Не прячь темную душу

Каменные своды Утумно высотой в несколько этажей нависали над Майроном величаво и безмолвно, толстые, тяжёлые стены не давали мирскому свету пробраться внутрь твердыни. Майа недолго привыкал к этой необъятной крепости с ее бесконечными коридорами, нескончаемыми оружейными, казармами, пыточными, и прочими залами, о предназначении которых оставалось пока что только догадываться. Разумеется, Майрон сразу же облюбовал новую, доселе не обжитую кузницу, где с позволения Мелькора провел безвылазно несколько дней и даже успел выковать прехорошее колечко, которое ныне красовалось на его же руке — одна из тех странных безделушек, к каким майа испытывал необъяснимую страсть. Майрон по долгу сущности должен был служить одному из Валар и взял на себя смелость самому выбирать господина. Он покинул Алмарен, не оборачиваясь, твердой поступью следуя за своим новым повелителем, и когда наступило время избавить этот мир от светильников, Майрон наблюдал  безразличной тенью. Он с радостью сменил пестрые одеяния святош на темные, угрожающего вида одежды. Он никогда не пожалел о своем выборе. Мелькор долго присматривался к этому майа, прежде чем привлечь его к себе. Наблюдать за ним было одно удовольствие — сосредоточенный, умелый, но при этом одинокий, недоверчивый, задумчивый. Да и, к чему скрывать, привлекательный в этом воплощении: хорошо сложенная фигура, высокий лоб, слегка сдвинутые брови, острый, грубоватый подбородок — внешность Майрона была лишена той мнимой женственности, которая постоянно чудилась темному вала в лицах некоторых майар и так раздражала. К тому времени, как Майрон решился предать своего мастера, Мелькор уже знал все его повадки, привычки и особенности. Он занялся обучением майа почти сразу же после прибытия того в Утумно. Терпение Валар кончалось, они могли начать действовать очень скоро, а Майрон не был готов к настоящей войне. Он прекрасно разбирался в земной материи, веществах и даже оружии, а у наковальни ему не было равных, но майа практически не был сведущ ни в стратегии, ни в боевом искусстве, ни, уж тем более, в черной магии. Однако вала видел, как горит в душе Майрона желание стать достойным. Он видел жажду величия, необузданную бурю, и ему это определенно нравилось. Майрон был готов перевернуть всю Арду с ног на голову — только прикажи, только позволь. «Что ж, майа, ты получишь свое, тебя будут бояться. Разнесется по свету имя твое как самое черное после моего. Ты станешь могущественнейшим из майар, и будешь служить мне одному, и то будет моя очередная победа», — так думал Мелькор и не давал Майрону ни малейшего продыха. В необъятном тронном зале по сравнению с раскаленными недрами ныне канувшего в небытие Алмарена было до онемения холодно. Да что и говорить, во всем Дор-Даэделоте было холодно, и дело не столько в северном расположении, сколько в леденящей душу энергии хозяина. И здесь, рядом с ним, в самом сердце твердыни это ощущалось всеми фибрами бессмертного тела. Сначала Майрона коробило, но восхищение взяло верх, и он привык находиться подле повелителя. — Атакуй решительнее! — вала с высоты своего гигантского железного трона наблюдал, как Майрон, орудуя лёгкой булавой, которую сам для себя и сделал, отчаянно пытается одолеть небольшого балрога. Воистину то были свирепые существа, способные лишь к уничтожению, но они и в половину не были столь же суровы, сколь был их хозяин — майа, хоть еще и не попадавший особо в немилость, уже успел это уяснить и испытывать терпение совершенно не порывался. Булава выписывала в воздухе замысловатые фигуры, Майрон наступал с новой силой, тициановые волосы его, собранные в тугой пучок, растрепались, и несколько прядей неряшливыми паклями рухнули на глаза, мешая. И вот уже демон, выпустив из уродливых ноздрей последние обжигающие клубни пара, повалился на каменный пол ничком. Майа устало выдохнул и воззрился на своего мрачного учителя. Но тот не удостоил его ничем, кроме скупого замечания. — Это слабо, Майрон. Слабо. Иди. Короткие, почти рваные, эти слова причиняли больше боли, чем прикосновения огненных рук-хлыстов балрога. В другой раз вала принес огромную карту и отметил на ней жирную наглую точку. — Представим, что здесь расположено поселение враждебных к нам Детей Эру. Его нужно либо переманить на нашу сторону, либо уничтожить. Твои действия? Майрон подробно описал вала несколько вариантов развития событий — каждый шаг, до последнего жалкого кустика, до последнего сказанного им слова. Тот стоял неподвижно, сложив руки за спиной, нацепив привычное каменное выражение лица, так что нельзя было понять, доволен он или же закипает от злости. Ни жилка не дрогнула на его лице, пока Майрон говорил. Но когда тот объявил об окончательной и безоговорочной победе в этой воображаемой кампании, вала пододвинул карту обратно к себе и процедил: — Жалкие создания повержены, это так. Но твои планы очень затратны, а между тем, этих потерь можно было бы избежать, — и начал подробно втолковывать ученику, как на самом деле повел бы себя грамотный военачальник. Пару раз Майрон все же осмелился начать спор, однако Мелькор пресек эти ярые попытки самозащиты — «ты свое уже сказал».  Так что майа совсем притих, поджав и без того тонкие губы. — Война не прощает ошибок, а возможности передумать не будет. Старайся больше — я прослежу, и лучше бы тебе не испытывать мой гнев, — и, развернувшись на каблуках, Мелькор направился к трону. Майрон молча поклонился и ушел, озлобленный на самого себя. С черной магией дела обстояли гораздо лучше, по крайней мере, так думалось самому майа — еще будучи вассалом Ауле он мог помогать себе некоторыми чарами, и, надо сказать, всегда преуспевал. Только теперь свои способности он направил в иное русло. Теперь лишь по мановению руки его вставали, точно пробужденные, мертвые твари любых из тех убийственных видов, что вывел из келвар темный владыка; немедленно увядали высокие и низкие олвар. Некромантия особенно привлекала: зануда Ауле назвал бы это «гнусным делом, недостойным айну», Майрон же видел великое, безграничное искусство, которое, быть может, однажды спасет ему жизнь. Только слепец или трус отмахнулся бы от такой силы. Они в глухом подземелье, освещаемом несколькими канделябрами в виде многоголовых чудовищ, по шесть свечей в каждом. Сюда не проникает внешний шум, и если бы какая-нибудь маленькая отважная букашка решилась забраться так далеко в самое сердце чистого зла, в этой тишине был бы слышен каждый шажок ее крохотных лапок. В центре небольшой комнаты — стол, на нем — тяжелая кувалда. Майрон должен наложить чары, чтобы оружие, помимо прочего, высасывало силы из несчастных жертв — для него не такая уж и сложная задача. Кувалда озарилась желто-лимонным сиянием, слегка задрожала и снова потухла. Мелькор, все это время нависавший над Майроном со спины, сдержанно кивнул. «"Наконец-то доволен», — отметил про себя майа, но не отпустил улыбки. Он вообще редко улыбался, предпочитая оставлять любые переживания самому себе, чем очень походил на мятежного вала. — - В следующий раз не трать столько сил, — уходя, молвил вала. И так было всегда. За то, уже достаточно долгое время, что он пробыл здесь, лишь пару раз Майрон видел повелителя довольным. Темный вала мог радоваться только личным успехам, остальное же принимал либо как должное, либо попусту не был удовлетворен, всегда говорил сухо и только по делу. Не то чтобы Майрон этому удивлялся — он не глупец, он знал, на что идёт. Нет, просто… Сколько бы он ни злился на себя, сколько бы ни старался, результат был всегда один — «недостаточно хорошо». Он больше не понимал, чего от него ждут. Майрон никогда не позволял себе сдаваться: любую неудачу он принимал лишь как повод двигаться дальше — но теперь, вопреки сопротивлению, к нему закралась мерзкая, низкая мысль, что дело просто в нем. Что, видно, его судьба в том, чтобы навсегда остаться ничтожным майа-ремесленником. Майа возненавидел эту слабость, он душил ее в себе, скрывал, он не хотел признавать, но она отвлекала его, пыталась сломать изнутри. Она не могла ужиться с гордостью, той потрясающей гордостью, которая делала Майрона им самим. Это было новое, непонятное для майа чувство, и оно сводило с ума.

***

В тот день не было ни балрогов, ни других гигантских кровожадных тварей. Был только Мелькор. Вооруженный. Майрон не понял: — Что случилось, владыка? На нас напали? Мелькор едва заметно хмыкнул. — Нет. Пока нет. Просто тренировка. Сегодня — со мной. Майрон поднял свою булаву неохотно, и это не укрылось от взгляда вала. «Это на него не похоже. Посмотрим», — отметил он и пошел в наступление. Размеренно зазвенел металл. Мелькор не допустил бы победы Майрона, не будь он вала, но ждал от него умелого боя. Но что это? Движения майа неуверены, удары неточны, позиция неустойчива. Тело здесь, в Утумно, но его сознание… Сознание где-то далеко. Мелькор чувствовал, как поднимается глубоко внутри злость. И тревогу, что, впрочем, только распаляло злобу — видит Эру, он уже давно не позволял себе беспокоиться о ком-то, кроме себя самого — но на этот раз подавить неприятное чувство вала отчего-то не смог. Почему теперь, когда Майрон так силен, он позволяет своим мыслям туманиться? Почему даёт чувствам захватить разум и управлять собой, будто безвольной марионеткой? Потеряв в конечном итоге контроль, он атаковал в полную силу, и оружие Майрона, жалобно пискнув, отлетело в дальний угол просторной залы. Ещё одно резкое движение, и майа лежит на ледяном полу. В белых, бездушных, как глыба, глазах Мелькора появился недобрый отблеск, а в помещении, казалось, даже воздух замерз. Он схватил Майрона за ворот темно-алой туники и, не особо церемонясь, с размаху врезал по зубам. Из разбитой губы кровь неуклюжей багровой каплей шлёпнулась о каменную кладку пола. Майрон не ожидал: Ауле никогда не применял к ученикам грубую силу, Мелькор — другое дело, но чтобы вот так, ни с того ни с сего? В глазах помутнело, в голове все спуталось. — Встань и бейся, как подобает, — донёсся откуда-то сверху шипящий голос Мелькора, и тон его полнился угрозы. До Майрона дошло. «Умница, Майрон, ты всё-таки разгневал вала. Кто бы сомневался», — издевался едкий голосок в голове. Прочь! В конце-то концов, он сильнейший из Майар. Ему не пристало ныть. Наскоро оправившись, Майрон осторожно встал и подобрал оружие, стараясь вообще не смотреть на Мелькора — ещё один презрительный взгляд он вряд ли сдержит молча. Он пришел в чувства — первым начал атаку, но просветление не продлилось долго — увы! — наступление было легко подавлено, чересчур легко. Неуверенность снова взяла верх. Все, что происходило после — жалкое подобие его настоящих способностей и нормального боя в принципе. Стук металлических подбивок на сапогах, где-то в глубине твердыни — вой. Какие-то пару минут, и Майрон снова припечатан мертвой хваткой к полу, обезоруженный. Лицо Мелькора так близко, оно так ужасно и так совершенно… Майрон оборвал эту мысль. Нельзя. — Убирайся, — ровно, спокойно, даже брезгливо, и вдруг крик, — Пошел вон! Мелькор выпрямился, провожая изничтожающим взглядом то ошеломленное существо, что выглядело как его ученик, но вряд ли сейчас им являлось. Майрон удалился поспешно, огромными шагами, едва ли не срываясь на бег, но всё ещё с гордо поднятой головой, каких бы усилий это не стоило. По узким дремучим коридорам, по запутанным лабиринтам подземелий, сквозь погреба и хранилища. Он не сбавлял шагу, он ничего не замечал вокруг. Добравшись до кузницы, Майрон захлопнул прочную металлическую дверь и начал нещадно плавить сталь, надеясь, что любимое дело поможет совладать с собой. Мелькор же, не желая ни видеть огненного майа, ни слышать о нем, отправился проверить балрогов, чуть ли не скрипя зубами от гнева. «Остыть, потом разговаривать. Не наоборот. Только не с Майроном».

***

Майрон никогда не желал ничьего одобрения, по правде говоря, ему всегда было все равно. Ауле, тем не менее, никогда не скупился поощрять любые старания подопечных, так что любой из его Майар точно знал себе цену. Майрон уважал его, но это было иное уважение, нежели то, что он испытывал к Мелькору. Майа не мог простить себе его недовольства, он желал быть полезным, нужным, оставалось только признаться в этом самому себе. Теперь Майрон хотел услышать, что он чего-то да стоит, хотел услышать это от него одного и не получал желаемого. А ввиду последних событий, похоже, никогда не получит. «Видишь, до чего довела тебя слабость? Ты разочаровал его, да к тому все и шло», — тот же внутренний голос заливался до того невыносимым смехом, что хотелось рвать душу на части, лишь бы избавиться от него. Там, в глубине Утумно, Майрон рычал от ненависти к такому себе, и огонь горнила взвивался диким вопиюще-красным пламенем. Сколько времени прошло? Никто из них не считал. Так или иначе, дверь отворилась, впустив в кузницу темного вала, и закрылась за ним снова, но Майрон предпочел сделать вид что не заметил его прихода. Тогда, преодолев комнату одним властным шагом, Мелькор выхватил молот из рук слуги, уже принуждая обратить на себя внимание. Майрон несдержанно вздохнул. Презрения и недовольства во взгляде Мелькора заметно поубавилось. — Не хочешь объяснить что это было? Нет. Признать свою слабость самому ещё куда ни шло, но открыть ее кому-то другому? Показать ее Мелькору? Это позор. Уж лучше невнятные отговорки. — Не знаю, господин. Невнимательность. Усталость. Мелькор опасно сдвинул брови, покачав головой. — Не смей мне лгать. Твои мысли заняты не тем, чем должно. В чем дело? — он будто выплёвывал каждое слово, хотя и выглядел совершенно спокойным. Так и не услышав внятного ответа, Мелькор подошёл к большому каменному изваянию, на котором отлеживались разного рода заготовки, незаконченные работы и некоторые инструменты первой необходимости. Вала поднял аккуратный, довольно крупный кинжал, что был готов как орудие, но пока не обзавелся изяществом, уникальностью, присущими всем работам Майрона — их Мелькор узнал бы из тысяч. Эта мысль заставила повелителя тьмы мысленно ухмыльнуться. Висела неподъемная тишина. Мелькор начал снова терять терпение. Он положил кинжал, приблизился на пару шагов, и Майа уловил едва заметные изменения в его походке, некоторую резкость, предательски выдававшую раздражение. И в этом раздражении Мелькор всё ещё был притягателен. Этот величественный стан, внешняя и внутренняя сила. Эти проедающие насквозь глаза, вечно сурово сжатые губы. Угольные волосы, которые вала почти никогда не собирал, просто заправляя назад. О Эру! Майрон позволил себе на секунду прикрыть глаза. Это неправильно, это безумие! — Молчишь? Имеешь наглость… Неужели ты думаешь, что я не найду способ узнать в любом случае? Лучше скажи правду: что может тревожить твою душу столь сильно, что ты ходишь точно одурманенный? — и, не увидев особого желания повиноваться, отрезал, — Отвечай немедленно — это приказ. Последние слова растоптали остаток надежды увильнуть от злополучного разговора, от необходимости обнажать истерзанную душу. Майрон стал жертвой одного из высших проявлений жестокости, он угодил в капкан, хотя знал, что это произойдет, не остановись он вовремя. Внезапно внутри него что-то окончательно переклинило. Он, майа, веками державший себя лучше всех других, вдруг сделал слишком уж решительный шаг навстречу хозяину, весь зарделся и лицо его исказила глубокая досада. — Вы желаете знать что происходит, повелитель? — вдруг непристойно громко выдал он, — Я из кожи вон лезу, чтобы быть достойным! Но что? Вы постоянно недовольны. Я оставил все, чтобы служить вам, я предан вам до последней капли фэа, но вам все мало! Что еще я должен сделать, чтобы угодить? Я… — он осекся. Мелькор стоял в полном замешательстве. Осознание произошедшего окатило майа резко, выплеснулось, как вода из огромного чана, если его резко перевернуть. Майрона охватил ужас, так что он попятился к стене. Впервые за всю жизнь ему стало по-настоящему страшно — в один день бесконечной жизни он растратил все доверие единственного существа, с чьим мнением считался. Мелькор не сразу решил, как отреагировать на такую бестактность. Следовало бы снова ударить Майрона: будь то кто-либо ещё, он именно так бы и поступил — да что там, убил бы любого, кто до того отупел, что позволил себе так с ним разговаривать. Майрон же был, пожалуй, единственным, кто мог смотреть на Черного Врага без малодушного ропота и говорить с ним, не шатаясь от страха, и это Мелькор уважал. —  Простите, мой лорд, — всё-таки нашел силы сказать младший айну, — Право, что это на меня нашло. Я не должен был. Он уже приготовился до последнего отстаивать свою жизнь, но Мелькор его убивать не стал. — Я так и знал, — заговорил он наконец. В какой-то степени он действительно осознавал, что самолюбие не даст майа так долго сносить чужое пренебрежение, и тем не менее давил на него, и делал это намеренно.- Майрон? Посмотри на меня. Я предупреждал, я не Ауле. Занимаясь твоим обучением, он так избаловал тебя, что доброе слово потеряло свою цену! Ты привык, что тебя хвалят, но величия надо сначала достичь. Мне не нужно, чтобы ты тут размяк — здесь не радужный Валинор. Ты понимаешь, о чем я? Встретив озаряющийся впервые за долгое время взгляд, Мелькор продолжил прежде, чем Майрон успел что-либо сказать или хотя бы осмыслить сказанное должным образом. — Более того, как раз сегодня я собирался кое-что сказать тебе, да ты так меня разгневал, что я уже почти передумал, — в глазах майа загорелся интерес, — Ангбанд достроен. Мне нужен военачальник. Ты мой ученик, ты достоин занять это место, Майрон. Привычное чувство вернулось к Майрону тотчас, и видно было, как блеснули самодовольством его гуммигутовые глаза. — Я сочту за честь, — поклонился майа, и, задумавшись на минуту, неожиданно добавил, — Господин, позволите не совсем уместный вопрос? — Спрашивай, — хмуро, но без злобы. — Отчего вас так заботят мои переживания? Мелькор не был готов к таким вопросам. Ровно также как не ожидал от себя промедления. Он уже давно заметил, что этот майа стал для него по-своему… важным. Отчего-то всколыхнулось прошлое: темный вала уже любил когда-то… то болезненные воспоминания. Прекрасная Варда, обольстительный, венценосный брат, их свадьба. В конечном итоге Мелькор всегда один. Привязанность, которую он испытывал к Майрону, была лишь малым другой, но была ли она чем-то особенным? Мелькор тщательно скрывал ответ даже от самого себя. Напрасно. — Потому что хороший правитель всегда должен знать что на уме у его слуг, — нарочито безразлично. Мелькор снова так близко. Завтра Майрон отправится в Ангбанд, и, как бы эта новость не льстила ему сейчас, он понимал, что видеть Мелькора он будет ещё реже. Он не был готов. Он бы хотел сказать, что ощущает на самом деле, он хотел прикоснуться к нему, хотел быть с ним рядом всегда. Но нельзя, нельзя. Нельзя. — Можно, — вдруг тихо сказал Мелькор. И сам прильнул губами к полураскрытым губам Майрона. Это было странно, горячо и холодно одновременно, но так желанно. Как выяснилось, желанно ими обоими. Вала не утратил превосходства, его прикосновения были властными, даже грубыми, но Майрон и не думал об ином. Пусть Мелькор не умеет быть осторожным, Майрон этого не хочет. Он не желает никакого притворства. Отстранившись, Мелькор приподнял голову майа за подбородок, рассматривая свежую ссадину. Челюсть ещё болела. — Поделом. Я говорил — не теряй уверенности, что бы не случилось… И ещё. Даже если между нами образовалась эта… — он замялся, размышляя какое слово подобрать, — эта связь, поблажек от меня не жди. Ты понял, Майрон? Майрон и так это знал. Позже, в тот самый день он снова будет думать над всем, что произошло, и тогда даст себе клятву больше никогда не сомневаться. Сейчас же для майа мир стёрся, и ничего не имело значения. — Понял, повелитель. Я и не рассчитывал… Их губы снова сомкнулись.