***
Виктор сидит на бортике ванной, раздвинув ноги; его руки — на бедрах любимого ребенка, и Ваня стоит очень плотно к мужчине. Все руки Облякова, бритва, лицо Виктора в пене для бритья, и он действительно осторожно водит лезвием по лицу напротив, боится поранить. За процессом мальчишка не замечает, как уже искусал свою губу до крови и как, кажется, перестал вообще моргать: он чересчур сосредоточен. Виктору хочется резко прижать Ваню к стенке напротив и целовать, целовать, пока больно губам не станет, пока голова кругом не пойдет. Он сдерживается с огромным трудом, не замечая, как сжимает бедра Вани сильнее с каждой мыслью. Вскоре мальчик издает болезненный стон и возмущенно бьет Гончаренко по рукам, замечая и чуть рассредоточенный взгляд Виктора. — Мне же больно, Вы чего творите? — возмущения у Облякова до глубины души прям, и Виктор немного смеется, но вдруг замечает, что Ваня чуть бледнеет, смотря на щеку Виктора. — Господи, Виктор Михайлович! Простите! — Обляков выпутывается из рук тренера и бежит за аптечкой в комнату. Виктор вообще не сразу понимает, что произошло. Он встает и видит в зеркале небольшой порез на своей щеке, из которого выступили несколько капель крови. — Всего-то? — вопрос в пустоту. Виктор начинает смывать пену с «раненой» половины лица и кидает взгляд на перепуганного Ваню, который уже стоит рядом с перекисью и ваткой. — Не суетись, Вань, ты же не ножом меня порезал. Тем более, я сам виноват… Задумался и нарвался, — Виктор садится обратно, ведь Обляков начинает нервно дергать его за плечо, чтобы любимый сел и не двигался. Ванечка трясущимися руками обрабатывает перекисью ранку и поджимает губы; взгляд — напуганный, грустный. Ваня смотрит в глаза Виктору и шмыгает носом. — Чего ты расстроился, Вань? Все же хорошо, я сам много раз резался о бритву, не первый раз же, — подбадривает Гончаренко и гладит мальчика по спине, смотрит на кофту с гуманоидами и утыкается мальчику в грудь. — Ничего страшного не произошло, ты молодец. Пожалуйста, добрей меня, — подняв голову, Виктор все еще видит панику своего мальчика, но Ваня, взяв себя в руки, начинает снова брить тренера, так и не сказав ни слова больше.***
— Слушай, я почти всегда голым сплю, а ты вечно в одеждах, и я опять не увидел твоего тела, только сегодня с утра спинку… Почему? Ты специально его прячешь? — Виктор задает вопрос Ване в лоб и откладывает мобильный, переводя взгляд на мальчишку, который делает тесто для оладий. Обляков застыл, чуть не выронив миску с венчиком. Он знал, чувствовал, что Виктор рано или поздно спросит об этом, заметит подвох и то, как Ваня часто пресекает попытки раздеть себя во время поцелуя… Но мальчик решает промолчать и лишь продолжает готовить. — Ваня, ты не глухой, не притворяйся, — Виктор встает с места и хочет проверить догадку, но как только Обляков чувствует, что кофта ползет вверх со спины, он резко отставляет миску, и мужчине прилетает по рукам, да так сильно, что Гончаренко ощущает легкую боль и выдыхает, смотря удаляющемуся Ване вслед.***
Закрыв дверь в спальню, Обляков ходит, как лев в тесной клетке, и поскуливает. Он чувствует себя какой-то дамой, которая ломается-никак не сломается. — Да что я как баба?! — шепотом возмущается парень и садится на кровать, выдыхая, стараясь взять себя в руки. Ему надо срочно поговорить с кем-то адекватным. Марио ничего не поймет, скорее, сам будет красный, как рак, от темы. Игорь? Тот наверняка все Виктору расскажет потом. Чалов, Костя? Да те сами, как Ваня. И все же в голове из двух зол он выбирает Игоря и Марио. Может, они помогут.***
Седьмого декабря — опять надоедливый будильник и снова, как в аду, тренировка. Но сегодня Ваня не играет. Чертова красная карточка скоро, наверное, приснится ему в кошмарах… Мальчишка расстроенно вздыхает. — Ну ты вздыхаешь! Так, словно лет шестьдесят прожил. Подъем, золото мое, — Виктор целует Облякова в висок, встает с кровати и выключает будильник, уходя в ванную. Ваня садится на кровати, провожая любимого взглядом, чешет щеку и погружается в мысли. С момента разговора на кухне Виктор изменился: он стал меньше касаться мальчишки, меньше обнимать его, зато поцелуи стали слишком частыми и слегка поднадоели Ване. Он понимает, что это именно из-за разговора, которого Ваня избежал в самом прямом смысле этого слова, и Виктор больше тему эту не поднимал. Обляков же за время небольшого перерыва так и не встретился с ребятами, чтобы поговорить о своих комплексах. Он решил, что сделает это либо после матча, либо завтра, но столько тянуть он уже, наверное, не сможет. Виктор, покинув комнату, шумно выдыхает, сжимает кулаки и хочет стукнуть по стене, хорошенько так, от души. Раз Ване неприятны касания, значит, надо держать себя на поводках и строгих ошейниках, но Виктор понимает, как тяжко это дается и как хочется снова дать себе волю. И только ради Ванечки он идет на такую пытку, сдерживается. Струи воды расслабляют тело, даже уносят мысли. Виктор очень странно себя ощущает, и флэшбеками всплывают слова Игоря: «Все будет по-другому». И как этот Акинфеев был прав… Отношения с Ваней абсолютно другие: тут многое нельзя сразу, многое — в новинку, а теперь еще и слова заумные, молодежные какие-то голова запоминает. Его сразу берёт смех от воспоминаний. Этот диалог у них произошел в один из тех дней, когда они ездили на квартиру Вани за вещами. Тогда мозги Виктора кипели, как чайник, и он даже подумал, что Ваня вообще говорит с ним не по-русски. — Достань мне худи, — требует Ваня, тарабаня пальцами по чемодану, и смотрит по сторонам в поисках того, что еще ему нужно для некоторого времени проживания не у себя дома. — Чего? — Виктор хмурит лицо и отрывается от фотоальбома, где Ваня, еще совсем карапуз, на руках у мамы. — Худи, говорю! — Обляков встает с пола, поворачивается к мужчине и смотрит на него, вскинув брови, не веря, что Виктор не понимает. — Это ты меня типа посылаешь? — с шумом захлопнув альбом и положив его на место, Гончаренко не по-доброму улыбается и, кажется, хочет уже дать Ване по губам. — Да блин, Виктор Михайлович! — он перепрыгивает через баррикады вещей, которые валялись на полу, и вытаскивает из шкафа вещь, которую просил. — Вот! — Ваня протягивает её вперед, останавливая почти вплотную к лицу Виктора. — Ты дурак, это же толстовка! — Виктор сразу возмущается, складывает руки на груди, обходя завалы, и устало трет лицо. — Худи это! — настаивает Ваня и топает ногой, не желая сдаваться. — Худи ты мне это втираешь?! Я не молодой уже, Вань, у меня понятия проще: кофта, толстовка, рубашка, майка! Всё! И нет проблем, — Ваня пару секунд молча смотрит в глаза Виктору, а затем начинает заливисто смеяться от этой игры слов «худи-хули». Виктор устало вздыхает, словно ему сверлили мозги, и начинает помогать собирать вещи, улыбаясь, подхватывая настроение Вани. — Виктор Михайлович! Вы уснули?! Мне тоже в душ надо! — кричит Ваня, стараясь перебить шум воды за стенкой душевой. Виктор, пару раз моргнув, смотрит на размытый силуэт за матовой дверцей, выключает воду и открывает дверцу, ловя взволнованный взгляд Вани; мальчик скользит глазами по крепкому тренерскому телу, сглатывает, моментально краснеет и опускает взгляд в пол, резко отворачиваясь. — Вы голый, — говорит он слишком очевидные вещи и быстро выходит из ванной, нервно сжимая свое запястье, а Виктор только вскидывает брови и начинает вытираться. Из ванной он выходит в одном полотенце на бедрах, встречая Ваню взвинченным и смущенным. Хочется прижать эту радость к себе и целовать, но он сдерживает этот порыв и рукой показывает, что ванная свободна. — Ужин, точнее завтрак, на столе, кушайте без меня, я уже поел! — выпаливает Ваня быстро, тараторя, и сразу заходит в ванную, закрываясь и тяжело вздыхая. — Возьми себя в руки… — говорит он вполголоса, чтобы даже мышь не услышала. Душ Обляков принимает спешно, нервно открывая дверцу душевой в процессе, как бы проверяя, нет ли тут кого-нибудь. Он, закусывая губу, выходит из ванной и смотрит на свое отражение в зеркале. Ваня так отчаянно старается не смотреть на бедро, но все же опускает взгляд и выдыхает, хмурясь, чуть кривя лицо, словно от боли. — Ваня, быстрее, у тебя пять минут, — говорит Виктор, слыша, как в ванной стало тихо, а Обляков на инстинктах хватает полотенце и прикрывается, хоть входная дверь и закрыта на щеколду. — Д-да, тренер! Я уже… — шумно выдохнув, Ваня в очередной раз смотрит на себя и сглатывает, понимая, что ему явно надо к психологу со своими комплексами, а не к Игорю и Марио.***
Ваня нервно топает ногой и делает вид, что разминается, а сам кидает взгляды на Марио и Игоря. И хочет ведь подойти, спросить, а не знает, как момент урвать. Акинфеев заметил на себе взгляд еще с утра, как только они приехали на тренировку. И Игорь понимает, что узнать причину такого поведения со стороны Облякова он сможет только потом: Виктор сегодня довольно злой и никому не дает спуску. Но раз день решил издеваться, то до конца и по полной. Сразу после тренировки все идут в душ, и Игоря каким-то чудом быстро уносит мыться; Марио же вообще куда-то пропал, и Ваня уже волосы рвать хочет. Уже знающие проблему Федя и Костя только смеются и убеждают Облякова, что судьба сама говорит: «Не подходи к нему! Реши проблему сам», но Ваня очень настырный и озлобленный. Хватая полотенце, он уходит в душ и понимает, что время на разговор будет в автобусе, главное — успеть словить кого-то из них. — Игорь! — кричит Ваня, уже выбегая из тренировочного центра, и ловит его за руку. — Ну наконец-то! — мальчик шумно дышит и поправляет сумку. — Что такое? Я уже понял, что ты поговорить хочешь, о чем? — не церемонится Акинфеев, сразу переводит взгляд на Марио и бегло говорит на английском, чтобы тот пока шел в конец автобуса и занял места, чем он сразу и начал заниматься, удаляясь от ребят. — Да, но не тут. Я могу приехать после игры? Мне… Правда надо, и я не знаю даже, как сказать, о чем, — и мнется ребенок, так тоскливо и вымученно в глаза смотрит, что планировавший просто отдохнуть Игорь все же понимает: раз Ваня не может поговорить об этом с Виктором, значит, что-то случилось у них. — Да, нет проблем, — кивает он и сталкивается с убийственным взглядом Гончаренко. Тот смотрит на них, как пес, и Игорь лишь приподнимает бровь. — Идем-ка в автобус, — кивает он и направляется к остальным ребятам.***
Уже привычные места сзади: Игорь снова рядом с Марио и говорит ему на ушко, что вечер нежностей сдвигается на неопределенное время. Фернандес лишь тоскливо выдыхает, жалостно смотрит ему в глаза, но Игорь не реагирует. Он принял решение, и его не уломать. Марио же, обернувшись на Ваню, понимает, что мальчику и правда нужна помощь. Обляков опять выглядит слишком разбитым. — Может, это связано с Виктором? — шепчет бразилец, и Игорь лишь жмет плечами, коротко целуя грустного Марио в губы. — Узнаем, — заверяет он.***
Тренировка в родных стенах подбадривает Облякова. Он как-то смог прийти в себя за время поездки в автобусе, развеселиться. Ваня вышел из транспорта уже в духе. Обляков садится рядом с заменой, сразу кутаясь в плед, в шарф и вздрагивая, как воробей, в ожидании начала игры.***
В целом, всю игру Ваня смотрит только на спину тренера и на то, как он что-то кричит ребятам, показывает и немного психует, что, собственно, и не удивляет. Также Ваня иногда ведет взглядом по соперникам. Вроде бы аутсайдеры этот Енисей, а бьются, как львы, даже страшно за своих. Ваня радуется голам, что-то говоря при этом запасным. Обляков смотрит в глаза тренеру, когда тот идет к своему месту, и закусывает губу. Ваня хочет еще смотреть, но тогда его не поймут. Еще и не дай бог камеры покажут это. А вдруг кто что подумает, и будет еще хуже, чем есть? Не только считать плохим игроком будут, но и педиком. Его снова передергивает от мыслей, и свисток судьи вскоре раздается по стадиону.ЦСКА — Енисей 2:1
***
Из душа Ваня выходит быстро и буквально бежит по коридору. Надо найти и Виктора, и Игоря. Он забегает в раздевалку. Нашел. Те о чем-то говорят, и Гончаренко оборачивается на парня, подходя к нему. — Я сейчас поеду, кое-что куплю, так что ты до дома сам, ладно? — он улыбается и целует Ваню в висок, пока нет других, которые не в курсе про их отношения. — А Вы надолго? — с наигранной тоской говорит Ваня и жмется немного к тренеру, но делает шаг назад, понимая, что ребята могут зайти в любой момент. — Не знаю. Я хотел еще с другом поужинать, давно не виделись, так что… Не знаю, в общем. К девяти вечера, возможно, приеду. Напишу тебе, как поеду, ладно? — Виктор немного улыбается Ване. — Ладно, я тогда буду ждать Вас, — мальчик кивает, и Виктор, прощаясь с Игорем и Марио, выходит из помещения. Обляков, проводя его взглядом, шумно выдыхает и смотрит на Акинфеева. Тот уже почти одет, дожидается Марио и Ваню.***
В квартире Игоря — простор. Тут, наверное, весь ЦСКА спокойно поместится. Ваня, чуть приоткрыв рот, рассматривает просторную прихожую, смотрит чуть вперед, подмечая, сколько тут дверей. — Как лабиринт, — со слабой ухмылкой говорит мальчик, и Марио расплывается в улыбке. — Чувствуй себя, как дома. Я пойду пока, сделаю чай и перекус, — старается объяснить на ломаном русском Фернандес и, поцеловав Акинфеева, идет на кухню. — Вы с ним, наверное, обычно на английском? Ему сложно сейчас… — говорит Ваня после того, как Марио скрывается за дверью. Он лишь опускает голову и закусывает губу, понимая, что создает неудобства. — Да нет, Вань, я чаще с ним на русском говорю, редко — на английском, только если он совсем слово не понимает. Так что ты, считай, живая модель для его практики, — улыбается Игорь. — Так, чего мы в коридоре? Идем, — он, махнув рукой, идет по коридору и сворачивает в гостиную. Ваня, быстро сняв обувь, идет за Игорем, включившим на фон телевизор. — Как же у вас уютно, — взгляд Облякова падает на растения. — Марио постарался. Он за ними следит. Так, садись, а я пойду, помогу ему, — Акинфеев указывает на диван и уходит на кухню. За телевизором не слышно их разговора, но Ваня и не имел привычки подслушивать. Парень не вникает в разговор ребят и садится на диван, рассматривая комнату. Он ловит взглядом фото в рамках, и вот тут интерес берет свое. Он подходит к ним, рассматривает снимки. — Счастливые, — через несколько мгновений говорит он и слабо улыбается. — Спасибо, а ты нет? — говорит Марио, заходя в комнату с подносом каких-то разнообразных бутербродов; следом приходит и Игорь с подносом, на котором уже стоят чашки и сахарница с приборами. — Счастлив, за одним исключением, — шумно вздохнув и отойдя от фото, Ваня помогает друзьям снять все с подноса и садится на диван, смотря на все, что на столе. — Кушай, не стесняйся, — Фернандес замечает, что ребенок совсем грустнеет. — Что произошло? — Марио садится рядом и поднимает ноги на диван, беря в руки чашку, делая глоток чая. Игорь кладёт подносы на нижний ярус стола и садится в кресло, смотря на ребят. Он и сам берет еду, так как голодный волк уже воет в его желудке. Акинфеев достает из кармана телефон и, сделав пару манипуляций, кладёт его на стол чехлом вверх, а Ваня лишь вздыхает, беря чашку, смотря на телефон. — Спасибо. Чехол классный, — он улыбается, видя там слово «Марио». — Короче… Кое-что произошло. Я даже не знаю, как сказать… — Как есть, чтобы не ходить вокруг да около, — четко говорит Игорь, беря чашку с чаем. — Ну… Виктор Михайлович… Он, наверное, хочет большего, чем просто поцелуи, — мальчик ставит чашку на стол и сжимает кулаки, кладя их себе на колени. Он сутулится, кусает губу, а Игорь смотрит на Марио, который переживает за друга и хочет его обнять, но не может. — Тебе страшно, — делает вывод Марио. — Это свойственно, если ты девственник, — он все же кладёт руку на спину друга и гладит его. Мягко, осторожно. — Да не только страшно… Дело в комплексах, хотя я не девушка, чтобы так переживать по поводу своего тела, — быстро говорит Обляков и жмурит глаза. — Марио тоже себя не считал красивым, Вань, пришлось вдалбливать, что молочная кожа, длинные руки и ноги и его худоба — это очень красиво для меня, — Ваня смотрит на краснеющего Марио. — Игорь! — смеется тот и переводит взгляд на Ваню, который мягко усмехается, наблюдая за парочкой. — Марио хоть худой и длинный, а я вообще как шкаф какой-то крупногабаритный, — отчаянно вздыхает Ванечка. — Я сам себе противен, поэтому не хочу, чтобы Виктор видел тело. Да и еще причина есть, — парень опускает голову. — Какая, Вань? — Игорь делает глоток чая и разминает шею. — Я лет в шестнадцать на велосипеде когда ехал, на кочку налетел, и получилось так, что упал рядом с досками какими-то, а в них гвозди наружу… Я не заметил, когда падал… Подниматься начал, а по бедру столько крови текло… Отец сразу в скорую звонить стал. Очнулся в больнице уже, с зашитым бедром, а теперь там шрам, и он просто ужасен, ужаснее меня раз в сто! Если Виктор это увидит, он точно испытает отвращение. Не хочу терять его, Игорь, но, кажется, уже начинаю, — Ваня отвернул голову от ребят. У него уже глаза на мокром месте. Руки сильно сжаты в кулаки, и Марио накрывает их своими ладонями, гладит. — Ваня, все будет хорошо, тебе нужно рассказать ему это, — Марио смотрит на Игоря, намекая, чтобы тот хоть что-то сделал. — Вань, послушай, — Игорь берет телефон вновь. Пара действий — и Акинфеев снова кладёт его на стол, — думаешь, он не видел хуже травм за всю свою жизнь? Или не получал их сам? Думаешь, он без шрамов ходит? Уверен? Мы все тут подбитые: моё тело, тело Марио тоже украшают шрамы, но любить друг друга меньше мы не стали, да ведь? — он сразу кидает на Фернандеса выжидающий взгляд, и тот, даря Игорю солнечную улыбку, кивает. — Вот. Поэтому тебе нужно рассказать ему, это будет новая страница ваших отношений, личное что-то, понимаешь? Ты говорил, что тебе еще страшно — я про секс, — просто доверься ему, он же имеет опыт в этом. Меньше переживай, и всё получится. Справишься? — вздыхает он и встает с места, забирая подносы. — Все хорошо будет, Витя тебя не бросит, ты ему слишком дорог, — Акинфеев не дожидается ответа, а просто выходит из комнаты и шумно выдыхает на кухне. Марио все еще рядом, смотрит на Ваню, а тот вмиг становится серьезным и достает вибрирующий телефон. «Входящий вызов: Виктор Михайлович» — Боже! Виктор звонит! Не шумите! — Ваня, перекрестившись, снимает трубку. — Алло. — Ты где? Я приехал, а дома тьма, всё нормально? — А, да! Я… Я в магазине! Уже бегу! Ждите меня! — Ваня сильно нервничает, и Марио заливается тихим смехом; Игорь, только пришедший, тоже улыбается, и как только Ваня кладёт трубку, они уже смеются громче. — Думаете, он понял, что я вру? — мальчик растерянно смотрит на друзей, встает с места и идет в коридор. Ему надо как-то добраться до дома, поэтому такси — единственный нормальный вариант. — Ну, я бы точно понял, — складывает руки на груди Игорь и чувствует, как Марио стоит сзади, уже обвивая Акинфеева руками и целуя в загривок. — Марио, не хулигань! — осекает его Игорь, и тот устало фыркает. — Сейчас я уйду! Марио, только не злись! — смеется Ваня и уже хватает куртку и шарф. — Все! Спасибо за разговор! Мне стало легче, но что ждет меня дальше… Страшно, — Обляков, открыв дверь, сразу выбегает и решает, что ступеньки лучше. — Пока, ребят! — Пока-пока! — вслед ему кричат друзья, и Игорь закрывает дверь. — Думаю, все прошло лучше, чем я ожидал, — улыбается Акинфеев и берёт Марио на руки, затаскивая его в спальню. — Был какой-то план? — не понимает парень, крепко держась за любимого, и уже начинает расцеловывать шею Игоря; тот, заходя в спальню, кладёт мальчика на кровать и закрывает дверь с улыбкой. — Поверь, он офигеет, если узнает, — смеется Акинфеев и нависает над хихикающим Марио.***
Такси как назло плетется медленно, все светофоры ловятся, и дорога, которая обычно занимала пятнадцать минут, неожиданно заняла полчаса. Ваня влетает в квартиру и встречает темноту и тишину, что напрягает его не на шутку. — Виктор? — несмело спрашивает он, параллельно включая свет в коридоре. — Где ты был так долго? — Виктор выходит с кухни, и Ваня от испуга роняет телефон. — Напугали! Вы чего в темноте сидите-то? — улыбается Обляков, закрывая дверь, и снимает куртку с обувью, подбирая мобильный. — Ты был в магазине? Где продукты? Или просто так туда ходил? — Обляков цепенеет и кидает растерянный, трусливый взгляд на Виктора; тот подпирает плечом входную дверь и складывает руки на груди, ожидая ответ. — Может, правду расскажешь? — поднимает он бровь и делает шаг к Ване, а тот — пару шагов назад, опуская взгляд в пол. — Я был в магазине. Ничего просто не купил, так как кошелек дома, — упирается Обляков и уходит в спальню. Виктор не удивлен такому ответу, но выбить правду ему всё же хочется. Зайдя в комнату, он берет свой телефон и включает запись, на которой Ваня как раз говорит с Игорем. Вскоре Гончаренко выключает её. — Так магазин у Игоря дома, да? И как? Чем закупился там? А, Вань? — наигранно злясь, он смотрит на поникшего и дрожащего парня. Ваня смущен; ему ужасно стыдно за своё вранье и обидно, что Игорь все же, как он и думал, позволил узнать все Виктору. Мальчик всхлипывает и решает ретироваться, ведь говорить не о чем. Он встает с места и спешно хочет уйти, но Виктор резко хватает за запястье и притягивает к себе испуганного ребенка, обнимая, крепко целуя его в висок. — Не бойся, — шепчет Ване на ухо он. — Вань, как тебе в голову могло прийти, что ты некрасивый? Ну что за дурость у тебя там творится? Я иногда поражаюсь до глубины души, — мальчик шмыгает носом и поджимает губы, утыкаясь в изгиб шеи Виктора. — Ты очень красивый. Глупый, конечно, но красивый, — беззлобно говорит Гончаренко и чуть отстраняется, припадая к щеке губами. — Ванечка, я думал, что тебе вообще мои прикосновения неприятны. — Это не так, Виктор Михайлович! — перебивает его Ваня и слабо толкает в плечо. — Как вы-то о таком могли подумать?! — он трет глаза и шмыгает носом. — Ну, а что я мог думать? Каждый раз, когда я хочу тебя касаться, ты бьешь мои руки, когда посмотреть хочу на тебя, в одеяло заворачиваешься или уходишь в ванную, — Виктору грустно, и Обляков слышит по голосу, что он и правда не мог думать иначе. Ваня и сам понимает: вина тут только его, и ничья больше. — Простите меня, Виктор Михайлович… Я у вас идиот, — Ваня отстраняется полностью и смотрит Гончаренко в глаза. Виновато так, с тоской. А он только слабо улыбается в ответ, целуя Облякова в кончик носа. — Доверяй мне больше и не бойся со мной говорить. Я ведь твой мужчина, а не Игорь, — Виктор снова крепко обнимает ребенка, а Ваня покрывается румянцем. В голосе любимого была ревность, точно была, и в душе от этого так радостно… Точно любит его тренер, хочет быть рядом, знать все о нем.***
Ваня выходит из душа, и Гончаренко не удивляется, когда снова видит его в ночнушке, хотя рисунок с корги его несколько рассмешил, чего он скрывать даже не собирается. Обляков, цыкнув, садится на край кровати и смотрит на Виктора. — Да, я ребенок маленький! Нравится мне такой рисунок, это же не повод смеяться надо мной! Вы вот даже ничего не рассказывали о себе: что нравится, что любите. Мне же хочется знать… Тоже… О Вас, — Ваня смущен от своих слов; нырнув под одеяло, он снова слышит смех. — Да Виктор Михайлович! — Что? Ты же ничего не спрашиваешь у меня, Вань, — улыбается он и откидывается на подушку. — Знаешь, я не романтик вообще. — В смысле?! У вас же были отношения Сергеем Богдановичем, — Обляков скидывает с себя одеяло и натыкается на удивленный взгляд. — Упс. Вы же мне еще не рассказывали этого… — и Ваня прячется под одеяло с головой. — Ой, даже не хочу знать, как ты это узнал. Главное, не трепи направо и налево. Да, Вань, были, но это было не так, как думаешь ты. Они, скорее, основывались на сексе и на долгих ожиданиях, — Виктор смотрит Облякову в глаза. Тот снова вылез из-под одеяла и внимательно слушает, — так что максимум, который ты от меня получишь, это, наверное, вкусный завтрак, если не трогать сторону интима, — Гончаренко, усмехнувшись, ложится набок и подпирает голову рукой. Он смотрит на чуть смущенного Ванечку. — Я могу научить… У меня были отношения. Правда, с девушкой… Но знаете, кажется, я утомил ее романтикой, и она со словами «как ты меня достал!» ушла. Но это было весело. — Веселиться одному невесело, Вань. Ты лишь внушил себе, что тебе хорошо, — Виктор поцеловал мальчишку в щеку и лег ближе, обняв его. Ваня же с грустью заглянул в глаза Гончаренко и кивнул, соглашаясь. — Виктор, а давайте после матча с Реалом сходим на свидание? Тут, в Москве, — у парня аж глаза загорелись от самой этой мысли, и он сел. — Приглашаешь? Я согласен, — смеется Виктор, тоже садясь, — но сначала я слетаю в Минск к родителям. А потом, как прилечу, хоть заграницу, хоть на твою родную Луну, Вань, лишь бы вместе, — Виктор снова припадает губами к плечу любимого и ощущает, как Ваня жмется ближе, касается своими губами виска Гончаренко, и мысль у Виктора в голове назойливая: «Смелеет мой хороший». — Виктор Михайлович, я люблю вас, — шепотом говорит мальчик и заглядывает ему в глаза. — Взаимно, до безумия, Вань. Люблю тебя, каждую твою клеточку люблю, — Виктор внимательно смотрит в ореховые глаза и решает проверить, что будет делать Ваня в стрессовой ситуации. Он ловким движением поваливает парня на спину и нависает сверху. Обляков не ожидал, он растерян и напуган, смущен до кончиков волос. Виктор в нереальной близости от его тела, и мальчик жмурится, закрывая лицо руками. Гончаренко сразу берет его руки в свои и прижимает их силой к кровати. — Не спрячешься, Вань, пора двигаться дальше и научиться доверять. Посмотри мне в глаза, я тебя не обижу, — Виктор серьёзен во всем: в словах, в действиях. Он не отпустит мальчишку, пока не увидит в глазах хотя бы грамм доверия. Но упрямый ребенок снова что-то крутит в своей голове и жмурится больше, отвернулся совсем. Виктор, склоняясь над ухом, мягко говорит: — Я тебя не трону, только посмотри на меня, — и отпускает руки Вани, немного отстраняясь и ожидая. Ваня лежит так минуту. Не шевелится, почти не дышит. Несмело открыв глаза, он видит руку. Сильную, загорелую, такую родную. Он, поджимая губы, осторожно касается пальцами кожи. Наощупь — словно бархат, Ване очень нравится, засыпая, гладить руки его мужчины. Он в первый раз так детально рассматривает Виктора. Столько вен выпирает, и это сводит с ума… Кажется, у Вани появился фетиш. Мальчик дальше скользит глазами, завороженно смотрит на мускулы, после — на ключицы, шею, где кадык периодически скользит вверх-вниз. Ваня, повинуясь внезапному порыву, приподнимается на локтях и осторожно касается его губами. Пара мгновений, — и он уже смотрит в глаза Виктору, внимательно так. Серо-голубой в свете ночника кажется темнее, чем обычно, Ване хочется утонуть в этом оттенке. Он рассматривает лицо любимого, замечает морщинки, легкую улыбку на тонких губах и сам улыбается. Гончаренко победоносно выдыхает, расслаблено и коротко целует парня в щеку. — Не страшно же? — Виктор садится на кровати и гладит согнутые ноги Вани; тот в свою очередь смеется и ложится, опять уставившись в потолок. — Немного было, но не все сразу. Вы вблизи еще красивее… Я даже не думал, что у Вас настолько загорелые и нежные руки. — Ох ты боже, как девушке комплименты, смотри, могу и обидеться, — смеется Виктор и закидывает ножку парня себе на плечо, мягко целуя его в лодыжку. — Какой же ты красивый, — Обляков только поднимает голову, борясь с накатывающими недетскими мыслями, и, как-то успокоившись, опять ложится, рассматривая потолок, будто там есть что-то интересное. — Виктор, а расскажите мне о себе, о детстве и вообще о вашей жизни… Мне это правда важно. Гончаренко пару секунд молчит и начинает свой рассказ, вскрывая коробки, запылившиеся в шкафах его памяти, перебирая разные события жизни и рассказывая только максимально хорошие, веселые. Рано пока Ване знать о темных сторонах, о страхах Виктора. Разговор выходит приятным и грустным. Ваня на мгновение думает: «Старого не вернуть» и решает уточнить: — Будь у Вас возможность вернуться в прошлое, вернулись бы? — Поверь, Вань, я не хочу в прошлое. Там тебя нет, а значит, и делать мне в прошлом нечего.