***
Она чем-то напоминает больничный образ Марии из хосписа, которую он случайно увидел ещё ребёнком. Спасительница с необычайно реалистичный лицом, простым и нежным, но наполненным такой невысказанной, потаенной печалью, светящейся в её больших глазах, что любой смотрящий в них на мгновенье выпадал из своих проблем, мыслей, эмоций, чувств. Только в ней нет того спокойствия. Есть лишь смертность. Чёрт возьми, реалистичность доведенного до края человека. Что это? Внутренняя борьба с самим собой? Фрэнк видит это, подкожно чувствует, ведь сам знает как это, когда руки чешутся, в голове мысли смешиваются не давая жить, дышать. Только у него это от горя, а у неё от… Того же?***
/"Я буду стар, Я буду слеп, Я буду забывать твой голос, И мир покажется тусклей, Чем если Гелиоса Фобос Заменит на бесчетность лун, На бесконечность воскресений. Но твой забытый поцелуй Во мне останется спасеньем, Последним отблеском огня, Сокрытым старческою дланью, И не получится разнять Меня с моим воспоминаньем. «/***
— Глупая, глупая Карен. Нежная, запутавшаяся, заплаканная Карен с её голубыми глазами и порванными капиллярами, с венами-реками и болезненной преданностью. Моя бедная Карен. Тянется, ото сна ко сну. Тянется, ловя взгляд и мимолетное движение скул, ловя тонкое касание в воздухе, ощущая предельно чётко и ясно все что не было сказано. Ловя малейшее движение очами, губами, руками, пальцами, говорят они без опостылых, тяжелых слов, которые произнести сухими губами трудно. И тех грубых, что из сердца его вырываются от жизни этой, без которых и сказать не может ничего, только лишь молчать да глазами смотреть на неё остаётся, глазами высказывать, все накопленное, настоящее, искреннее. Уйди от меня, да поскорее. Все скоро превратиться в ад. — Не уйду. И не жди — Карен за него цепляется едким, ярчайшим взглядом, прошиповывая его насквозь. Волосы светлые да губы обкусанные, синяки болезненные, и вообще вся эта белизна их долбанных снов. Одних на двоих. И она злая, настолько, что ему кажется, будто этой злобой заразил её именно он. Усмешкой на губах отпечатывается какая-то сладость. Карен непростая. Простая убежала бы далеко, сразу же, не раздумывая, а Карен осталась со всеми его демонами, болью. И что-то говорит ему, что они похожи в этом. Возможно даже слишком. Держаться до конца, хоть кровь глаза заливает, а сломанные кости заставляют ещё сильнее сцепить зубы. Ухмылка, лёгкая незаметная, да колко бьёт куда-то в грудь, болью отдавая. Все мысли путаются в этом едином сне, сосредоточенность лишь на её лице. А в это время, ярость в глазах её светиться склерами неоновыми, и, черт возьми, он теряет мысль. В голове все резко неясно и нечётко. Да только выражение лица ее, и вся эта ситуация, фразы, мысли —всё это напоминает кино. Да потому что в жизни он бы так на неё не засматривался. Пусть и лицо неидеальное — он видит и тонкий шрам у волос, и чуть выпирающую нижнюю губу из-за неправильного прикуса, видит синяки под глазами, да только… Все это кажется настолько глубоко истинным, что он оторвать взгляд не может. Таким чертовски правильным вот так просто смотреть на неё, такую измученную, несчастную и тоскующую по нему, с её бледной кожей и искусаными губами, что в этом чувствуется, что ей на него не наплевать. А Френк не помнит, когда кому-то на него было не наплевать. И это чертовски красиво. Сон продолжается и он уже потерял смысл пытаться понять что к чему. Какое-то многоуровневое повествование, сюжет, связанный сюрреализмом и метафорами, непонятном ему. И, да, только Фрэнку не рассказали ни сюжета, ни начала, и ходит он здесь по её «Чертогам разума», с белыми, чертовски белыми сценами и видит её взгляд прямо перед собой. Да только подойти не может. Наблюдатель. Бог? Следит он за её душой, как Карен от любви к нему мечется, и себя ломает, и ему, черт возьми, не хочется этого. «Карен». «Любить мертвеца плохая затея. » Он хочет кричать ей это в лицо. Хочет схватить за руки, волосы, и встряхнуть её, доказать что идёт она явно не туда, что ей другое что-то нужно, не он уж точно. Хребты и судьбы ломающий, перерезающий нити скальд. Смотрит в глаза её, полные слез. И как он взгляд отводит, словно стыдиться, и ему кажется, что он перегнул. Что сломается Карен совсем, как фарфоровая кукла. Прямо в его руках. Фрэнк испуганно в воздухе разжимает руки. Неожиданно синяки на её предплечьях проявляются, отдают синим, разрывающим всю белизну комнаты, все вокруг. Хоть он и не коснулся её. Эмпатия? Она смотрит на него испугано, затравлено. Ловит взгляд его близкий, и растерянность, ранее невиданную. Растерянность. Растерянность. В его больших карих глазах.***
И вдруг, среди высоких стен, среди всего этого замершего белого плена, сонного царства — смех. Звонкий смех разрушает все вокруг. Кажется что стены рушатся, сжимаются и осыпаются мелкой крошкой от кристально чистого смеха, высокого голоса, разрывающего все вокруг. Смотрит ему в глаза широко раскрытые, и смеётся, смеётся, смеётся от осознания того, что никто не знает что с ними не так. Карен от любви ремень на шее своей тонкой затягивает и земля словно из-под ног уходит. Фрэнк на неё испуганно смотрит. Мальчик, прошедший четыре высадки, четыре года секретных операций и одну войну. Мальчик, потерявший все и всех, и семью, и себя. И который не хочет терять её. — Isn't lovely? All alone. Смех острый и колючий, разрывает ей лёгкие вместе с воздухом и ей кажется, что это цветы прорастают сквозь неё, сквозь грудь, разрастаются синим цветом сквозь её кожу, и она беззвучно плачет, хоть и губы корежит улыбка. Плачет, и слёзы на её щеки катятся, и это гадкое «ALONE» бьёт по ушам тонко и пискливо, наверно сердце её так разбивается. Плачет тихо и спокойно, словно все уже предрешенно, нечего не исправить. И сердцем она чувствует, что она отлично знает о себе все. Знает, что эти слезы — путь очищения сквозь боль, тернии, прорастающие сквозь ребра, что все это плачь, плачь, смех, плачь. Все пройдёт. Боль разливается по телу, будто внутри нее что-то не выдержало и лопнуло. Фрэнк физически чувствует её боль, чувствует все её потрясение и чувствует себя единым с ней. Что если ей будет больно, он это почувствует, что он сам за сердце схватится почувствует боль вязкую, отдающую кровью и холодом по всему телу. Эмпатия? Вдруг неожиданно приближается к ней, и его ничего не останавливает, хоть ещё секунду назад его словно что-то держало, осязаемо не давало сделать шаг навстречу. Ведёт по её спине руками, прижимает к себе, притягивает ближе и кладёт её белокурую голову себе на плечо. Она почему-то напоминает ему Лизу. Укачивает на плече, ласково в щеку дышит, носом улавливая какой-то полевой запах цветов от неё, и она берет его руку в свою и на сердце кладёт. Оно колет, или что это. Карен чуть отталкивается от него давая себя рассмотреть. Синие цветы, аккуратные, с тонкими лепестками и ярким цветом, сквозь зияющую кровавую рану в её груди, там где сердце должно быть. Она его большую руку держит, не отводит, хоть она и губы морщит, и ему кажется, что ей больно. — Вереск? — он тяжко шепчет, в глаза взглянув. — Тернии? — она кладёт свою маленькую тонкую ручку на его плечо, и Фрэнку становится больно, словно она забирает от него что-то важное и ценное. Она чуть тянется, проводит пальцами, раня их об острые шипы, пачкая пальцы в тёмной вязкой крови, ворошит маленькие уродливые колючие ветви. Приближается медленно. Он оторвать взгляд от её лица не может — нежные губы бледные и лицо, казалось бы, тонкое, и вся она светлая, измученная, и такая невыносимо нужная ему, прямо сейчас, словно цельным он будет лишь, когда она его губ коснётся. Тонкие пальцы по скуле, он вторит ее черты своими грубоватыми руками, гладит по её личику, заводит прядь за ухо, пока она ведёт по подбородку и поднимается кончиками подушечек пальцев к горбинке носа, исследуя лицо его разбитое. Боль отступает с её поцелуем. Лёгким, мягким, заживляющим. Оживляющим его, очищающим его от всей предыдущей жизни, от боли душевной, что на дно его тянет. Целует его, так как только бы Карен его целовала.***
Фрэнк просыпается посреди ночи. Раскрывает глаза чуть ли не обидным стоном. Синева комнаты и неустановившееся дыхание. Глаза привыкают медленно, полулениво, неотпуская сон, заменяющий реальность чувственностью и тактильностью. И он чувствует как что-то безбожно тянет в плече неумолимой, гадкой болью. Писк телефона. 02.55 AM — Иди ко мне.