий, очень худой и темноволосый, но в правом ухе у него виднелась небольшая серьга, которая так нравилась сестре. Вот он потянулся поправить черный браслет из кожаных веревочек, который Элли сплела ему на рождество.        — Ну, братик! — складывая вытянутые ладошки, будто молиться, тянет Элли.       Парень укоризненно смотрит на девочку, от такого взгляда спрятаться хочется, ни то, что продолжить уговаривать! Но Элли-то не из простых девчушек, которые, только завидев маячащие трудности на пути к цели, отступают. Нет! Она точно не отступиться. И вот опять старший брат теребит браслет. Элли эта его привычка, по правде не нравится, и кажется, она даже как-то просила его не делать так, ну или… хотя бы не так часто.       — Ну пожалуйста, ну пожалуйста-пожалуйста! — продолжает ныть Элли, на что Роб только протяжно и устало вздыхает, краем глаза косясь на часы.       — Ну братик… — сжимая в руках край тёмно-красного свитера, уговаривает девочка.       — Она тебя ещё не выбесила? — скалясь, спрашивает Олли.        «Ладно», — думает маленькая шатенка — «Хоть так, но не отступать же, когда победа совсем рядом, а?!» — думает она, наигранно-напугано прячась за старшего брата. — Да ну… — раздражённо сказал Олли, закатив глаза, и хлопнув дверью, предварительно взяв из верхнего шкафчика кухонной гарнитуры пакет чипсов, или чего-то ещё…        Иногда, Роберту его даже жалко. Когда родилась Элли, ему было почти шесть. Ему ясно запомнилось то детское разочарование в людях, когда ожидая чего-то большего, получал нечто несоразмерно мелочное, или ничего вовсе. Может тогда он в принципе разочаровался в людях и тогда же, замкнулся в себе?.. Тогда, он быстро научился читать, и много времени проводил в одиночестве, хватая метлу и проводя весь день в небе, или запираясь в комнате.       Отец и Роб его не винят в этом — скорее, это их вина, нежели его. А может на него так сильно повлияла давняя детская травма, когда он, увидел маму… уже не живой?        Это было страшно. Тогда, Оливер, кажется, возвращался домой, и очень хотел просто побыть рядом с ней. У него к матери было немного другое отношение, куда более теплее, чем у старшего Роберта. Он скинул куртку, стянул обувь и как можно быстрее вбежал в кабинет. Мама много работала, вроде бы она была следователем в Министерстве. Он застыл в немом ужасе, когда увидел стекающую по стенам кровь и ярко-алые злые росчерки. Её глаза были помутневшее, тело абсолютно измученным, полностью уничтоженным. Пытки. Пожиратели. Этот чёртов день потом ещё долго ему снился. Ни брат, ни сестра, ни отец, никто ему не помог, и, наверное, за это он так дико их ненавидел, выражая своё презрение немым равнодушием?       — Я. Не. Собираюсь. Брать. Тебя. В экспедицию, — чеканя слова проговорил Роб, и развернувшись ушел, чуть ли не летя по лестнице.        Элли вздрогнула от хлопка дверью. А потом поняла, что безумно хочет плакать. Девочка изо всех сил зажмурилась, чтобы сдержать слезы. Она совсем не хотела злить Роба, но так получилось… Вечно у нее все наперекосяк. И со старшим братом поссорилась и с отцом поругалась, ну почему? Почему она не может поехать вместе с Робби в Сибирь? Она же за ним будет тихо ходить, никому не мешать и вообще знаете, как хочется на чукчей поглядеть, и на оленей, и на пещеру со старыми непонятными рунами. Вот пока ее брат будет сидеть, и переводить с остальными рунолагами эти иероглифы по чукч… чуктцки… чукчецки, она сама их посмотрит, и на оленях покатается. Только вот кто Элли отпустит? Да, и взять с собой ее тоже некоторые вредные личности не хотят.       Глаза девочки сверкнули своим, таким непонятным, жидким блеском и если бы братья видели ее, то, не сговариваясь, поняли бы: «Она, раздери всех мантикора, едет в Сибирь».

***

      — Ну что же, я пошел? — Роберт попытался улыбнуться отцу и брату, получилось откровенно плохо. Элли же стояла сбоку ото всех, как маленькое обособившееся деревце, губы ее были надуты, взгляд безразличный, как будто не ее любимый брат на год едет к пингвинам, но весь ее обиженный вид не мешал ей разглядывать Роба. Одет он был в кожаную куртку, а ноги у него потели в явно меховых ботинках. Элли чуть не фыркнула от смеха, переведя взгляд на его головной убор, а посмеяться там было от чего: на лбу у него красовался огромный вязанный глаз, ярко выделяющийся на фоне красной шапки, а от нее по бокам отходили антеночки на которых были глазки поменьше. А еще этот вырвиглазный цвет неплохо смотрелся дуэтом вместе с небрежно накинутым гриффиндорским шарфом… Ну умеет же Роберт своим видом портить впечатление о серьезном юноше, которое создается глядя на него… парализованного и желательно немого. Вся семейка у них какая то… гриффиндорская и не капли серьезности.       — Пап, береги здоровье и… постарайся не свихнуться с этими двумя охламонами, — Роберт боялся оставлять отца одного с его братом и сестрой, они же минут через пять, как он свалит, организуют войну на заднем дворе и что-то ему подсказывало, что двора как такого во и не останется, одна поджаренная земля. Роб хмыкнул и кинул взгляд на Элли. Уж слишком правильным было ее поведение. А в голове уже звучал ехидный голосок: «Не может Элли обижаться как нормальный ребенок, ну не может. Она максимум через час игнорирует все обиды… Правда, потом я иногда получаю огромнейшим снежком в лицо, просыпаюсь от вылитой на себя воды, причем без всякого Агуаменти, будила она меня по магловски — с помощью ведра воды, честно налитого из крана. Но эти и другие бывало еще более неприятные мелочи, я мог и потерпеть. Но чтобы она просто дулась на меня и отца три дня? Ох, чует мое седалище, что-то тут не чисто».       Накинув рюкзак на плечо, и последний раз посмотрев на своих домочадцев, пытаясь до мелочей запомнить хмурое лицо отца — ему явно не хотелось отпускать старшего сына, так далеко и надолго. Радостная мина Оливера, а что? Наконец-то вредный брат свалит. Вот только глаза… Глаза выдавали его полностью. Роб, казалось, навсегда запомнит цвет горького шоколада и грусть по поводу уезда родного человека в глазах ненавистного брата. Сестренка же все так же обижалась, у нее казалось даже волосы торчком встали больше обычного, хотя куда еще больше? Увидев то, что он на нее смотрит, Элли отвернулась. Роберт грустно вздохнул. Было обидно, что сестра на него до сих пор злится и дуется, но… Ну не может. Не может он взять маленькую сестренку в суровый пятидесятиградусный мороз. Чувствую себя словно перед прыжком в холодный колодец Роберт Вуд до побелевших костяшек сжал обычный металлический шарик диаметром дюйма в два. И заветное слово:       — Пор… — вот только его ненормальная сестрица рванула, как ужаленная и, схватившись за шарик вместе с братом услышала: «Элли, СТОЙ!!!» — от разозленного до невозможности папы, быстро понявшего, что происходит. «Дура» — будто сообщая всем известный факт сказал, как припечатал Оливер. И заветное «…тус» — тихим, но твердым голосом Робби, ошалевшего и явно не испытывающего теплых чувств по поводу выходки Элли.       Это была ее победа… Вот только какой ценой она досталась?