Ревность.

Его привела Шутка, когда они праздновали День рождения Айзавы в компании с Полночью и Миком. Брендон. Что за идиотское имя? Хотя для американца в порядке вещей, суть не в этом. Яги этот тип не понравился с первого взгляда, слова, телодвижения, ужимки. От макушки до пят он был неприятен. Представился, как давний друг именинника. Сотриголова подтвердил, что когда-то они действительно начинали работать вместе и близко общались, а потом «Брен вернулся в Америку». Несколько замысловатых поддевок Шутки не оставили сомнений, насколько близким было прежнее общение. Впрочем, Шота пропустил двусмысленность мимо ушей и достаточно ровно отреагировал на незваного гостя. Американец тоже оставался безукоризненным, не докопаться: извинился за то, что явился без приглашения, поздравил и вручил какую-то безделушку, очаровал Полночь, а потому остался и большую часть вечера учтиво уделял внимание двум подвыпившим дамам. Дьявольски обаятельный темноглазый сукин сын. Тошинори, обычно внутренне мирный и не поспешный в своих выводах, чувствовал, что кипит. Ему было почти совестно, когда Айзава, заметивший его напряженность, быстро свернул вечеринку. Вернее, они с Яги просто откланялись. Учитывая нелюбовь виновника скромного торжества к долгим посиделкам, объясняться почти не пришлось. — Ты что весь, как на иголках? Я думал, это была твоя идея — собрать моих друзей, — по дороге домой поинтересовался Шота, не выдержав затянувшегося молчания. — Да… — Всемогущий выдохнул, ссутулился на ходу и смущенно потер шею. — Прости, я повел себя глупо, в конце концов, это твой день. И твой знакомый. — Он раздражает, — понимающе хмыкнул Сотриголова, слабо пихнув поникшего Яги плечом. — Все нормально. Я планировал «побег» с самого начала. В следующий раз, если задумаешь что-то устроить, планируй более тесную компанию. — Более тесную? Тошинори запнулся о незаметную неровность дороги, когда Айзава потянул его за собой, решив продолжить пешую прогулку до дома не по оживленной улице, а по петляющим, местами плохо освещенным переулкам. — Тесную. Нас двоих будет достаточно. Яги не успел понять, показалось ему, или Шота действительно лукаво усмехнулся, прежде чем остановился подальше от тусклых фонарей и решительно поцеловал его. Ноябрьская прохлада и тревожные липкие мысли мгновенно отступили. Они впервые целовались не в четырех стенах, почти не скрываясь. Тошинори обычно мешали внутренние скрепы, Сотриголова просто не был склонен к подобным импульсам. К тому же, пусть от этой мысли тянуло нескромной заносчивостью, им действительно стоило оберегать свое личное от чрезмерно любопытных. Однако в тот вечер и позже ночью под воздействием выпитого Айзава вел себя смело и жадно. Всемогущий и думать забыл о раздражающих призраках прошлого… До тех пор, пока Брендона не стало слишком много в их жизни. В жизни Айзавы. Яги прекрасно понимал, что Шота не мог и не должен был все свое свободное время проводить только с ним. Они постоянно были на виду друг у друга на работе, смешали быт, хотя до сих пор не съехались окончательно и «кочевали». Взрослым людям необходимо личное время. Всемогущий не хотел быть параноиком. Он совершенно спокойно реагировал на Немури, которая в силу образа позволяла себе вольности, хотя вечно налетала на пики едких поддевок. На Эми, которая не умела шутить тонко, но и появлялась на горизонте редко. На Хизаши, который знал Айзаву дольше и гораздо лучше в мелочах, порождая естественную беззлобную зависть по этому поводу. На американца терпимость не распространялась. Сотриголова не был инициатором встреч со старым приятелем, тот появлялся сам, часто очень неожиданно. Шота никогда не лгал, с кем именно провел время, если Тошинори интересовался. Кажется, его совсем не волновало, что Брен вьется вокруг, как голодный пес. Равнодушие Айзавы должно было успокоить Яги, но выходило наоборот. Всемогущий не решался поднимать эту тему напрямую, а Шота не спешил слать раздражителя к дьяволу. У ревности, как и у любви, не бывает возраста. Ты можешь быть зрелым, насквозь разумным человеком, но один единственный улыбчивый хлыщ превратит тебя в сосредоточение злости. Тошинори смотрел на Брендона и обреченно признавал очевидное - он очарователен. Молод, красив, здоров… И когда-то, пусть давно и коротко, они с Айзавой были вместе. Терпение Яги лопнуло, когда после очередной встречи с американцем Шота пришел домой очень поздно. Понимая, что выглядит, как ревнивый муж из дурацких любовных романов, Тошинори, не в силах найти себе места, встретил избранника уже на пороге. Скрещенные на груди руки, хмурая складка на лбу и общая мрачность Всемогущего Айзаву никак не тронули, это подстегнуло сильнее. — Ты видел, сколько времени? — не зная, как правильно начать, поинтересовался бывший Символ, неуклюжий и нелепый в выяснении отношений, словно малое дитя. Сотриголова без суеты убрал обувь на полку, пристроил на тумбе пакеты из круглосуточного магазина, чтобы освободить руки, и выпрямился в полный рост, спокойно встретив взгляд Яги. — Видел. Я написал тебе, что задержусь, — согласился Шота раздражающе ровным тоном. — Ты ожидаешь от меня оправдательного монолога? Извини, это не очень в моем стиле. Всемогущий не ожидал от себя какой-либо резкости, особенно по отношению к близкому человеку, но руки сами взметнулись, когда Айзава попытался пройти мимо. Досада и накопившиеся переживания придали происходящему оттенок агрессии. Шота недовольно дернулся, прижатый к стене, но оставил сопротивление, ощутив яростную дрожь, сводящую чужие руки. В тот миг обычно мягкий Тошинори стал пугающим. Слова были неуместны, в ход пошел иной язык. Инстинкт прибил Айзаву к чертовой стене, вынуждая опасливо замереть, вжаться в вертикаль лопатками. Дыхание перехватило, сердце забилось, как бешеное, бросило в жар. Шота стиснул кулаки и почувствовал, как чужие пальцы на его запястьях сомкнулись сильнее — до синяков, окончательно пленив руки. — Я терпеть не могу этого скользкого белозубого мудака. Если ты не прекратишь, мы поссоримся. И с ним, и с тобой. Хватит трепать мне нервы и делать вид, что все в норме. Шота никогда не слышал, чтобы Яги говорил так резко и зло, чтобы позволял себе ядовитые выражения. Он никогда прежде не ставил Сотриголове ультиматумов, не показывал ревности или даже недовольства. Тем более никогда всерьез не использовал силу. И вовсе не важно было, за кем из них физическое превосходство. — Мне больно, — выдохнул Айзава, чувствуя, что в глотке пересохло. — Да неужели? — издевательски вырвалось у Тошинори. Его глубоко мирное «я» было загнано в угол и билось в конвульсиях от ужаса происходящего, но контроль был утерян. Они неотрывно смотрели друг на друга. Дыхание почти синхронно потяжелело и участилось, пульс бился в висках. Время как будто замедлилось, превратившись в вязкий кисель. Накал достиг предела, заискрило, понеслось. Первым сорвался Шота, отчаянно рванувшись и жестко, жадно впившись в тонкие губы поцелуем. Тошинори упустил несколько мгновений, но, опомнившись, больно прикусил чужую нижнюю губу, встряхнул Айзаву за плечи, еще теснее прижался к нему, поцеловал снова. Никакой сдержанности, на минимум человечность. Они влажно лизались и кусались, как пара обезумевших животных, как будто собирались сожрать друг друга. Дико и хорошо одновременно. Сотриголова рванул рубашку Тошинори, сорванные пуговицы посыпались на пол. Наказанием за неаккуратность был глубокий укус у основания шеи, вознаграждением за грубость — протяжный болезненный стон. Айзава даже не попытался вырваться, только инстинктивно дернулся и вопреки всему вцепился освободившимися руками в худые плечи. Разыгравшееся безумие толкало на поспешность, на полное отрицание привычной бережности, какой-либо нежности. — Хочу, — прохрипел Шота, запрокинув голову, подставляясь, пока Всемогущий беспардонно «метил» его, зализывая саднящую шею. Повторять не пришлось. Айзава мгновенно оказался спиной к Тошинори, едва успев упереться ладонями в стену, чтобы не удариться о нее лбом или носом. Яги рывком стянул с Сотриголовы майку, провел ладонями по спине, вынуждая послушно прогнуться, и спустил ниже штаны, не потрудившись снять их совсем. Мгновение, и к обнаженным ягодицам прижался горячий, твердый член. Шота качнул задницей, нетерпеливо потерся о чужой стояк, пошло напрашиваясь и уже ни черта не соображая. Яги развел шире подтянутые ягодицы, щедро сплюнул между ними, растер головкой. Добавил еще, пальцами скользнул внутрь. Айзава не был готов, сначала зажался, но больше это Всемогущего не смущало: он точно знал, что делать со своим любовником. Член вошел сразу почти до конца, но не так гладко, как хотелось бы. Шота отвел руку, вцепился пальцами в худое бедро, придерживая, отвоевывая себе фору, чтобы выдохнуть и подстроиться. Хватка постепенно ослабела, и Яги набрал темп, а, разогнавшись, вышиб из любовника череду придушенных стонов и всю дурь, заодно. Запутавшись пальцами в темных волосах, Тошинори плотно сжал кулак, оттянул, испытывая собственнический экстаз — едва ли кому-нибудь еще Сотриголова позволил бы такое обращение. Вообще все это. Яги трахал его довольно жестко, присваивая себе. Айзава самозабвенно отдавался на пределе откровенности. Прежде чем кончить, Всемогущий помедлил, притянул любовника к себе, прижимая к груди. Одна его рука легла поперек талии, удерживая, свободная ладонь накрыла беззащитную шею. Пальцы сжались, придушив. Финальные толчки смешались с влажными, пошлыми шлепками. Айзава, кончив, буквально осел на пол, чувствуя, как из него липко течет. — Охренеть… Сотриголова поднял руку, отрешенно созерцая бесконтрольную дрожь в пальцах. Его всего трясло, взгляд плыл. Тошинори умудрился вытрахать из него даже желание лишний раз шевелиться. С ума сойти, что ревность вытворяет с людьми. Шота не гордился своим экспериментом и, в общем-то, не затевал его. Он понимал, что позволял себе лишнего в последнее время, но не думал, что это закончится вот так. В Яги вселился настоящий Дьявол, оставил на Айзаве клеймо «моё» и затих до поры, но никуда не делся. Проняло куда глубже и искреннее всяких разговоров. Всемогущий опустился позади, притянул избранника к себе, уже аккуратнее прежнего перехватил его руку и мягко поцеловал покрасневшее запястье. Синяки, наверное, и впрямь созреют к утру, не только на руках. Это было слишком, Яги уже чувствовал, что будет раскаиваться. Сразу осознать себя тираном ему помешало странное спокойствие, чуть было не утерянное совсем, теперь вернувшееся. - Отпустило? - криво ухмыльнулся Айзава, не без помощи поднимаясь на затекшие ноги. - Дошло? - в точности копируя едкую манеру, парировал Символ мира. - Глубоко проняло, я бы сказал. Сотриголова потянулся за поцелуем, на этот раз без лишней экспрессии, получив желаемую мягкость и шутливый щелчок по носу в довершение. Многое познается на контрасте. - Не хочу больше ссориться. Так нелепо... Все это не стоит твоих переживаний, - уже без шуток добавил Шота, пропуская сквозь дрожащие пальцы светлые пряди. Отстранившись, он заковылял по коридору к шкафу за полотенцем, стараясь не думать, что вот-вот развалится. - Но секс был классный. Я бы повторил, - несостоявшийся гуляка подал голос уже из-за приоткрытой двери, перекрывая шум воды. - Посмотрим, как ты утром запоешь, - фыркнул Тошинори, собирая с пола разбросанные вещи и несчастные пуговицы под аккомпанемент тихого смеха из ванной.