Мексиканская жара

      Спален было две. На них четверых. Зарину и Конор это волновало меньше всего. Они ворвались в первую попавшуюся на пути и с привычным единодушием оккупировали. — Мы будем спать здесь! — У нас самый крутой вид! — Классно!       Добрые, гуманные авторы проекта — кактус им в жопу — видимо, были ограничены в финансах. Либо же являлись латентными извращенцами. Не надо быть Шерлоком, чтобы понять, что вторая двуспальная кровать и вся комната в придачу достанется именно им, основным лидерам шоу и непримиримым соперницам — Гороховой и Милас.       Конор откровенно смеялась, глядя на нахмурившуюся, притихшую тезку. Зоре было пофиг. Милас плюхнулась на кровать напротив Горы, чтобы убедиться в удобстве. Реально мягко, и белоснежные простыни приятно холодят кожу после изнуряющей мексиканской жары…       Все, в принципе, было хорошо, за исключением кислой мины Горошины. Но ее не обязательно было брать в расчет. — Если мы поссоримся, я уйду вниз, — Милас попыталась разрядить обстановку.       Шутку о поссорившихся супругах с энтузиазмом поддержали Зоря и Костина, но Горошину растормошить не удалось. Наоборот, она еще больше нахмурилась и зло зыркнула на веселившихся закадычных подружек. Те поперхнулись замершими на губах шутками на скабрезную тему. Невольно вспомнилось, что Милас — вообще-то по девочкам. Ане можно было даже посочувствовать, но шанс получить в зубы за такое был вполне реальным, поэтому разговор быстро замяли.       Хорошо, что дальнейшее знакомство с океаном помогло забыть двусмысленный эпизод.       Зарина рыдала. Зарина кричала. Зарина бежала навстречу долгожданному океану, ввергая в священный ужас мирных аборигенов. Хотелось дать ей в морду. Но было чревато.       На самом деле, океан всегда прекрасен и всегда производит впечатление. Невозможно его не любить. Милас с удовольствием подставляла ноги под ласку соленых волн и хотела от души поблагодарить Горохову, но, конечно, не сделала этого. Потому что ее заклятая подруга едва ли поняла бы за что. Необразованное днище могло бы как угодно отреагировать на открывшийся великолепный вид бесконечной мощи океанских вод, но Горохова повела себя наилучшим образом: она молчала и так же впитывала в себя уникальность момента. Иногда, после особенно громкого вскрика Голубцовой, знакомо улыбалась, выдавая скопившееся раздражение. Ей, как и Милас, хотелось сейчас тишины.       Ксения могла бы подойти и на ухо прошептать ей, что она чувствует сейчас то же, но не стала. Время откровений закончилось. Или, может быть, упущено безвозвратно. С момента прилета в Мексику Горохова демонстративно не подпускала к себе главную конкурентку ближе, чем на метр. Даже открыто отказалась выполнять задание с ней — рубить чертову агаву. Реакция для президента Школы Леди нетипичная. Милас не подала виду, что задета. Какая разница, в самом деле, с кем рубить адски жесткие кусты и набивать себе ссадины и мозоли? Но перемену отметила: раньше Горохова не отказывалась от партнерства с ней.       Что-то происходило.       Однако сейчас, наблюдая манговый закат, Ксении не хотелось ничего предполагать и просчитывать. Если та же Зоря кайфовала от всего происходящего, то она тем более имела на это право… И Горохова, слава мексиканским богам, хоть здесь не встревала.       Шикарный номер-люкс встретил их ласковым шумом кондиционеров, вкусным ужином и все той же прохладой белых простыней.       В Мексике совсем другой воздух: жаркий, влажный, неописуемо дикий. Потому даже еда обрела непривычный вкус, а банальный хлопок постельного белья — неповторимые запах и мягкость.       Когда освещение и камеры наконец погасли, оператор махнул рукой, и они остались наедине друг с другом — редкая роскошь для финалисток топового реалити-шоу, все девчонки почти сразу разбрелись по спальням. Зоря наконец истратила весь запас своего неуемного энтузиазма — видать, вдоволь накричалась и напрыгалась на пляже. Костина неуклюже брела за ней, едва не клюя носом.       Горохова устала тоже. Ноги и руки ныли после работы на плантации агавы. Аня коротко попросилась первой в душ, управилась там минут за десять — волосы приходилось мыть ежедневно. И совсем не женственно — Лаура Альбертовна точно забраковала бы — завалилась в кровать, едва откинув в сторону одеяло. Потом все-таки вспомнила, с кем ей придется ночевать, и уже в полудреме укрылась по грудь.       Милас наконец-то осталась одна. Ей было о чем подумать. Но усталость нашептывала послать все к чертям собачьим. Одновременно копилась злость на продюсеров: что за садизм — арендовать номера исключительно с двуспальными кроватями? Не иначе планируют новое лесбийское шоу… Ксюша усмехнулась своим мыслям, отправила краткое сообщение Яне: все хорошо, она в Мексике, день прошел удачно, номер — супер, за исключением соседки, целую, люблю…       Ей не спалось. Любимый Блок в этот раз отказывался убаюкивать — видать, непривычный климат другого континента и разница в часовых поясах сказывались даже на поэтическом ритме русского классика.       Аня спала неспокойно. Не удивительно. Слишком много мозолей за один день, слишком много эмоций и впечатлений.       Аня…       Нежданная конкурентка, раздражающая заноза и тайная боль. Дворовая девчонка, без пяти минут бомж, нетипично начитанная и слишком харизматичная для своих едва стукнувших девятнадцати лет. Хрен знает, как ее выцепили создатели шоу, как нашли… Аня упорно хранила молчание, но это было попадание в яблочко.       Честно говоря, Милас не могла даже вообразить, что кто-то на проекте окажется ярче ее самой. Присутствие Гороховой все усложнило с первой секунды. Аня раньше других появилась в доме Татьяны Алексеевны. Режиссер не признавалась, но Милас руку готова была на отсечение отдать, что не случайно. Все-таки сценарий в их шоу был.       Место лидера было занято с самого начала… Выяснение отношений и короткая драка ничего не решили: отвоевать его не удалось.       Горохова, Горохова, Горохова… Операторы не отрывались от широкоскулого профиля ни днем ни ночью. Штатный психолог Лилия Васильевна, словно коршун, узревший добычу, неотступно кружилась вокруг «дитя улицы». На синхронных комментированиях Аня пропадала дольше остальных. Милас лично наблюдала, как слова из нее часами вытаскивали чуть ли не клещами. Гора переживала жестокую ломку и отмену. Но ее участие в проекте было дороже всех остальных.       Ксения Милас устала от этого шоу одного актера. Она ведь не хуже. И даже намного лучше этой выскочки. Даровитей, умней, образованней… Вот только рядовому зрителю даром не нужны Ксюшины таланты и заслуги. Им подавай эмоции. Так частенько повторяли сценаристы. Скандалы. Драмы. Аффект. А интеллект… Это что-то чуждое и уже отчасти забытое. Кому какое дело до многогранности Милас, когда есть Горохова — несчастная, брошенная всеми девочка-сирота и вчерашняя наркоманка. Давайте жалеть ее всей страной! Кажется, только Милас понимала, что все это — невыносимая пошлость.       Ксюша одернула себя. Не важно, что думают люди. Аня заслужила другой шанс и новую жизнь — все лучше, чем гнить в подворотне. Вот только она, Ксения, не желала быть тенью фаворитки дорогостоящего проекта…       В последние дни Милас чувствовала не просто усталость — моральное истощение. Ей часто приходило в голову, что авторы и зрители этого шоу — реальные энергетические вампиры, высасывающие их эмоции и силы и провоцирующие на новые скандалы и ошибки.       Суки. Все вокруг суки!       Все, о чем думала Ксюша, вряд ли приходило в голову самой Горе. В этот день она переутомилась, шампанское лишь усугубило разбитое состояние. И теперь девушка то и дело ворочалась и стонала вполголоса, шепча что-то неразборчиво.       Завтра тяжелый день. Надо уже лечь, сдвинуть Гору на ее половину кровати… Ксюша так и поступила. Вот только сон не шел. Мешала рядом мятущаяся Аня. Первая реакция была привычной — злость и раздражение. Даже спать нормально не дает! Потом Милас невольно прислушалась: пересохшими, потрескавшимися губами Аня еле слышно звала отца. Ксения вздрогнула: это знакомая ей боль. Пусть сгорят в аду все кастинги мира за то, что авторам «Пацанок» удалось найти такие разные и одновременно такие схожие судьбы. Рано ушедший обожаемый отец, безразличная, занятая только своими проблемами мать… Малыш, я могла бы тебя понять, если бы ты не была такой… сильной.       Горохова мешала. Продолжала что-то шептать и без конца ворочаться. — Т-с, все хорошо, детка, — прошептала Милас почти на автомате, привлекая Аню к себе и гладя по волосам, — я с тобой…       Удивительно, но Горохова затихла. Веки еще подрагивали, но тело расслабилось и перестало хаотично метаться. Ксюша машинально провела рукой по ее спине. Надо бы отстраниться, но от Горошины отчего-то всегда пахло так сладко, и отнюдь не экзотическим гелем для душа… Милас вздохнула глубже. Это запах женщины — молодой, горячей…       Желанной.       В Горошине соединились две противоречивые сущности: лидер-пацанка и рыжая, полная женственности, бестия. Разграничить их оказалось невозможно. От нее веяло силой, свежестью и жарой. Не мексиканской, а собственной… настоящей.       Не в первый раз у Милас закружилась голова: недаром ее постоянно тянуло разделить кровать на двоих именно с Аней. Но Горошина тоже не была дурой. Каждый раз понимала, хмурилась, искала отмазки. Она не комментировала этого ни на камеру, ни за ней. Ей не по вкусу оказалась пикантная тема — Милас поняла почти сразу. Но…       Рыжие волосы — Милас поначалу даже не верила, что цвет натуральный — пахли синтетическим медом. Кожа была бархатистой, веснушчатой, мягкой — грубым мужским рукам в жизни не оценить ее антикварной редкости, а лицо… долгое время Милас не могла понять, кого ей так напоминает Горошина. Пока, на одном из заданий не вспомнился случайный и какой-то нереально старомодный вернисаж голландской выставки, средневековые — или вроде того — картины: рыжие девушки в необъятных платьях, непропорционально выведенные тела… И все до одной — словно списанные с ее конкурентки. У каждой, как на подбор: те же высокие скулы, покатые плечи, лисий взгляд…       Аня…       Совратить главного претендента на победу — это был бы неслыханный триумф. Умом Милас понимала, что нельзя, что продюсеры не простят, что само упоминание о личной жизни на проекте запрещено, но… Горохова так мило смущалась от откровенно развратных взглядов Милас, так смешно терялась от ее двузначных намеков… Ксюша кайфовала — хоть новое шоу устраивай: «Соблазни Горохову». Горошина не велась, отворачивалась и избегала физического контакта. Кто бы знал, что девчонку так потрепала жизнь и пробы на ней ставить негде…       Не ее человек, не Ксюшин — совсем из другого мира, к которому отношения иметь, да и вовсе знать про него что-то — не хочется. Это грязь. Трудно представить, что полная мушкетерских принципов девчуля живет в этом дерьме, что оно ее повседневность.       Это не дело Милас, не забота Милас, это вообще не о Милас. Но.       Аня пахла синтетическим медом. Ее кожа была мягче ебучего гагачьего пуха, и сейчас девушка тихо сопела Ксюше в подмышку, бессознательно ловя губами края ее вискозной майки…       У Милас перехватило дыхание. Горохова, ну как можно быть… такой?! Непомерно гордой и стремной, и вместе с тем — сумасшедше манящей и сексуальной… Ей бы ненавидеть эту выскочку, любимицу продюсеров и съемочной группы… А вместо этого Ксении хотелось бесконечно гладить длинные волосы, прижимать горячее девичье тело к себе, шептать успокаивающую чепуху, ненароком касаясь жадными губами розовой мочки уха…       Руки Ксении зажили собственной жизнью. Нырнули под тонкое одеяло, чтобы нащупать девичью грудь — так приятно округлившуюся за прошедшие месяцы — Горе к лицу полнота, скользнули по упругому бедру…       Аня-Аня… Ведь не захочешь, взбрыкнешься и опять не поверишь ни единому слову… Ты так утомительно непрошибаема и… скучна.       Но у рук было явно другое мнение. Они уже теребили край влажной от душа футболки, стремясь преодолеть запретную зону. Там было обжигающе жарко. Неприлично. Опасно.       Милас все-таки нашла силы отстраниться. Встала — почти выпрыгнула из кровати. Вышла на балкон вдохнуть освежающего воздуха — не помогло: Мексика по определению, наверное, не знает слова «холодно». Ночь была невыносимо душной. А горячий воздух оказался настолько плотным, что впору было резать ножом. Ксения в отчаянии метнулась в ванную. Засунула голову под ледяную воду, обмыла вспотевшую шею…       «Осталось немного, — уговаривала она себя. — Еще пару недель, и все это гребаное дерьмо закончится…»       И каждым нервом вдруг ощутила упершийся в спину пристальный взгляд.  — Ты перегрелась, что ли, Ксюш?       Уму непостижимо, как Горе удавалось произнести ласковое детское имя с такой откровенной неприязнью. — Да, есть немного, — голос Милас прозвучал хрипло. Слова выдавились с трудом. Послать ее сейчас к херам… Но новый скандал был бы совсем некстати.       Гора явно что-то подозревала. Стояла, переминаясь с ноги на ногу, не находя нужных слов. Неужели почувствовала на себе чужие руки? Милас прошиб холодный пот. Оправдаться вряд ли получится — в этом Горохову не проведешь. А признаваться — себе дороже. Ну, нахрен. — Идем спать, — наконец, сипло позвала Гора, отворачиваясь.       Ну, хоть плачь! «Идем»! — Это что, оговорка по Фрейду? Намек? Или приказ? Горохова, ебтвоюмать… — Уже иду, детка, — Милас нарочно употребила любимое словечко. Лишний повод посмеяться — ведь Гора не выносила, когда ее так называли.       Горохова в очередной раз нахмурилась, обожгла взглядом: завуалированные поползновения соперницы она чувствовала интуитивно и категорически не желала подыгрывать, в каждом жесте подозревая подвох. Для нее «Пацанки» давно уже стали единоличным шоу. Это неосознанное высокомерие было неизлечимо. А Милас, чего уж там, хреновый от нарциссизма лекарь…       Они легли в кровать, почти одновременно откидывая смятые одеяла — жаль, камеры выключены, оператору наверняка понравился бы спонтанно синхронный кадр. В этот раз Милас заснула быстро. Но всю ночь она чувствовала рядом горячее Анино дыхание, словно торопившее с окончательным решением. Глупая, нелепая Горошина, из-за которой придется уйти с проекта. Застрявшая где-то в районе солнечного сплетения. Личный провал Ксении Милас, преходящий и неумолимый, как чужеземная, душащая жара.