Бабочка на плече

Гринвотер поднимался облаком света, всё громче ворча. Город гудел спрятанным огнём, выдыхая огоньки машин. Загги и Теодор шли по обочине к плавно приближающемуся великану, и мимо проносились светящиеся коробочки машин. Город плавно окружал их, обвиваясь вокруг держащихся за руки мальчишек, рассматривал окошками различающихся цветами штор, нависал тёмными домами, обдавал ядовитым дыханием. Маленький уютный практически одноэтажный городок. Они ещё не успели дойти до магазинчика, когда Теодор выпустил ладошку неко и подошёл к машине, остановившейся неподалёку. Нагнулся к окошку, беседуя с водителем. Несчастный обратился к ним, спросив почему две такие милашки гуляют в одиночестве, и Тео решил уточнить. Обменявшись несколькими словами, юный психопат вытащил водителя через окошко. Из машины выскочили ещё двое, и уже несколько минут спустя Тео с упоением прыгал на подёргивающихся телах. На звуки побоища поспешили несколько служителей закона, и звонко смеющийся Тео потянул кошака за собой. Небольшая драка подняла ему настроение. Они без труда оторвались от неповоротливых полицейских, и вскоре оказались перед уютно светящейся витриной, с какими-то жестяными коробочками. Охотник с удивлением рассматривал плакат с азиатом, рекламирующим азиатскую эротику. И это прянишная? Оле думал, что будет магазинчик вроде хлебного. Загги открыл дверь, и Тео нырнул вслед за мелькнувшим в полумраке хвостом, навстречу одуряющему облаку пряностей. *** Зелёные немигающие глаза не отрываясь смотрели на участок оранжевой шейки, не скрытый воротником. Медленно скользнули по мягкому уютно-оранжевому личику, тёмным пятнышкам веснушек, двигающимся губам. Прянишная его не интересовала. Теодор был тяжело болен Загги, ему требовался постельный режим. Горячие ладони прижались к плавно расширяющейся грудке, туго обтянутой свитером, сильные руки плавно скользнули на талию. Нежно, но плотно обхватили её, и медленное сердце белокожего забилось чаще — под узкой горячей ладошкой. Тео облизнул пересохшие губы, и мягко, но властно привлек любовника к себе... Что?.. Дом Загги? Похотливый взгляд оторвался от хвостатого, и охотник осмотрелся. Ты, наверное, не часто опаздываешь на работу... — голос чуть дрожал. Оле неохотно выпустил хвостатое чудо из рук, Загги скользнул к окну. Треск штор! Гримаса боли. Солнце полоснуло по коже, Тео злобно оскалился, но через мгновение гладкое личико разгладилось, и он с любопытством посмотрел на часы. Это ещё что это за хреновина? Тикает... Солнечный ток колол иглами света. Мальчик скинул тяжёлый рюкзак в кресло, пошарил в нём. Звякнули хирургические инструменты. Тео вынул пачку сигарет с травкой, засунул в в задний карман, и плавно пошёл за кошаком — настороженно оглядываясь по сторонам. Из обожженного глаза скатилась маленькая слезинка. Кожа слегка горела. Они вышли на кухню и Теодор едва не рехнулся — от пряных запахов, забивших нос. Он почти перестал ощущать аромат Загги, и это ему не понравилось. *** Сначала Тео стоял неподвижно, сохраняя выражение лица солдата почётного караула, пока рыжий хвост деловито мелькал туда-сюда, но потом всё не удержался, и отвесил шлёпка по круглой попке. Отодрать тебя прямо здесь? Нет, нет, это уже перебор. В конце концов, это... твоя кухня. Он слышал, что повара терпеть не могут, когда своевольничают на их кухне. Тео прижал к себе неко, и губы складывались уже в улыбку, когда львёнок сказал. Что?.. Тео приоткрыл их, глядя застывшим взглядом. В неживых тёплых глазах отражалось пламя. Тедди поджег его сам, своими собственными руками — до локтей забрызганными кровью. Загги... — хрипло выдохнул охотник. Новый кирпичик, ешё одно воспоминание, плавно лег на своё место. Это было больно, очень больно, но всегда так бывает, когда кровь возвращается в разрывающиеся капилляры — в онемевшую, отдавленную конечность. Теодор пошёл за неком, по пути небрежно сбрасывая одежду на пол. В туалете Тео неожиданно обнял кошака, когда тот уже собирался помочиться, взял его в руку... и направлял его струйку, движимый каким-то странным, непонятным любопытством. У него не было игрушек, даже тех, что принято прибивать, и теперь Тедди словно бы отрывался — за все эти годы. ...Мальчик потерся гладкой щекой об горячее оранжевое плечо, счастливо улыбнулся. Ванная комната не отличалась чем-то особенным, разве что размерами и большим количеством ярких, непонятных предметов, многие из которых охотник никогда не видел. Вдоль одной из стен висели халаты, и они были слишком яркими, слишком уютными на вид. Сама ванная потрясла его так, что он так бы и смотрел на неё, глупо приоткрыв рот, но вид раздевающегося Загги привёл его в чувство. Неко перестал наконец колдовать с кранами и какими-то пузырьками, и опустил ногу в облако пены — поднимающееся над монструозной ванной, пробуя воду. Плавные линии и обводы его тела словно плыли, скользили на месте в облаке пара — перед глазами быстро пьянеющего мальчишки. Ему казалось, будто он спит, но мокрый сон всё не кончался и не кончался... Кошак лёг в ванную, пряча стройные, красивые бёдра и округлый поп в ласкающей пене, погружаясь в горячую воду; посмотрел странными, раскосыми глазищами — сквозь поднимающийся пар. В его взгляде не было ни капли человеческого, Тео не мог прочитать его мыслей. И это... возбуждало ещё сильней. Убийца опустился рядом со своей жертвой, сел между его ног, и откинулся на его тело, прикрыл глаза, прижимаясь узким сливающимся с пеной телом. Расслабил мышцы, клубок неохотно расползающихся змей... готовых ужалить всё же в любой момент. *** Почему они оказались в ванне? Тео даже не задумывался над таким странным вопросом. Может быть потому, что он хотел этого, а кошак прочитал его мысли. Что было не сложно, видя, с каким восторгом мальчик смотрит на неё. Та часть его мозга, что осталась человеческой, была не очень сложно устроенна. Видишь ванну — нужно в неё залезть, видишь висящие ножи — незаметно хватай один из них и прячь, пока не заметили. Какая разница, с кем ты, любовником или врагом. Большой и острейший кухонный нож лежит на дне ванны, под бедром мальчика. На самом деле это было не так уж и сложно — незаметно пронести его сюда. Загги почему-то доверял психованному убийце, не следил за ним, не считал источником опасности. Тедди прикрыл глаза, чувствуя, как он... словно бы погружается в Загги, расплывается в нём... но тут же подобрался, когда пальчики скользнули к чувствительным местам... между ног, сжали... потянули за кожицу, опуская. Гладкие белые ноги скользнули по дну ванной, подбираясь, поджимая пальчики. — Помнишь? Ты тогда стонал так нежно... давай еще раз? — Сам ты нежный. — Глубоко вздохнул, чуть гримасничая. — Я не нежный... Ты что, опять хочешь что-то засунуть в меня? Извращенец... Он улыбнулся, и на всякий случай приготовился к не очень приятным ощущениями. Металл касался тонкой кожи в горячей воде. — Хочу. — Неко лег подбородком на высокое плечо, продолжая ласкать его. Звякнуло откинутое в умывальник. — Но не буду, не буду... *** Странно... Тедди уже приготовился к очредной жесткой игре и слегка удивился, когда жутковатый предмет отправился в раковину. Раньше кошак был более властным, полусонно подумал он. Изменился?.. Мой нож! Узкие пальцы, покоящиеся в горячем, мягком, мгновенно отвердели. Стали оружием. Но... Не метнулись к горлу... расслабились. Медленное сердце забилось быстрее. Зачем я принёс оружие? Хотел прикончить? Я не доверяю тебе. Нет, не я. Что-то, живущее во мне... заботится обо мне — когда становлюсь слишком мягким, беззаботным. И оно не верит Загги, не верит никому. Оно заставило меня... застрелить его. А сейчас он хотел, чтобы я зарезал его. Своего Загги. Иначе зачем... Нет! Это всего лишь фантазии. Нет никого второго Тео. Есть лишь Оле. Оле, который боится... Не бойся! Всё хорошо. Ты со своим Загги. Оранжевом горячим неко. На твоём первом... и последнем мальчике. Загги отпихнул оружие ногой, на бортик — с таким невозмутимым видом, будто он каждый день отмокал в ванной с маньяком. Теодора принялись мыть, а он сидел себе и таращился — моргая с очень глупым видом. Его личико казалось сейчас... совершенно детским. В голове не было не единой мысли. Кошак начал смывать пену венчиком душа, и когда приятно режущие струйки коснулись нежного, лицо охотника изменило выражение. В мутноватых-зелёных глазах появились недетские желания. Охотник вздрогнул — шеи коснулся кошачий язычок. Такой горячий, что мальчику казалось, будто он слышит потрескивание. как будто горьковатые оранжевые искры — порхали вокруг хвостатого существа... После купания кожа стала ещё тоньше и нежнее — на шее, плече.. позвонках. Ласка... стала почти нестерпимой. Скрипнул зубками. Повернулся и... Схватил кошака в охапку! Мгновенной движение и Загги в твёрдо-упругих руках. Теодор шагнул из огромной ванной, держа мальчишку на руках. — Я передумал. Отнесу тебя к учёным из Корпорации! И меня наконец-то повысят. Надоело быть дурацким охотником! — весело произнес он, легко удерживая бесценное тело. Потом аккуратно поставил на ноги, обвил за талию руками, привлек к себе — к гладкому, узкому телу, и несколько долгих секунд рассматривал красивое мальчишеское личико — почти скрытое пышной гривой. на огромный зелёный глаз. Мутно-болотный с золотом. Сделал быстрый шаг вперёд — жадно, почти грубо впиваясь в чудесные губы, прижимая Загги к пёстрым халатам, к твёрдой стене — покрытой испариной от пара. Прикосновения губ стали нежнее, объятья мраморной статуи — более мягкими. Тео скользил ладошками по влажному, обжигающе горячему, по спине, попке, хвостику, и целовал, целовал, целовал. До тех пор... пока не вспомнил. Чуть отстранился. — Тесто в духовке. *** — АУ! Охотник подпрыгнул, получив шлепок под попе, и обиженно покосился на коварную конечность — быстро скользнувшую в в оранжевые пальчики владельца. Тео контролировал обе руки, но забыл про хвост — какая вопиющая непрофессиональность! Он ещё не закончил ругать себя, когда Загги выскользнул из его объятий — как смазанная жиром саламандра! — и принялся за обсушку, включив фен. Тео медленно повернулся к наглому кошаку, и в бешеных зелёных глазах читались немудрёное: накинуться, скрутить, намотать хвост на кулак, и затрахать до смерти... Но искаженное личико разгладилось, и несколько минут мальчик завороженно разглядывал любовника. Теплая оранжевая фигурка плавно переливалось оттенками и тенями, и казалось, что Загги двигается, будто в танце... даже тогда, когда не хочет этого. Неосознанно. Дикий львёнок, словно созданный для того, чтобы извиваться у костра, в каком-нибудь племени, посреди джунглей. Или в прерии. А потом быть пойманным и танцевать для какого-нибудь богатея. Хотя нет. Загги скорее покончит с собой, чем позволит.. надеть на себя ошейник. Хотяаа... Теодор прищурился. Ошейник смотрелся бы на нём просто замечательно. Налюбовавшись на своё чудо, внезапно метнулся к нему, словно бы исчезнув и появившись в другом месте, но руки хапнули пустоту. Бездна! Вот это скорость!.. Уязвленный охотник предпринял ещё несколько попыток, но мальчишка ускользал с такой скоростью, что Тео почти перешёл в режим ликвидации, прежде чем ему позволили себя поймать. Пока искусственное и живое полушария мозга спорили, целовать или отвернуть башку, Загги выудил откуда-то преогромнейшую рубашку и натянул на разлохмаченного разгневаного мальчишку. Белокожий осмотрел себя с удивлением. В таком прикиде он напоминал хорошенькую девчонку, но... попытался бы убить того, кто сказал бы это ему в лицо. Да, да, да! Не смотря на всё то, что с ним проделали, Тео по прежнему считал себя гетеро, мужчиной! — не имеющего никакого отношения к слабому полу. Увлекшись разглядываним обновки, Тео вновь подвергся нападению хвостом, и взвизгнув от неожиданности, с проклятьями рванулся за кошаком... Резко остановился, и выстрелившая в сторону рука сжала пустоту — то, что ею притворялось. Тео схватил невидимку за шею и прижал к стене. Поднял, прижимая к ней, злобно оскалившись. Худенькая девичья фигурка в "хамелеоне". Длинный узкий хвост, как и всё тело, плотно затянут в эластичный материал — отражающий то, что находится за спиной его владельца. Диафрагмы на линзах её шлема чуть расширились. В грудь Тео упирались острия перчатки. Стальные когти аля Фредди Крюгер, но в данном случае ещё и с электрошокером. — Тупая желязяка! Отпусти пока меня не увидели! — яростно прошипело существо. — Сири? Что ты здесь делаешь? Линзы повернулись в сторону кухни, куда умчался кошак, их диафрагмы сузились с лёгким жужжанием. — Порнушку снимаю... Доволен? А теперь пусти, пока кишки не выпустила! Тео отступил на шаг, разжимая пальцы, выпуская закованную в ластик шейку. Существо мгновенно скользнуло в сторону, слившись с фоном — и спустя несколько секунд сигануло в окно. Мальчик стоял на месте, растерянно глядя в стену. Наблюдатель... Что им надо? Зачем за нами следить?.. Чего ждут?.. Теодор вынул пачку сигарет из валяющихся на полу джинсов, закурил, и пошлёпал на кухню. Зайдя, обнаружил кошака, принявшегося за готовку обещанных пряников. В этой рубашке коша выглядел так мило и по домашнему, что мысли о всякой чепухе вылетели из головы. Он бросил сигареты на стол, подошёл к неко и порывисто обнял. Никто не тронет тебя со мной... Тео быстро отстранился, улыбнулся, и в его улыбке не было ничего лишнего. Я никому не отдам тебя. Я... люблю. *** Отойдя на шаг, смотрел на соблазнительно двигающиеся тело, которое хотелось тискать, тискать, тискать! Пышнейшую гриву, в которую хотелось зарыться лицом и дышать их ароматом, пока не поедет крыша. Смотрел на косматые подвижные ухи, которые... которые хотелось откусить!! На хвост, торчащий из выреза рубашки, на свежую, сочно-оранжевую попку. Желанное... и такое пугающее тело. Экзотичное не своим видом — в этом мире попадались и похлеще! — необычное теми желаниями, что вызывало у него... Поцелуй горел на губах. Едва отстранившись, вновь прильнул к сильному, упругому телу — по-домашнему мягкому, податливому.. Прижался, положив разлохмаченную голову на широкое плечо, и смотрел, смотрел, как красивые аристократичные пальцы разминают вязкое тесто. — Твой привидений.. — Усиленно пыхтя и работая локтями, Загги вымешивал. — Ты ему скажи чтоб не мешал. И большое кресло — мое. — Сам и скажи. Её зовут Сири... И она вряд ли захочет с нами пошуметь. Тео тихо хихикнул. Он больше не о чём не мог думать, когда был с Загги. Рыжик медленно, но верно превращал его в маньяка. — Сири не любит людей. — Я причем... Твой привидений, ты и воспитывай. Пока ждем... попить, кальян? Охотник поцеловал кошака в мягкие, после купания, одуряюще пахнущие локоны. И чуть было не встал на цыпочки, когда мягкая ладошка, будто кошачья лапка, легла на его плоский живот. Втянул его так, что тот чуть не коснулся спины. Горячий!.. Кальян? Белокожий чуть наморщил нос, вспоминая. Кажется, это что-то типа бульбулятора. Его курили, сидя на подушках вокруг него. На мягких... подушках. То, что надо! — Да, конечно... И Теодор... вновь сграбастал его на руки! И на этот раз не спешил ставить обратно. Загги был тяжёленьким, но охотник готов был таскать его хоть целый день! — лишь бы чувствовать жар — обжигающий даже сквозь рубашку. Ощущать соблазнительные выпуклости. Слышать биение сердца. Чувствовать... губы. Несколько долгих минут на кухне не произносили не слова. Лишь чирикали бестактные воробьи... Теодору больше нечего было сказать сейчас, а Загги и не смог бы, даже если бы захотел. Разве что помычать, подрыгать ногами да поболтать хвостом. Выпустив опухшие от поцелуя губы, потёрся об веснушчатый носик своим, деловито огляделся. — Показывай дорогу! *** Счастливый владелец ценного оранжевого кота ещё раз поцеловал улыбающиеся мягкие губки, и направился с ношей наверх. Тёмные ступеньки, старые, но добротные — сейчас так уже не делают (или делают?..), заскрипели под узкими молочно-белыми ступнями. Разумеется Тедди не удержался, чтобы не попугать кота, начав заваливаться назад — делая вид, что вот-вот упадёт. — Падаю, падаю!!! Идея оказалась неудачной. Загги заверещал, и в белокожего пребольно впились острые коготки. Итак... Рыжий навигатор храбро показывал путь, царственно возлегая на гибких, сильных руках гордящегося такой такой честью насильника... э-э... носильщика. И искомые подушки нашлись. Причём какие-то специальные, а не обычные, из спальни. Потёртые, но красиво расшитые, с кисточками. Несколько секунд Тео изучал видавший виды кальян, узор на подушках и прочие детали интерьера. Да, не бедствовал кошак. И судя по-всему, не особенно страдал от одиночества — до того, как встретился с ним. Острый укол ревности!..Теодор почти не изменился в лице, и с любопытством осматривая помещение, машинально выискивая "привидений". Образ Загги, целующий кого-то, плавно развеялся, и Тео шлёпнулся на спину, на гору подушек, сжимая горячее тельце в объятьях. Перекатился, придавив собой к подушкам. Несколько долгих секунд рассматривал любимого. Такого милого сейчас, беззащитного. Смотрел на округлое золотистое плечо, выскользнувшее из-под рубашки, на мягкое треугольное лицо — с мазком веснушечек по приплюснутому носику. Болезненно притягательное. Выдирающие душу, раскосые, золотисто-зелёные глаза. Люблю, люблю, люблю. Теодор изучал это странное, красивое лицо, касаясь мягкими губами глаз, пушистых ресниц, маленького подбородка, нежной губы "домиком", высоких скул... Потом потянул верхнюю губу острыми зубками, зализал укус и тут же впился в другую. Накусавшись вдоволь, впился жадным ртом в распухший рот — скользя гладкими белыми руками по оранжево-золотистым ручкам, поднимая их над косматой головой, прижимая к подушкам. Распиная. Пальцы скользнули между пальцев, сжимаясь... Быстро возбуждаясь, тёрся пахом о низ твоего живота, чувствуя отклик. В мыслях почему-то крутился твой хвост. Сегодня нужно будет поизвращаться с твоим хвостиком... *** Сегодня охотник будет жесток. Роль маленького нежного мальчика неплохо ему удавалась, и он получил за это свой приз (честно говоря, довольно болезненный... Но всё равно приятно вспомнить!), но хотелось и других игр... Познай же всю глубину моей чёрной души, о добрый и пушистый Загги! Я буду тебя пытать. Хо-хо-хо! Причём — не до тех пор, пока попросишь пощады, нет! Я буду пытать тебя просто так, из любви к искусству! Тео хихикнул своим мыслям, и приступил к пытке. О том, что неко, живущий второй раз (к тому же — обладающий каким-то таинственным оружием), может оказаться гораздо сильнее его, сейчас и не думал. Теодор сильнее всех, и точка! Ничто в этом выморочном мире не заставило бы сейчас встать с неко, освободить горячее мускулистое тело от мраморной тяжести. Нежные будто бы обритые ноги охотника скользили по горячим, стройным ножкам мальчика-кота, словно бы переплетаясь с ними. Прохладные пальцы не торопясь освободили Загги от фетешистской рубашки, оголив соблазнительный, выделяющиеся каждой мышцей торс. Это просто несправедливо, если такие мышцы дались тебе от природы!.. а не от изнурительных тренировок. Нужно будет чуть позже... расспросить на эту тему. Может быть, поупражняемся вместе? Как упражняются неко, интересно? Гоняются за ОЧЕНЬ большими мышками?.. Краски не нужны, чтобы рисовать на любимом теле. Неко и так почувствует каждый штрих. Такая связь с ценителем никакому художнику не снилась. Тяжёлые пальцы ложатся на пульсирующую, часто вздымающуюся грудь. Им хочется внутрь, хочется приласкать. Почему это можно делать только... через дырочку в твоей попке? Я пока не касаюсь её, хотя знаю, ты готов принять меня. Помучайся, рыжик. Захоти по-настоящему!.. Почему это можно сделать... только языком через твои губки? Я проникаю в твоё тело, в твой рот, касаясь его своим. Трогаю языком острые клыки и отрываюсь от губ — лизнув их. Почему нельзя запустить пальцы сквозь нежную, отливающим оранжевым кожу и... приласкать, приласкать тебя по-настоящему? Какие безумные, больные мысли. Какое... сильное желание. И пальцы начали покрывать орнаментом — зигзагами с округлых плеч — высвобожденных из-под рубахи, пронзительно обнажённых. Вниз, плотно прижатыми ладошками — к самому низу живота, коснувшись основания подрагивающего "стебля" — вверх, волнистыми линиями по рёбрам. Какие цвета ты хочешь?.. Круги вокруг пупка, и линия внутрь, кончик пальца в влажное от выступившей влаги, тёмно-оранжевое... соблазнительное углубление. Спираль вокруг соска, язык рисует кружочек вокруг другого. Ты предлагал в прошлый раз, а я испугался. Ну и дурак. Нужно будет вдеть сюда кусочек металла. Чтобы было за что потянуть... зубками. Прижимает тебя к подушкам, выгибающегося, вытягивая холодным телом твой жар, поглощая его. И тянет зубами сосок. Завершает картину — линией между ног. Штрих уходит внутрь моего полотна, и два пальцы с негромким чмоканьем погружаются в мягкую "розу" — полную нектара для меня. Аплесиновые неко изливаются и в этих местах.. Тяну другой сосок, почти до боли сжав зубами. Погружаю в тебя пальцы — всё быстрее, чувствуя, какой ты... нестерпимо горячий. Я сгорю в этом огне, если войду. Это безумие! Приподнимаю твою ногу, и кладу себе на плечо. Тёплые губы касаются щиколотки. По коже полоснул язык — оставляя полоску влаги. Я попробую тебя везде. У нас бесконечно много времени. Нам не сбежать друг от друга, не сбежать — двум психопата в психушке под названием "мир". Вынимаю пальцы. Касаюсь твоего оранжевого органа, напрягшегося до боли, провожу вдоль пальцами, смазывая твоим соком. Гляжу тебе в глаза. И резко, с силой вхожу. Втыкаюсь весь целиком, на всю длину чуть изогнутого ствола — с громким яростным выдохом!.. Мы соединяемся, и часть меня становится ещё одним твоим органом, занимает место в твоём теле. Теперь он твой полностью. Как и весь я... — Какой ты... горячий... Мышцы приходят в движение — под тонкой, поблескивающей молочной кожей, переливаются, расширяются, натягиваются, играя перед твоими глазами, сдвигая мой член, помогая ему — резкими частыми ударами! — врываться в обжигающе горячую попку. Сжимаю влажную, скользкую ладонь вокруг твоего пениса, чувствую, как он пульсирует. Сжимаю... — Ты мягкий... внутри. Как шёлк... Теодор впивался ногтями в ножку кошака, стискивал его, выдавливая сок, и всё быстрее и быстрее трахал его! Вбивая узким тяжёлым телом в груду изукрашенных подушек. *** Бабочка-татуировка всё быстрее взмахивает крыльями — на белом округлом плече. Тео плотно прижимает к нему стройную солнечно-оранжевую ножку — и резко двигается всем телом! Почти целиком выдергивая, грубо вталкивая назад — в горячую шелковистую норку, под бьющийся хвост. Охотник быстро и плавно двигается, будто большая шарнирная кукла. Полубезумные глаза ловят изменения на треугольном лице, Тео двигается, двигается, тяжело вдавливая тебя, вминая в груду подушек — растрепанного, почти выдыхающего пар. Пышная челка почти закрыла веснушчатое личико, и оно гримасничает под ней — то ли от боли, то ли от удовольствия. Тео всё равно. Когда охотник трахает Загги, его ничего не волнует, он впадает в безумие. Ожившая татуировка, вновь проявившая на плече, резко двигается, вытягивает усики, и они плавно прорываются наружу, сквозь тонкую кожу. Выдвигаются, покачиваются. Удлиняются, пробуя воздух... Охотник слышит хихиканье, и не прерывая быстрых толчков, поворачивает разлохмаченную голову, темно-зеленые глаза сверкают из под спутанных прядей. По другую сторону от кальяна удобно развалился белоснежный антро-оленёнок — раскинув длинные ноги с аккуратными копытцами. Мягкая шерстка плотно облегает соблазнительные, почти женские обводы. Белая мордочка странно напоминает красивое человеческое лицо, гармонично сливается человеческое и животное, небольшие рожки подчеркивают необычную связь. Олень медленно, неспешно ласкает свой пенис — казавшийся слишком большим для его стройной фигурки. Темные глаза неотрывно смотрят на Загги. Теодор фурря почему-то совершенно не интересовал, и совершенно зря — потому что Загги его как раз не видел. Тео отрывисто выругался — между частыми горячими выдохами, и отвернувшись, полностью сконцентрировался на Загги. Вогнал в него фаллос — один раз, другой! Вышел, одним сильным броском перевернув на живот, и не обращая внимания на странную боль и движение в спине, на пристальный взгляд оленя — склонился, скользя плотно прижатыми пальцами по длинным, соблазнительным бёдрам, ягодицам. Медленно провел языком по тяжелому изгибу хвоста — против роста шерстинок. Вверх... Ладони скользнули на округлые податливые ягодицы, и мокрый язычок скользнул к основанию хвоста, к дырочке. Коснулся. Теодор ввел два пальца в неё, и быстро двигая ими, вылизывал место соединения, массируя, тиская золотисто-оранжевые ягодицы. Наигравшись с хвостиком, вновь навалился на неко, сжал горячие оранжевые бока — с силой толкнулся внутрь! — и продолжил врываться, двигаться в обжигающе горячем, мягком, не особенно заботясь, больно сейчас Загги или необыкновенно хорошо... *** Тео убрал одну руку с упругого горячего бедра, скользнул пальцами от основания извивающегося, задранного хвоста, сжал его. Потянул на себя — грубо натягивая неко. Живая, белоснежная, твёрдо-упругая статуя быстро, с силой двигалась в облаке перьев. С громкими шлепками впечатывалась в бьющегося, откровенно орущего неко — яростно выдыхая, со свистом втягивая наполненный запахами!! воздух. Стискивал хвост, и всё быстрее вклинивался под него!. остро чувствуя!.. приближение... Грохот!.. Теодор замер, будто настоящая мраморная статуэтка — как та, что установил для него Загги в домовой нише. Тяжёлое дыхание отсекло, будто ножом. И он почти не заметил, что неко снялся с него. Капельки пота поблескивали на неподвижной, быстро остывающей фигурке. Резко наклонил голову и посмотрел вниз, в направлении кухни — как будто мог видеть сквозь стены. * * * Охотник бесшумно скользил за своим Загги, заведя вооружённую руку за спину — тяжёлым стволом в пол. Глаза посвёркивали из-под растрепанного крылышка чёлки, безостановочно скользили по сторонам. Неко остановился в дверях, поприветствовал гостя, и белая прохладная рука легла на его оранжевое плечо выставляя длинное дуло пистолета. В потоке искр вылетел грохочущий заряд, снося девчонке полголовы!.. Гладкая безоружная ладонь легла на выпуклую, оранжево-золотистую грудину, и в ней всё ещё билось, тыкалось в рёбра — не успокоившись до конца. Тео спокойно смотрел на длинноволосую симпатичную девушку. Нет, он не выстрелил... Итак. Обычный человек не станет себя так вести. Она сумасшедшая или... Теодор сжал рукоятку револьвера, пряча его за спиной. На белой мордочке не было и следа улыбки, но она не напоминала маску. Обычное лицо меланхоличного парня, каждый день обнаруживающего прожорливых девочек на своей кухне. Мальчик взял пряник из пальчиков неко и, не меняясь в лице, бросил его в лицо девушки — следя за её реакцией. *** — Назад!!! — едва не проорал Тео — словно только сейчас... вспомнив о своём Загги. Ему даже в голову на пришло отработать какую-нибудь схему на пару с ним. Хотя Загги был воином, в этом сомнений не оставалось. Но... он не знал, чего ожидать. Не знал даже, человек она или нет. Или смертница?!.. Тянется биение сердца. Теодор краем глаза смотрит на кошака — провоцирующе бесстыдного. Улыбнулся ему. Сейчас, с потенциальной смертью под боком, Тео и сам не проявлял особого стеснения, полностью сконцентрировавшись на противнике. И даже не пытался запахнуться, спрятать не до конца расслабившийся пенис. Не до того. Теодор продумывал куда бросится девочка, и помещение заполнилось её телами, скользящими по полу и в воздухе — в десятках возможных позиций. Но это только в том случае, если... Нет! Пряник гостья поймала быстро, но рука её двигалась вполне по-человечески. Нет, не похоже, что это чудовище. Секунда заканчивается, и тянуть больше нельзя. Чуть приподнялась тонкая кожа над сердцем. Туго ударил воздух, всколыхнув лёгкие белые пряди девчонки. Сердце стукнуло, а револьвер застыл, налившись тяжестью и формой — в выставленной руке. Он не выстрелил. — Не делая резких движений, медленно положи сумочку на пол, и толкни к моему другу. Теодор оглядел её. Одежда плотно облегала её фигурку, но не хотелось проверять, сколько оружия можно под неё налепить... Голос мальчика был спокойным, но с той секунды, как нацелился револьвер, охотник не сдвинулся ни на миллиметр. Лишь насмешливо улыбающиеся губы двигались. — Снимай с себя всё. *** Девчонка даже в лице не изменилась, и Тео окончательно запутался. Что они опять напридумывали? Зачем они её сюда прислалали, да ещё с таким идиотскими инструкциями? Не нападает, но и не скрывается. Будто спец на отдыхе — среди таких же, как он. Судя по всему, телохранитель для какого-нибудь высокого чина в Корпорации или другой крупной организации. Насколько знал Тео, это было модно сейчас — иметь при себе красивого мальчика или девочку, этакого ангелочка смерти. Наверное, её ещё ждала подобная работа. Так же, как и Тео... Если не сдохнешь раньше. — До чего недоверчивый... Теодор, — лёгкое наигранное ворчание. — Достаточно? Сумочка оказалась вне досягаемости девчонки, и Теодор улыбнулся в ответ. И с интересом наблюдал за стриптизом — лёгкие, отточенные движиения хрупкого тела напоминали движения красивой змейки. Уверенной в себе, смертельно опасной. Длинные светлые волосы обрисовывали очертания её фигурки, спадая до красивых ягодиц — почти не скрытых полоской кремовой ткани. Теодор? Хм... Может быть, ей дали такое же задание, как и мне? Бездна! Нет ничего глупее, чем давать роль наблюдателя убийце. Кончится это может тем, что он застрелит объект. Что же, в таком случае, её поведение становится объяснимым. За тем ислючением, что Тео (бывший девственником до встречи с неко), испытывал страх... и стыд, впервые встетившись с Заггм, а вот по ней не скажешь, что волнуется. — Поверить... тебе? Тео выпустил тяжёлый револьвер из узких, белых пальцев, не спеша приблизился к девчонке, стягивая рубашку с плеч — слишком широких для девчонки, за которую его иногда принимали. Из-за неестественного цвета кожи узкое тело, перевитое узкими жгутами мыщц, казалось почти фарфоровым. Не живым. А второе отличие почти касалось Церри, вновь поднимаясь. Теодор облизнул пухлые губы. — А ты сможешь довериться нам? Узкие, необычно гладкие ладони опустились на осинно-тонкую талию, и за мгновение до прикосновения, между ней и кончиками пальцев промелькнули искры. Нежную кожу кольнул слабый электро-разряд. Тео напряжённо глядел в глаза девушки, словно что-то искал в них. Что-то важное для него... Такая прохладная... и непривычно мягкая — после Загги, крепкого, обжигающе горячего. Пальцы опустились на шелковитсо-гладкие бёдра, и через мгновение он неожиданно подхватил под них, отрывая девушку от пола, прижимая её спинкой к мускулистой оранжевой груди. Девушка оказалась зажата между их телами, горячим и холодным, с поднятыми и разведёнными ногами. Интимный орган белокожего прижался к её плоскому животу. И девушке было невдомёк, что большую опасность для неё представлял не он, а именно Загги, с виду более мягкий и добрый. — Вот теперь... достаточно... Тео почти грубо впился в губы девчонки, испытывая смутное чуство ревности. Какие гладкие зубки. И какой-то необычный вкус. *** Что это за вкус? Необычный, странный, невероятно притягательный, сводящий с ума. Теодор жадно целовал девчонку, и ласки его губ и языка постепенно менялись. Неужели все девушки... все люди?... такие.... такие вкусные. Пальцы с заостряющими ногтями все сильнее сжимали её. Гладкое, матово-белое быстро теплело, неподвижное личико розовело. Теодор дёрнулся от резкой боли — пронзительно, но одновременно приятно хрустнуло в челюсти. В теле, внутри живота — двигалось что-то. Дрожь... Белые, игольчато острые клыки плавно выдвигались. Тео выгнулся, отстранившись от сладкого рта, распахнув губы — и они быстро приобретали цвет, наливались алым. Застонал, едва не выдохнув пар. Пенис Загги коснулся его тела, ставшего горячим — пройдя между ножек девушки. Загги? Нет... Это не похоже на его любимую игрушку. на его пенисе... какие-то маленькие мягкие шипы. Что происходит, рыжик? Что со мной? Мне нужно сделать укол, это опасно... я должен сделать себе укол!.. Ставшие алыми губы вновь слились с ртом девчонки. Он почти не дрожал, целовал её мягче, нежнее, и девушка чувствовала острейшие клычки — в горячем, жадном ротике... Странные мысли покинули голову. Всё в порядке. Нужно только постараться, чтобы не убить её — она ещё может им пригодится. Тео жадно, нетерпеливо потерся об неё всем своим белым, гладким телом — быстро остывающим после изменения — о мягкое, вкусное, и уже не сдерживаясь вылизывал девушку. Язычок скользнул по шее, чувствуя яркую пульсацию. Он видел её, как алые вспышки. Ниже... скользнув носиком по ключицами, жадно лаская тонкую мягкую кожу, вылизывая оранжевые пальцы на её груди. Она наша, Загги. Наша... добыча. *** Пока что мне удавалось сдерживаться... не впиваться клыками в пульсирующую шейку, не всаживать удлинившиеся ногти в напрягшиеся шелковистые бёдра. Не рвать тонкую кожу и тугие мышцы — каждую из которых я чувствовал как свою!.. Видел их прохладными белыми пальцами. И знал, что эти лёгкие ножки могут обхватить и сжать — будто стальным обручем. Они были оружием, как и всё это худенькое, красивое дрожащее тельце, и я прижимался к нему, всем своим телом — ещё более белым, гладким и тяжёлым, чем обычно — тёплой мраморной статуей. И жадно ловил твоё удовольствие... и боль... Вытягивал дыхание и сладкую влагу — из распухшего, искусанного до крови ротика. Вспышка чужой боли! Кровь!.. Тео отстранился, любуясь красивым личиком куклы — искажённым болью, позволил вырваться горячему дыханию, крику — из маленьких алых губ... Из раздувшегося белого горла вырвалось рычание, и Теодор вновь!! впился в сладкий, вкусный рот, терзая нежные губы. Рывок вперед, и Загги уткнулся попкой в твёрдый край, и что-то со звоном и дребезгом полетело на пол... Тяжело дыша, выпустил истерзанные губы, и потерся матово-белой, неестественно гладкой щекой о розовую щёчку девушки — тихо глухо рыча. Грациозно опустился перед ней, будто бы отдавая ей почести, и частое горячее дыхание обдало хрупкое, красивое тельце — крепко насаженное на кошачий орган. Язычок полувамира заскользил по обнажённой коже, слизывая кровь, пальцы плавно сжимаются на бедрах девочки — чуть царапая их... Двигается язык, и узкая гладкая ладошка скользнула между дрожащих раскинутых ног. Острые ноготки коснулись подтянувшейся мошонки, и пальцы заскользили по ней в такт языку, ласкающего Церри. Солнце, врывающееся яростным ничем не сдерживаемым потоком в просторное окно — отражалось от белой кожи, и над ней с тихим треском поднимался лёгкий дымок. *** Белоснежные иглы внезапно втыкаются в низ живота, и бритвено острые зубки — перемалывают нежную плоть. Когтистые пальцы погружаются в бедро, разрывая плоть до костей — в трепещущие алые лоскуты. Залитая красным мраморная статуэтка — стремительно поднимается — в багровых зрачках ни капли жестокости и зла, лишь... фантазии. — он впивается в тонкую шейку и визг обрывается — как трепещущая, режущая воздух струна!.. Доли секунды, и растерзанная жертва мертва. Вздох.... Нет... Этого не будет. Пальцы замерли на нежной тёмно-оранжевой кожице — всё туже и туже натягивающийся на чужих яичках. Теодор тяжело дышит, задыхаясь, распахнув испачканные алым губы, обдавая огненным дыханием едва лишившееся девственности, терзамое шипастой плотью. С хрустом раскрывается дрожащий рот, и кажется, будто не меняющееся кости трещат, а трещины — бегут по живому фарфоровому лицу. Клыки быстро втягиваются, уступая место обычным. Последняя чешуйка сгоревшей кожи соскользывает с выпуклого позвонка, вспыхивает крошечным огоньком. Дымка рассеялась над напрягшейся дрожащей спиной. Короткая борьба хищника и оленёнка длилась лишь несколько секунд... Узкие гладкие пальчики вновь заскользили по тугой тёмно-оранжевой плоти, чуть потянули её вниз... чуть впиваясь коготками. Трепещущий тёмный язычок жадно вылизывает горячие губки... Плотно скользит по мягким шипикам — выдвигающейся нечеловеческой плоти, пригибает их. Вкусное... горячее блюдо. И стоны рыжика... и изнасилованной надменной сучки — как дорогая изысканная приправа. *** Тяжёлые облака, чуть громыхая, наплывали под свежевымытый купол, но солнце, ещё открытое, яростное — полыхало вовсю. Слепые слёзы вспыхивали в свежем воздухе, дробили в радугу свет, разбивались об потрескавшуюся блестящую площадку, о колыхающиеся полосатые зонты, об яркую оградку из пёстрого кирпича... Холодные капли, врезающиеся в гладкий асфальт, очерчивали труп валяющейся невидимки — узкое хвостатое тело в "хамелеоне". Получив команду на ликвидацию, наблюдательница Сири сделала лишь несколько шагов по направлению к цели да вынула пистолет, когда система самоуничтожения отравила её кровь. Уроборос откусил первый кусочек хвоста. * * * Безумная жажда ушла, погасли алые точки в зрачках, втянулись длинные иглы , и белокожий стал относительно безопасным... но не все изменения прошли полностью. Волосы распушились до тонких ключиц и заметно посветлели. С плеча бесследно исчезла крылатая татуировка — хищная бабочка до времени спряталось в глубине мраморной фигурки. Не вздрагивайте по ночам, услышав шорох больших крыльев — красота не потребует больших жертв... Больно не будет. Счастливо улыбающийся, Тео терся гладкой щекой об плоский животик — ощущая частые горячие толчки внутри него, пальцы соскользнули с тяжёлого мешочка и плавно надавили на какую-то точку между ней и дырочкой Загги. Кончающий апельсинчик, расслабившееся юное тело, с болью и удовольствием лишающееся девства, острое удовольствие, смирение с ролью безропотной игрушки — как всё это трогательно... и мило. Теодор, улыбаясь, поднял на неко сияющий взгляд — глаза тоже поменяли цвет, став ярко-голубыми. Охотник заполучил новую игрушку. И проклятое солнце уходило! Как... как хорошо.. Мимо проскользнул дождевой змей. Извиваясь и шурша гребнем, оросил капельками вздрогнувшую спину... И вылетел в дверь, свиваясь стремительными кольцами на фоне свежего темнеющего неба. Ничего не спрашивая, Тео помог уложить живое блюдо, расположив тёплое нежно-розовое тело на шелковой простыне — из её длинных волос. Приобнял кошака, скользнув ладошкой по округлому заду. Загги потянул себя наружу, и тяжёлая ладошка охотника скользнула на живот девушки, плотно оглаживая его, опускаясь вниз, и сжала выскользнувший наружу орган. Вот это да! Почему он раньше никогда не показывал эту трансформацию? Хотя бы просто так, чтобы похвастаться. Поласкав его, Тео не стал отказываться от угощения. Опустил голову, плотно скользя сильными пальчиками по дрожащему бедру Церри, не торопясь лакая, слизывая со стола — ещё тёплую жидкость.. Неохотно отстранившись, с любопытством следил за приготовлениями. — Давай-ка мы ее приготовим... — Рыжик, я же говорил. Я не умею готовить. Тихо хихикнул, взял ещё горячий пряник с противня. Надкусил. *** Цера, цера, цера... Зачем она здесь? Почему без спроса заходит... в мой дом? Почему не сопротивляется умелым рукам? Почему позволяет уложить себя, терпеливо лежит, пока не по годам умелый поварёнок быстро и ловко нарезает сырую рыбу — мелькая, постукивая широким острейшим ножом — совсем рядом с обнаженным узеньким тельцем. О чём она думает, пока полоски нежного мяса укладываются на её изящное долбанное тело? Поверх нешироких, но женственных бёдер, на плоский животик, на узкую, трогательно хрупкую грудь — с тугими, нахально торчащими грудками. Я... хочу её?.. Я ненавижу её! И знаю — он чувствует, чувствует это. Поглядывает на меня из-под густой оранжевой челки. Едва заметно усмехается. Тебя веселит моя ревность, рыжий сучёныш. И ты... Ты заметил, что я чуть было не порвал её!.. пока ты трахал её на кухне. Заметил мой приступ. Мою болезнь. Ты насмехаешься надо мной?!... Играешь?... Злоба. Ненависть... Хочешь... Хочешь, я прямо сейчас... начну есть её? По-настоящему? Думаешь, я не смогу?! Да что ты знаешь обо мне?.. Неподвижная мраморная статуэтка чуть шевельнулась, скользнула потемневшими глазами от чуть дрожащего тела к широкому ножу, лежащему на доске настила неподалёку. Приступ прошел, но иглы... можно заменить металлом. Ненависть. Любовь... Тео потянулся за ножом. — Щёлк!.. Белокожее личико чуть вытянулось — кошак принялся за трапезу при помощи палочек. Молча посмотрел на двигающиеся пухлые губки, обратил взгляд к своей деревяшке. Неуверенно разломил. Попробовал взять палочки, как Загги. Нахмурился... После нескольких безуспешных попыток хоть что-нибудь подцепить, с невозмутимым выражением наклонился, и взял губами ломтик сырой ароматной рыбы — с нежной, почти прозрачной кожи — совсем рядом с холмиком. Ощутил, как вздрогнуло живое блюдо. Покосился на мирно жующего Загги, и чинно отпил из своей чашки. Тот же чай, что тогда... Желание убить Церри нарастало с каждой секундой. И хотелось по-настоящему попробовать её... чтобы узнать, как отреагирует на это кошак. Так же невозмутимо, как и всегда?.. Тео обмакнул палец в чашечку с соусом, облизнул. Вновь неторопливый поклон, и острые зубки аккуратно скусывают ещё один кусочек с груди. Он не бросит меня, если я прикончу её сейчас. Не скажет ничего против. Я знаю. *** Заметив реакцию длинноволосой, охотник едва заметно улыбнулся. Блюдо хочет, чтобы его побыстрее начали есть. Церри не знает, что в его больных мыслях. Не видела чуть тёплых фаянсовых пальцев, потянувшихся к ножу. Ведь Тео всерьёз собирался отрезать от неё кусочек, и демонстративно съесть. На глазах у утончённого кошака. Нет... ничего смешнее.... влюбившего пистолета. Нет! В бездну всё это!! Мыслить... мыслить проще... Сознание полуживого мальчика не загружалось сложными материями, довольствовалось программами. Любовь, ревность, глупые мысли ("а что это я здесь делаю?!") — всё это второстепенное. Хрупкое, ненадёжное. Как мыльные пузыри, как всё человеческое. Нековое. В бездну это всё! Задача: нахождение рядом с объектом "Загги". А это значит: охрана. И острое, острейшее желание прикончить того, кто приблизится к нему... Так, близко как Церри. Хитрая змеюка! При её ловкости, при её подготовке, ей не составило бы труда улизнуть. Но — оставалась. Чего-то ждёт. Удобного момента?.. Инструкций от своих хозяев. Или... просто наблюдает? Как невидимка-Сири? Где она, кстати? Удобно расположилась рядышком, довольно помахивая хвостом... Теодор отставил опустевшую чашку. Пить хотелось нестерпимо, еда была очень пряной и солёной, но голод... и странные желания были сильнее, и мальчик продолжал свою трапезу. Пушистые светло-русые волосы испачкались, пропитываясь пряными, незнакомыми ароматами... Лоскуток какой-то морской твари соскользнул с обнажённого живота. Тео не торопясь слизал соус с пупка, и потянулся за бокалом. Сделал глоток. Странная игра сделала желание... почти нестерпимым. И белокожий едва сдерживался, чтобы не накинуться, прервав идиотскую игру!.. На змейку-девчонку. На аристократичного неко... Бездна!!! Да на обоих сразу!.. С ума сойти. Что он добавил в эту солёную ху... Горячая ладошка скользнула между его прохладных бёдер, обхватила мягкими пальчиками. Теодор вздрогнул, едва не вскрикнув. Интимный орган стал ещё чувствительней, чем обычно... Неко принялся ласкать его. Точно так же, как ласкал себя Тео... раньше. Охотник всегда так дрочил, не полностью обнажая чувствительную "сливу". Тедди перехватил взгляд девчонки. Чёрт, чёрт! Я что... смущаюсь?!! Да я же только что, на пару со своим неко... Не смотри! НЕ СМОТРИ НА МЕНЯ!.. Тео глубоко вздохнул, поджимая скрещенные ноги, сильнее втягивая живот. Белая ребристая грудь и лицо порозовели, потемневшие соски выторчились. Верхняя половина тела, и без того нелёгкого, быстро наливалось тяжестью, и всё труднее было сидеть прямо.. Х-ха... ах... Колючие иглы... в паху... сдавливают... так сильно. Почти больно, а не... Загги!.. Загги, я.. Теодор скрипнул зубами, и выстрелил! — в ловких обжигающих пальцах. Оперся ладонью о пол, тяжёло дыша. Безд... дна... Бездна... *** Голубые глаза расширяются, обнажаясь, расползаются сеточки трещин. Или... это лишь кажется тебе?.. Тео не отворачивается, не моргает, не выдаёт страха... Нет, это невозможно. Нет, нет... На краю зрения гибко стекает шелковистая плоть, неестесвенно плавно опускается ладонь. Пухлые губы чуть раскрываются, впуская тихий вздох — единственный признак страха. Смотрит в огромные глаза, пытаясь найти в них... себя.. Это змеиное тело, узкое, удивтельно хрупкое на вид — течёт с мощностью расплавленного металла. Она... она лишь играла с ним тогда, затягивала узкие кольца — на гладком, полуживом теле. Тео не отворачивается... Голубая оболочка осыпается звенящими осколками, открывая другие — испуганные, тёпло-зелёные глаза. Губы мальчика шевельнулись, беззвучно произнося имя.. На вздувшейся плоти расширяются голубоватые жилы. Русые волосы, укорачиваясь, скользят вверх, по выпуклой пульсирующей груди. Укорачиваются, быстро темнеют. Выдох. И лишь... мгновение до удара. Тео дёрнулся, и... вытянулась золотистая ладошка, с тяжёлым блеском живого металла — на длинных кошачьих коготках. Громкий звук ломающего дерева, узкие пальцы с хрустом погружаются в пол. Тео зажмурился, будто испуганный ребёнок... Дрожащий охотник не видел, как воплотившийся страх — ласкал когтями того, кого мальчик принял за... принял за ту, которая... Облик белокожего полностью изменился. И когда по-кошачьи гибкие, гладкие длиные ноги обвили, Теодор уже полностью забыл, что делал и думал несколько секунд назад. Пьяно хихикнув, выгнулся грудкой вперёд, с силой выгибаясь в поймавших его коготках — под тёплыми кошачьм губам... — гуляющим по едва ли не звенящей спине. Белый "стебель" вновь вытягивается, растёт, наливается приятной тяжестью. Рука за спиной, пальцы погружаются в вьющийся мягкий огонь. Выгибается.... Тихий хруст костей. Ключицы казалось, вот-вот прорвут тонкую, белую, поблескивающую выступившими капельками кожу.. Хрруст..... Лёгкая, слегка безумная улыбка на бледных губах. Пальцы с треском вырываются из пола, и щепки ещё не успевают опасть, когда Тео обхватывает девушку и рывком притягивает к себе — выгибаясь назад. Извиваясь, впивается в губы... Пальцы, только что ломавшие пол, мягко скользят по такой гибкой, трогательно хрупкой спинке. Тео плавно двигает челюстью, сминая вкусные розовые губки, чувствует свой солоноватый вкус. Белая кукла оживает, приходит в движение... Выпустив опухшие девичьи губы, Тео выворачивает голову, сжимая мягкие рыжие пряди в кулаке и плавно касается горячих мягких губ — своими, подрагивающими, ласкает острые клычки, сливается с обжигающе горячим солёным ртом. Неосторожное движение язычка, и Тео... чувствует вкус своей крови. Прикрывает глаза, и... не отрываясь и сильнее запрокидывая голову... тянет Цер за талию, принуждая повернуться к себе спиной. Хр-руст.. Это кости звучат? Или крошечные молнии? Вспыхивающие разрядами между моими пальцами, в твоей рыжей шевелюре? Или... ломается оживший, бездушный фарфор. Как приятно и больно. *** Поцелуй внезапно прервался, рыжие локоны рванулась из пальцев... Горячие солнечные руки полоснули, прощаясь, по тонкой коже плеч, смахивая мельчайшие капельки... и в глубине вспыхивали, потрескивающие нервы. Храня прикосновение. Мальчик ослабил хватку, позволив оранжевой гривке выскользнуть. Отделилась и исчезла в пустоте та ветвь реальности, где Тео в приступе ярости рванул кошака к себе... продолжая яростно целовать, с рычанием, до крови впиваясь в мягкие губки. Ты мой!.. Не смей отстранятся, когда я тебя ХОЧУ!!!Успокойся, успокойся... Кошак имеет на это право. Он не игрушка... Раздосадованный юный наркоман, лишившийся подпитки, будто дозы героина — забыл уже про девчонку, послушно подвернувшейся узкой спинкой, и едва не ударил её!.. когда легчайшие пальчики легли на напряжение. Пришли в движение!.... Шипиков у Тео отродясь не росло, но ощущения были такими, будто по белому еще скользкому стержню — полоснули горячим ножом. Приятные ощущения в мальчиковых "игрушках" — имеют ту же природу, что и боль. Они... и есть боль. Выдох сквозь зубы. Мельчайшие прозрачные волоски — встали дыбом! — на всей моей дрожащей фигурке, и множество мельчайших иголочек покалывает кожу, скатываясь по подрагивающим выпуклостям мышц — опускаются по ребристой груди... собираются внизу живота. Колко... остро!.. В бездну... твою мать. Цери, маленькая странная Цер. Твои прикосновения... они не таким умелые, как у моего, неизвестно где поднаторевшего кошака, — бесстыдно любующегося сейчас на наши тела, но твои пальцы... тоньше и нежнее. Мягче. Женское прикосновение не сравнится с мужским, какие бы умелым не было. Оно просто другое. Ч-чёрт! И не поверишь, что ты можешь убить... этим. Или не можешь?.. Громкий хриплый вдох, свободная рука обвивает осиную талию, плотнее прижимая к дрожащему, упруго-твердому. Ожившая мраморная статуэтка плавно притянула девочку — как будто зачарованная статуя в замке, поставленная для защиты от воров — стаскивая её с низкого ложа, прижимая спинкой к часто вздымающейся груди, и пальцы — гладкие, будто отполированная кость, прерывисто скользят по ароматной, вкусно пахнувшей коже — от талии, по узким прутикам ребер — казалось чуть подрагивающим от яростного биения — и выше. Плотно прижатые пальцы скользнули на пульсирующую диафрагму, приподнимают торчащие грудки. Казалось, достаточно лишь немного... сдвинуть пальцы, и эта красивая кукла сломается, безжизненно повесит изящную головку — под тяжестью роскошной гривы. Хрупкость, уязвимость доверившегося убийце тельца — завораживала. И белый, чуть изогнутый орган едва не бьется, пульсируя между нашими телами! Стиснутый, разрывающийся от сладкой колкой боли. Лохматая голова статуи медленно наклонилась, и белые зубки, пока ещё не трансформировавшиеся, но и без того острые! — плавно сомкнулись на изящной девичьей шейке, стальные пальцы нежно огладили — удивительно мягкие, вкусные ароматные грудки, чуть сдавили по-девчоночьи розоватые соски. Выдох. И пальцы вновь скользят вниз — на талию, касаются косточек таза. Мягко, но силой тянут, впиваясь.. Полуобнажившаяся "слива" касается мокрых губок — тех, что природа расположила внизу. Язык скользит к розоватому ушку, заостряющийся зубы впиваются рядом. Тихое рычание. Рывок!.. Клыки едва не протыкают красивую шейку, и гудящее напряжение врывается внутрь! Пронзает. Я весь в тебе... Тяжелое дыхание, прижимается плавно дышащий живот... и бешенно вздрагивает сердце. Не пуская ни на миллиметр, сдавливает кольцо белоснежных рук — как бездушный, полуживой капкан. *** Почему Тео с Загги? Просто, потому что хочет его? Мальчик услышал треск впивающихся когтей, и скосил глаза на обнажённое, плавно вытянувшееся тело. Потягушечки. Да, рыжик — горячая штучка. И весьма опытный... Настолько, что иногда кажется, будто ему уже очень давно — пятнадцать-шестнадцать лет... Нет. Не поэтому... Угадывайте дальше, осталось две попытки. И оставьте в покое любовь. Пальцы быстро и умело скользят по подрагивающему животу, по часто вздымающейся грудке... по изящным ручкам. Умело, да. Юношу учили искать имплантированные предметы. Мраморные кисти стали лёгкими и невесомыми. Прикосновения белыми бабочками порхают над тёплой, нежной и влажной кожей... такой вкусной... и съедобной на вид. Исследуют каждый выступ и впадинку почти совершенного тела. Синтет, скорей всего; с правлеными генами. Слишком красивая — будто модель, актриса или певичка. Тео начал двигаться, всем телом — будто бы в медленном танце, двигаясь в такт плавным движениям Цер. Медленно, глубоко. Девчонка плотно-плотно облегала его. Раздаются шелковистые мягчайшие ножны... точно подогнанные к пульсирующему клинку. Тео резко распахнул губы, и роскошные волосы сдвигаются под горячим выдохом. Постепенно приближался второй приступ, на этот раз — более контролируемый, спокойный... Клыки удлиняются с лёгким хрустом, и гладкое лицо зарывается в мягкий золотистый шёлк — кто сказал, что оно красивое? Хорошенькое — может быть... Плавное, но сильное нажатие наклоняет её изящную голову. Язык скользит по шее... Пальцы исследуют бедра — нетерпеливо двинувшиеся. Прощупывают лёгкими нажатиями маленькие тугие груди, кончики пальцев скользят вокруг сосков, не касаясь их. Вот оно!.. Крошечная, едва заметное — под чуть пульсирующей нежно-лепестковой кожей. Стандартное устройство. Такое было у всех. Кроме Тео... У белокожего почти половина мозга — вещь. Язык вылизывает шейку, ощупывая едва заметный предмет под кожей, обильно выделяется слюна, и от неё она слегка немеет. В тёплой вязкой жидкости содержится всё, что нужно вампиру и его жертве — обезболивающее; препятствующие сворачиванию.. Клыки полукровки плавно прикасаются игольчатыми кончиками — к дрожащей белой шейке. Инстинкты подсказывали ему, что нужно делать. Хриплый шёпот.. — Не... бойся. Всё будет хорошо. Его первая добыча. Мальчик почти не волновался, полностью отдавшись удовольствию... Наслаждался своей добровольной жертвой. Да, бездна! Добровольной. Ведь она... сама пришла к нему. Сама... Охотник отклоняется назад, опираясь ладонью об пол — так, что девчонка откидывается, ложится на рельефную, твёрдомраморную плоть. Волнообразно двигается узое, полуживое тело, темп постепенно ускоряется. Вампир успокаивающе оглаживает напрягшийся живот добычи.. Внезапно вмешивается кошак, и горячие пухлые губы касаются моих. Горьковатый... дурманящий аромат. Что... что ты делаешь?! Пальцы Тео судорожно впиваются в запястье кошака. Смыкаются, будто браслет от наручников. Загги выдыхает дым, подняв голову, открыв нежное горло. Оно тоже... очень привлекательное на вид. — Не бойся... Цер.. Мальчик вновь прильнул к плоти. Клыки чуть подрагивают на нежной шейке — слегка отклонившейся вбок, почти протыкают натянувшуюся кожу. Может быть, не кусать? Может быть, повредить спрятанное устройство? Или укусить, но ничего не говорить про него? Выбор есть всегда. Длинный, чуть изогнутый "клинок" двигается, вдавливаясь в дрожащее тело... *** Каким-то невероятным усилием, я.... не бросился за тобой. Лишь дёрнулся... когда пламя — охватило правую половину головы. Тёмно-зелёные глаза на мгновение изменили оттенок, будто бы осветившись изнутри. Ещё раз... И ещё. Волны пламени. Теодорос не вскочил, не закричал, хватаясь за косматую голову, откидывая девушку, будто невесомую куклу, не ударил Загги по ногами, бросая его на землю, придавливая коленом, заламывая когтистую ручку за спину, не врезал ему по башке. Лишь дёрнулся, чуть усмехнулся... и едва слышное: — Больно. И взлетела белая бабочка там, где мазнула настил оранжевая ступня. Красивая, странная, чуть светящаяся. Задание никто не отменял. Теодорос должен был быть рядом с объектом. Всегда!.. Никто не дарил Загги молочного мальчика к чаю. Кош ошибся, если подумал так. Корпорация приставила к нему цепного пса... Оглушительный треск в голове, мозг словно охвачен часто вспыхивающей сеточкой молний. Глаза вновь осветились, и мальчик улыбался, глядя на удаляющего Загги — сквозь поднимающуюся завесу белых бабочек. Ну и... в бездну тебя. Он сейчас с Церой, со своей добычей. И плевать на приказы... Глаза резко вспыхивают, бросая лёгкие отблески на нежную девичью кожу, тело изгибается, двигаясь, и ты чувствуешь, как прогибаются мои тяжёлые узкие ребра, с силой вжимаясь. Чувствуешь, как острое плавно проникает в тебя вместе с моим органом — в умопомрачительно узкую норку, в бархатистое горячее чрево... в подрагивающую нежную шейку. Белоснежное тяжёлое тело, оплетёное вздувшимися жилами, всё быстрее скользит, вминается в выступающую попку... Чувствую игру твоих мышц, движения тонких хрупких косточек. Волнообразно двигаются мышцы живота! Толчок! толчок!.. Невидимые для тебя бабочки поднимаются, лаская меня лёгкими крыльями и усиками — моё напряжённое! — чуть ли не до звона, узкое, почти женское тело... и я сокрушаю дерево когтями!! — упирающимися в настил... чувствуя, что не продержусь уже и несколькиъ секунд! Настолько сильное, острое удовольствие.. Распахиваю губы, надавливая узкими пальцами на низ живота, и клыки хищно выдвигаются из-под задравшейся губы. И я... содрогаясь на высшей точке наслаждения — вонзаю клыки в твою шею!.. Алая вспышка! Мгновенная острая боль... Тео забился, дёргая узкими бёдрами, прижимая к себе девчонку, и устройство, вживлённое заботливым кем-то, активизировалось. Зрачки мальчика сжались в узкие точки!!!.. Похоже, на этот случай его и вживили. Но как они могли... Узкое, хрупкое тело выгнулось высокой дугой; казалось, позвоночник неминуемо сломается и.... Рухнул на доски, потеряв сознание. Зелёные глаза последний раз вспыхнули, теряя глубину, закатываясь... Устройство в шейке охотницы попросту выключило искусственную часть мозга. Отрубило Тедди, будто хорошим ударом ноги — по лохматой, вечно растрёпанной голове. *** Игла странного прибора выскользнула из шеи. Странное состояние, обрушившее мальчика в темноту — обнаженную, сжавшуюся от страха фигурку, перешло в обычный спокойный сон. Падение в бездну становилось всё более плавным и успокаивающим, превратившись в полёт. И Тео улыбнулся. По настоящему, не масочной улыбкой номер №3, простой детской улыбкой — того ребёнка, которым он никогда не был. Теодора сделали из уже готового материала неизвестного, безымянного юноши... Из того, кого считал своим братом Флёр. Крылатый старший брат, он летел где рядом, и мягко шелестели каштановые перья, забирая поднадоевший страх. И всё возвращалось... Теодор рядом со своим братом, и счастливо улыбается. Он навестил его в детской — в большой, просторной, ярко освещенной комнате, полной таких же барахтающихся, плачущих навзрыд, сонно хлопающих глазёнками. Люди, птенцы, щенки, котята, несколько жеребят. Флёр сидел рядом на мягком и пёстром, отколупывая коросту с колёнки. Под коричневой корочкой открывалась розовая, молодая кожа. Но он поторопился, и в одном месте кожица лопнула. Набухла капелька крови. — Мне сейчас такой сон приснился! Как будто у тебя были золотые светящиеся глаза и ты... Флёр оскалился, морщась и поднял исцарапанное лицо. Один из его подбитых глаз был голубым, а другой — голубовато-зелёным. — И ещё у тебя были крылья и когти! Я стрелял в тебя, а ты схватил меня пальцами... и начал втыкать их в меня! Вот так! Флёр отшатнулся, охнув. — Кретин! Больно же... — Тео приготовился заплакать, и брат быстро оглядевшись, заткнул ему рот. — Эй.. я же совсем не больно тебя стукнул... Ну, прекрати, То. Всё, всё успокойся... Послушай меня. Лицо брата размывалось в горячих слезах. Он всегда, всегда бъёт меня не за что. Мне больно. Больно. Больно... — Ну всё, хватит. Дай, я посмотрю.. что у тебя тут?.. Хоп! Горячие пальцы схватили за нос. Флёр обнял его, вполголоса, оглядываясь. — Я сбежал, То. Они хотят... что-то сделать со мной. Мне Сири сказала. Помнишь, Сири? У неё отец работает в Конторе. Чшш. Тихо, тихо, молчи. За мной сейчас придут, но я должен успеть рассказть тебе... Ты слушаешь? Посмотри на меня, То. Теодор хлюпает носом, глядя в разноцветные глаза под растрёпанной каштановой чёлкой. — То... ты должен убить Загги. Выпусти все кишки из этой суки!! Всё рушится к сраным чертям, и я сам скоро сдохну, но я не позволю, чтобы эта блудливая тварь, на которую мы потратили столько бабла, досталась дебилам из какой-нибудь местной конторы. Выпусти из него всё дерьмо и разрежь его на куски! Ты понял меня, Тео? Прикончи его!.. Ещё несколько секунд Тео продолжал нежится, втираясь щекой в тёплую, голую кожу. Свернувшись клубочком, мальчик случайно или инстинктивно устроился на мягком, положив лохматую голову на обнажённое бедро охотницы. Тёмно-зелёные глаза приоткрылись тонкими щёлками, выпустив горячую каплю слёз — из чуть мерцающего уголка. Он не помнил, что ему приснилось. Помнилось, что сон был цветным. Помнил, что потерял что-то, очень важное для него. И ему было очень, очень обидно... Детская, глупая обида. На кого, на что?.. Прошло ещё несколько долгих секунд прежде чем Тео отшатнулся от обнажённой девчонки, мгновенно вскочил на ноги, принял боевую стойку. Быстро огляделся, бешеными сверкающими глазами. Обнаружил большой острый нож среди странного вида объедков, сцапал, прижав клинком к локтю. Последними его воспоминанием были сборы в казарме. И странные инструкции: он должен иди в лес. Пить чай с апельсиновым неко. А потом... потом... Тео напряжённо свёл брови, с досадой глядя на девчонку. Почувствовал запоздалый стыд, покраснел. Но прикрываться не стал. Не до того... Он не понимал, где находится, но чувствовал кожей — Загги где-то рядом! Чтобы... пить с ним чай... Он был где-то рядом, и был чертовски опасен. Тео больно подхватил девчонку под локоть и поднял на ноги. Напружинившимся, голый, растрепанный. Будто Маугли — с первым ножом. — Слушай меня! Не знаю, что происходит, но ты должна немедленно найти мою одежду и оружие! Где они?! Язык проглотила? Это твой дом? Веди меня в него, быстро!.. Тео быстро оглядывался по сторонам, и наконец взгляд зацепился за оранжевое пятно в облаке пара — над краем какого-то чана для купания. Мальчик рывком прижал к себе охотницу, забыв про свою наготу. — Веди меня!.. Живо. *** Так и хотелось сказать, будто Цер выскользнула из рук... будто опасная ядовитая змейка, но будь она ею, охотница мигом распалась бы на два извивающихся куска. И нож даже не дрогнул — в узкой полуживой ладони. Опустился острием вниз... Тео смотрел на дечонку, пытаясь понять, в чем её необычность. Узенькая нежная фигурка была так же красива, как и пышные блестящие волосы — стекающие пшеничным водопадом. Но мало ли в мире девчонок, напоминающих красивых кукол? Охотница спокойно стояла напротив, и нисколечки не боялась. Какой-то там Тео — с его нелепым провонявшим рыбой тесаком. Чем же она так сильно удивила его?.. Настолько, что он забыл про врага, выбравшегося наконец из огромной кружки с чаем. Апельсионо-чайный неко медленно, неторопливо приближался, полностью уверенный в себе, безоружный и... хвостатый. Чуть парилось бесстыдно оголённое золотистое тело. Тео выпустил нож, глухо воткнувшийся в землю. Её глаза... — Вы пьяны, профессор? — Почему ты не спишь, Пиноккио? — Мне снова снилась... — Чёрная безда. Ты падаешь в неё, чувствуя, как из тебя медленно вытекает жизнь. — ... — К сожалению на всех вас одна-единственная душа. Учись делится, кукла. А мы вот... решили прогуляться. Кхе... Пролететься. Ты знаешь его? — Нет. — Это Флёр. Поздоровайся с Тео, птичка. — Здравствуйте. — ... — В чём дело, кукла? Тебе нравятся его крылья? Покажи ему крылышки, Флёр. Разверни, не стесняйся. Красивые? — Очень. Ты... умеешь летать? — Нет. Я боюсь высоты. Резко задёргалось что-то — под татуировкой бабочки на спине. Юноша, казался ещё более бледным, чем обычно — что казалось почти невозможным, и он... бессильно опустил руки, когда неко коснулся его. Отвернулся от таких знакомых глаз, вернувших ему кусочек души — летающих где-то между хорошенькими трупами белокожих мальчиков, тысяч и тысяч фарфоровых кукол — бесшумно падающих в чёрную бездну. Пальцы неко были горячими, очень мягкими и чуть парящимися. Губы — тёплыми и приятными на вкус. Оранжевый неко любит мальчиков? Впрочем, это было уже не важным... Почувствав под спиной стол, а рядом — хирургические инструменты (кстати, очень похожие на те, какими он сам обычно пользовалсяя), Тео почти успокоился. Расслабленно потянулся. Всё было в порядке. Всё было так... как и должно быть. Правда ведь?.. Конечно, он немного по-другому представлял себе своей первый раз, но.. учитывая то, что он постоянно теряет память — этот самый раз первый мог оказаться — чёрт знает каким по счёту. Я... не собирался сопротивляться. — Сделай это, — прошептал Теодорос. *** Странное, безумное желание отдаться врагу, позволить резать себя — такого с ним ещё не случалось. Хотя... что греха таить, Тео сделал немало странных и пугающих вещей. И неудивительно... Любой, даже самый милый и безобидный тинейджер, рано или поздно превратился бы в подобие Дракулы, получив то, что подарили Тео — на его совершеннолетие. Ему подарили свободу. Конечно, это несколько не оправдывало юношу, но факт оставался фактом — Тео не раз делал себе кровавые подарки... самого разного пола, возраста и видовой принадлежности, а в этот ра — почему-то сам захотел стать им. Может быть, потому, что странный прибор лишил его лишь воспоминаний о неко? Но не любви... Странное воспоминание, поднятое из изрезанного разума, лишь подтолкнуло, наполнив безрадостным ощущением бессмертия. Такого, которое врагу не пожелаешь. Добровольная жертва замерла в ожидании, но едва кольнувший в сердечко страх отступил раньше, чем он успел как следует... отвердеть. Неко не собирался причинять боли. Таинственный апельсиново-чайный кошак оказался ещё более сумасшедшим, чем он сам... Тео широко распахнул сверкающие возбуждением глаза — под плотной, мягкой тканью. Приподнялся, жадно вслушиваясь в такой знакомый и милый звук — разрезаемая плоть. Расслабленный юный психопат, казавшееся сейчас таким хрупким и лёгким, приподнялся, подавшись всей своей фигуркой — к кавайному вкусному потрошителю... Потянулся тяжёленькой, твёрдой и прохладной статуей — из живого и тёплого мрамора. Полуоткрытое личико жутковато улыбнулось. Давай, подари мне своё сердечко, рыженький мальчик. Охотник облизнулся — мокрый язычок проскользнул между мягких створок, почти касаясь жуткой раны, раскрывшего неко, будто увлекательную, зачаровывающую книгу боли — издававшую целый океан запахов и звуков! Тёмными волнами врывающуюся в те зоны мозга, что достались нам от рептилий. Плавно сел, слушая эмбиент плоти. И его пальцы уже тянулись к композитору, когда в грудь будто бы ударили подкованным сапогом. Укол прямо в сердце!.. Задохнувшийся, сжавшийся в комочек мальчишка скрылся за спинами невесть откуда появившихся незнакомцев, за закрывшейся дверью импровизированной операционной. А вот это было уже чересчур. Загги совершил ошибку... Резать позволили ему, а не каким-то двум незнакомцам. Странный, болезненно притягательный запах закрывшейся раны... пота, боли и чего-то ещё... чего-то неуловимого (любви?!..), отдалялся, исчезал... И Тео закричал, разрывая горло в кровь. Спрыгнул со стола, увернувшись от рук врачей, и ставшая звуком ярость пронеслась по окрестностям. Через какие то доли мгновения входная дверь разлеталась облаком щепок. Яростный, бешеный, влюблённый оленёнок настиг неко одним едва уловимым броском, и... вместо того, что бы снести красивую головку с плеч, неожиданно для себя самого — стиснул в объятьях, едва не ломая кости. — Куда это ты собрался? — холодно прошипел в лохматое тёплое ушко. Знай охотник, чем сейчас пожертвовал для него Загги... Но откуда ему было об этом знать?.. — Мы ещё не закончили. Безумные зелёные глаза сверкнули, впившись бешеным взглядом в девчонку. Быстрая злая улыбка. — Сейчас будет жарко, подруга. Не тормози. *** Какой сон снится тебе, любовь моя? Безумный, отвратительный, сладкий, красивый, волшебный, страшный?.. Что-то снилось и мне, до того, как я проснулся здесь — рядом с обнажённым маленьким ангелом, очень вкусным на вид. Девушка назвалась мне охотницей — самой низшей и грязной должностью в Корпорации — добытчиком дикого полуразумного мяса. Потом пришёл красивый рыженький мальчик — по имени Загги, и теперь он хочет разрезать меня на куски. Ну и хорошо, режь. Я почему-то хочу этого, нестерпимо хочу. Не боли, не смерти, а именно того, чтобы ты что-нибудь сделал со мной, с моим телом. Трахнул его, разрезал на куски или съел — мне всё равно... Кто ты такой, апельсиновый кошик? Почему я так сильно желаю убить тебя? Почему так сильно хочу? Из-за твоего тела? Глупости. Как будто мало видел двуногого мяса. Того, что считается красивым.. и наоборот. Мне хочется реветь, когда ты целуешь меня и тащишь на эту разделку. Мне кажется, будто ты не прикасался ко мне несколько десятилетий, и как будто я... нестерпимо хотел этого. Как же мне хочется... убить тебя!!! — даже сильнее, чем уколоться (твою мать, когда я делал себе последнюю инъекцию?!), но я.. Я не могу. Кто ты такой, Загги? Кем был ты для меня — до того, как я опять забыл всё? Ткань опять закрыла зелёные немигающие глаза, но на этот раз на хрупких обнажённых запястьях и щиколотках сомкнулся холодный металл. Как... жарко... Я не вижу, но наверное... облачка пара срываются с моего губастого ротика. Дёргаюсь, пытаясь отстранится, когда в мой задний проход грубо запихивают какую-то непонятную дрянь — но не могу сдвинутся, ни на миллиметр. Какой же глупостью было дать приковать себя. Почему... почему я не прикончил тебя, когда мог??... Один удар, и это безумие закончилось бы. И мы... вместе с этой девчонкой — вернулись бы в казармы корпорации... Что вы делаете, уроды?! Мои волосы. Я почему-то готов терпеть раны, но только не лысину... И это нисколечко не смешно! Хорошо, что волосы отрастают у меня очень быстро... — Тебе ведь не больно? Нет? Боль рождается в глубине рассекаемой кожи — будто громкий, звучный, сочный аккорд, и моё тело, напрягшееся узкой стрункой — басовито гудит..... до тех пор, пока из меня не вырывается грязное ругательство. Да, мне больно, Загги. Больно... Но я ничего не скажу тебе, даже не надейся. Ты не услышишь ничего, кроме моих воплей. На пытках охотники должны молчать. Даже если это какое-то глупое "очищение". Мне наплевать. Губы мальчика изогнулись в весёлой чуть подрагивающей, почти детской улыбке, и струйка неестественно яркой крови впитывалась в тонкую ткань повязки. Это игра... *** Пахнуло свежестью, и хрустально-чистые струйки резвее побежали по широкому, во всю дальнюю стену, прозрачно-чистому окну. Затуманившиеся очи голубоглазки резко прояснились... заметив движение. Метнулись от экрана к узкой белой ступне. И выше, по стройным ногам, туго обтянутым плотной джинсовой тканью, по нелепой тяжёлой цепочке, свисающей с массивного ремня. Полуголый белокожий юноша бесшумно подошёл к охотнице — шагая неестественно плавно и легко. Неожиданно возникший охотник уже не производил впечатления ожившей статуи, и весил, казалось — не больше маленькой белой бабочки (почему это пришло ей на ум?..) Аккуратные пальчики и гладкие пятки юноши, казалось, и вовсе не касались холодного пола. Протяжно грохнуло, и вспышка отразилась от белоснежного, не тронутого лезвиями тела. Как он оказался здесь? Густые растрёпанные волосы чуть шевелились в наэлектризованном воздухе. Тонкая сильная рука юноши плавно, невообразимо быстро метнулась к девушке, и тёплый пальчик мягко коснулся нежно-алых губ. Тео мягко улыбнулся, покачал лохматой головой. Бледные губы чуть шевельнулись, но шёпот был слишком тих, чтобы пробиться сквозь шум дождя. Но Цер услышала каждое его слово. Нет времени на вопросы, любовь моя. Помоги мне... Невесомые пальцы оторвались от горячих живых губ, и юноша грациозно лёг перед охотницей, медленно свернулся в клубок, прижав колени к груди, пряча лицо. Спинку мальчика украшали два трепещущих белых крыла — настолько хрупких и лёгких, будто феи соткали их из снежинок. Мы были близки, Цер... но ты не помнишь меня. Твои хозяева имеют власть над памятью. Крылья охотника-бабочки затрепетали, и хрупкая фигурка сжималась — будто от боли. Тело этого мальчика лишь дом для меня, истинного. Без меня истязаемый неком — лишь пустая бездушная оболочка. Загги любит меня, но он... не знал моей тайны, и потому позволил извлечь моё истинное тело. Я был в спине этого юноши, под татуировкой бабочки. Как же опечален будет безумный кот, когда очнувшаяся оболочка посмотрит на него — моими бездушными мёртвыми глазами... Тёмное небо вновь раскололось трещиной, и окно вздрогнуло от оглушительного грома. Тео бесследно исчез, но шёпот, утихая, ещё звучал в ушах охотницы... Они посадили меня в контейнер. Я потерял сознание от боли, когда они вынимали меня, и сейчас слишком слаб, чтобы вырваться на свободу. Вот он. В нём моё истинное тело — белая, чуть светящаяся бабочка, размером — приблизительно с твою голову. В сознании Цер возникла ёмкость рядом с залитым кровью столом. В лежащем на столе смутно угадывалась стройная безжизненная фигурка. Его уже освободили от захватов. Жуткие раны, не оставившие на нём не единого живого места — уже затягивались, но Тод казался сейчас безнадёжно мёртвым... До тех пор, пока он не сел — резким, молниеносным рывком. С силой, казавшийся невозможной для того, кого только что выпотрошили. Как рыбу... Жуткое трясущееся красное существо, бывшее только что вполне симпатичным охотником, судорожно сжимало кошака, обильно пачкало алым — золотисто-оранжевую кожу. Будто алой помадой множества женских губ. Разошедшиеся от рывка разрезы вновь стягивались, будто сшиваемые невидимой иглой. — Мне... мне страшно, Загги. Я боюсь... Картинка рассеялась в головке Цер, но она успела увидеть одного из хирургов Стола. Прячущийся под маской приближался к контейнеру, и тот задвигался, будто заключённое в нём забилось от страха или ярости. Быстрее, Цер. Ты успеешь... Отбери у него контейнер, и раскрой. Нажмёшь на панель сбоку, и я смогу выйти. Помоги мне, маленькая Цер... и я помогу тебе. Я стану твоим защитником. Мстителем. Любовником. Кем захочешь... Я защищу тебя от Корпорации! Выну из тебя металл. Помоги. Помоги мне... Шёпот утих, и девочка осталась одна. *** В наступившей после грохота тишине, в пустоте, между трогательной парочкой и бросившей кости девчонкой с оглушительно звонким щелчком раскрылся металлический контейнер. Выпустившее его существо неподвижно застыло в воздухе, не издавая не малейшего звука, не подавая даже малейших признаков жизни. Похоже, эта тварь даже разумом не обладала... Контейнер был пуст. Шелестящие крылья мотылька легли на хрупкие плечи девочки — нежным едва ощутимым плащом. Плавно тающий, едва ощутимый Теодор обнял девочку, шагнув из вспышки очередной, особенно яростной молнии. Коснулся призрачно тёплыми губами — нежно-розовой щёчки. Шёпот... Не сдавайся, маленькая смелая Цер. Приходи в лес. Я буду ждать тебя. Скажи, прошепчи "Я — Охотник", и я помогу. Всего лишь два слова. "Я — Охотник..." Я буду ждать, любовь моя. Фарфоровое личико чуть отстранилось, и узкая зубчатая трещина побежала от нижней пухлой губы, быстро расширяясь вниз, к подбородку. Чуть дрогнули раздвигающиеся подрагивающие жвала, и через мгновение... Цера вновь осталась одна. Полагаясь лишь на свои собственные силы. ...Приходи в лес. Нет, Загги! Нет!! Отпусти меня, отпусти!.. Почему ты не дорезал меня до конца? Я не могу быть с тобой здесь! Не могу, понимаешь?! Я должен вернуться. Вернуться к своим. Даже если они убьют меня. Моё тело такое лёгкое, слабое.... наверное, ты что-то вытащил из меня. Но тебе не вытащить всего. Всего того, что было от рождения и до сегодняшних дней. Я не могу измениться!!... Я люблю тебя, но... не могу оставаться здесь, слышишь? Я должен уйти! И я уйду. Я не буду здесь добровольно, не смогу. Но... я буду приходить к тебе. Если они оставят мне жизнь. Я не оставлю тебя. Ни за что и никогда. Но здесь... не моё место. Сколько мыслей, но ничего вслух!!!! Что тебе сказали мои объятья? Я дрожу в твоих руках, Загги, вжимаясь в тебя, захлёбываясь слезами, будто девчонка. Я и так слишком похож на неё — смазливой маленькой рожицей, узким окровавленным телом, испещренным мельчайшими шрамиками — как книга боли. Они останутся. Прости, Загги, но они останутся. Моя кожа будет такой же гладкой, свежей и неестественно белой, как свежий снег. Но... теперь на неё будет записано всё, что ты сделал со мной. Любовь моя. Ты ответишь за это. Тихо всхлипывающий, затих в любящих объятьях — засыпая от слабости. Влюблённый. Ненавидящий... Почти не чувствуя шершавого язычка — на сужающихся, бледнеющих письменах своего нового тела, слабого и хрупкого Драгоценная статуя стала уязвимой, и теперь... могла разбиться — от миллиона причин. Нет больше стальных синтетических мышц, нет металлических костей и множества усиливающих колдовских приборов. Нет сверх-реакции, нет могучей, пугающей силы в лохматом, бледном и глупеньком мальчике. Осталась лишь жажда крови. Не вампирячей, нет. Осталась лишь человеческая злоба... Жажда убивать. Тех, на кого укажет хозяин. Тех, кто окажется на пути. Теодор отомстит. Жестоко отомстит вам за всех убитых, хрупких и бледноликих мальчиков. За каждую каплю крови его братьев... Вы сдохните все. *** Почему Цер разрешила обнажить себя, уложить на стол? От неожиданности?.. Или, помнила когти коша? Его раскрытую грудь. Охотница решила не рисковать? Если она такая же, как и белокожий, то ей не впервой делать что-то, что ей не нравится — чтобы выполнить задание. Даже если выдал его не папаша... а её собственная голова. В бездне не видно широко распахнутых глаз. Теодор смотрит темноту... Так умеют только люди. Привычно сжимается сердце. В груди неумолимо сжимается, по мере того, как Тео приближается к... к чему? Ведь под ним — нет никакого дна. Но ведь и после смерти — нет ничего... Не хочу. Не хочу... Я хочу сам выбрать свою смерть, я хочу иметь выбор. Не надо... Не надо. Ну, пожалуйста... Теодор падает один, не как в том странном видении, где падали сотни, тысячи таких же, как он. Клоны, копии, куклы, манекены. И на всех — одна-единственная душа... И одна смерть — в тёмной безразмерной бездне... Сжимается грудь, тело напряжено до предела — под сладкими пальцами безумного, странного Загги. Приоткрываются пухлые губы. — Нет.. пожалуйста.... нет... Мальчик внезапно умолкает. Тёмно-зелёные очи приобретают цвет, жадно всасывая свет крошечного огонька. Где-то поблизости — или вдали? — с головокружительной скоростью падает обнажённая фигурка. Но это не брат-двойник. Это... — Цера-а?.. Мальчишка почувствовал гладкость стола — под испещрённым тончайшими шрамиками прохладным телом — покрытым коркой сворачивающейся крови. Изменённое сердце вновь забилось медленнее — подчиняясь тому, что жило в голове. Тому, что не вырежешь. Несколько секунд Теодор холодно смотрел на девушку в своих объятьях. Она решила поиграть с ним, когда он уснул?.. Только он имеет право на это — насиловать!.. Но не она. Кукла... — Да как ты.... смеешь... Белокожий резко отбросил от себя девушку, так, что она полетела спиной на пол. Приподнялся на столе, с яростью глядя на неё. — Не смей... без моего разрешения — никогда. Никогда! — злобно процедил мальчишка, слез стола, и прихрамывая, направился к ванной, забыв про существование охотницы. Нужно смыть с себя кровь, найти приличную одежду и валить отсюда. Или... Может быть, дождаться Загги здесь и отомстить ему? Он что-то сделал с ним, это очевидно. Это... противоестественное чувство. Это не любовь!!! Но... что это тогда? Что это за странное влечение?.. — Я не чёртов гомик!.. — ожесточённо прошипел тот, кто несколько часов назад — с упоением отдавался и брал... и прохромал в ванную, чувствуя, как ступни чуть приклеиваются к дорогому паркету. Ага, помню дорогу. Значит, уже был здесь... — Я не гомик... Интересно, меня трахали тут? В этой огромной ванне?.. Этот проклятый кошак... Откуда у него такой дом? Как он заработал на него? Прянички пёк?.. Тео сплюнул со злостью. Дверь закрылась за охотником — измученным, с торчащими во все стороны космами, слипшимися от крови, полудохлым после операции... и озлобленным на весь белым свет. Окровавленные узкие пальчики повернули ручку, и из-за двери ванной раздался шум вонзившихся в тело горячих струй. *** Что он успел сделать со мной? Бездна! Я же ничего... совершенно ничего не помню. Только бумажный дом, святящийся под звёздами, и пар от озера, медленно плывущий — над тёмной бездной. Юноша долго стоял под режущими тело горячими струями, упершись жилистой узкой рукой в роскошные плиты стены, и алая вода мягко уплывала в сток — вместе с болью и злобой. Глупо было отталкивать охотницу. Ему нужна защита сейчас. Когда он так слаб. И беззащитен... Уязвим. — Раз, два, три, четыре, пять, — беззвучно сказали пухлые губы — в горячий смывающий мысли шум. — Вышел фурри погулять. Тео провёл тыльной стороной ладони — по мягкому горячему мрамору женственного личика, убирая волосы с глаз. Ладонью, сжимающей большой и очень острый нож — с кухни Загги... Он казался сейчас таким тяжёлым. — Вдруг охотник выбегает... Радостная детская улыбка сменилась короткой гримасой, и Теодорос вновь улыбнулся. Боль тоже стало терпеть труднее... — Прямо в зайчика стреляет. Нож с глухим лязгом бултыхнулся куда-то под ноги. Белокожий открыл глаза, глядя на алую воду под ногами. Тёплый взгляд каменных глаз соскользнул на перерезанное запястье. И всё было прекрасно... Вот только... Чёртов звонок действовал на нервы. Через несколько минут на пороге прянишной показалась шатающаяся белая фигурка — сверкающая голым задом, с пропитавшимся красным бинтом на левом запястье. Мальчишка опёрся плечом о косяк, умудрившись не упасть при этом и не потерять сознание, и несколько минут мрачно созерцал посетителя. Это был обычный деревянный ящик, довольно большой. Посылка, судя по всему. В слабом свете спящего городка, под барабанящими струями дождя квадратный пришелец выглядел весьма и весьма внушительно. И мрачно молчал. *** Обойдя ящик кругом, равнодушно ожидал, когда ящик взорвётся или иным способом поздоровается с хозяином дома (мысленно мальчик уже присвоил себе прянишную, и планировал... грохнуть хозяина, когда тот вернётся. Грохнуть и... Бездна! Трахнуть его перед этим. Или после). Когда посылка наконец-то подала признаки жизни, Тео больше не колебался. Отодрав крышку с просверленными в ней отверстиями, бывший охотник посветил внутрь (умение видеть в темноте также улетучилось). Внутренности оказались живыми и шевелящимися, и Теодор удостоился испуганного кровавого взгляда. Живой груз выглядел, как девчонка-альбинос, начавшая превращаться в лисицу, но остановившаяся на полдороге. Не все навыки охотника покинули его, и мальчик без труда определил, что скованность движений не наигранна. И... альбиноса была той, кем казалась. Ненужной свидетельницей. Я слишком устал, чтобы получить удовольствие от твоей смерти. Ты умрёшь легко... Ногти лисички напоминали остренькие крепкие коготки, но носившая их ручка, едва ли не полупрозрачная, казалась слишком слабой, чтобы порвать ему шею. Фонарь выскользнул из пальцев, негромко звякнув в пузырящейся луже. Чуть покачивающийся силуэт охотника белел перед девочкой, окруженный ореолом рассеянного света и разбивающихся капель. Он встретил её взгляд своим. Тёмно-зелёные глаза жутковато улыбающегося мальчишки казались чёрными в полусвете. Пухлые губки шевельнулись, но слова заглушил прокатившийся гром, и ему пришлось повторить. Ответ заставил его негромко рассмеяться... Игрушка для куклы. — Ты что, под кайфом? Она не меняла позы, продолжая демонстрировать себя — будто под гипнозом или... под программой? — и Тео более внимательно изучил её фигурку. Болезненно белое тело было столь необычным — своей шёрсткой, пробивающейся местами сквозь тончайшую кожу, слишком крупной грудью, что белокожий всё же... изменил своё решение. Странная жертва заслуживала необычной смерти. Игры. — Иди за мной... игрушка. Внимательно осмотрев содержимое ящика, Тео обнаружил в нём сумочку с кучей странных предметов. Ещё раз глянув в неё, Теодор пожал плечами. Судя по всему они предназначались для любовных игр, но больше он не мог сказать... Любопытный охотник оставил сумочку рядом с её хозяйкой, и сел обратно в кресло — роскошное и глубокое (очевидно то самое, что упомянул Загги). Помолчал, глядя на игрушку, образцово-ровнехонько сидящую на медвежьей шкуре, лежащей между креслом и ярко полыхающим, уютно потрескивающим камином. Оранжевые языки пламени отражались игрой света на обнажённой фигурке лисицы. — Ты знаешь, как пользоваться этими предметами? Вытаскивай их из сумочки под одному, называй, и объясняй мне, для чего они нужны. Когда ты закончишь, я тебя убью — вот этим ножом. Понимаешь меня, игрушка?.. Начинай. Белокожий, лохматый псих устроился поудобнее, перекинув узкие ноги через подлокотник. Выгнулся, напрягая узкое тело, и нелепая стальная цепочка звякнула на поясе его джинсов. Пламя играло на лезвии армейского ножа в его руках. *** Красивые, гладкие и пёстрые вещицы ложились на шерсть медведя одна за другой, и мальчик уже с трудом сохранял бесстрастное выражение лица. Из груди поднималась щекочущая волна восторга.. грозя с шумом вырваться наружу — звонким радостным смехом или каким-нибудь глупым криком. Пухлые губы чуть изогнулись, сдерживая пробивающуюся наружу улыбку. Игрушки! У играющего в убийцу парнишки никогда не было их. А теперь сразу так много. И... у него не было такой интересной добычи. Судя по её виду, она чем-то больна. Тео не мог вспомнить точное название, но помнил, что этот недуг связан с отсутствием пигмента. Кажется, она должна плохо видеть.. поэтому ей будет трудно убежать. Хотя, лисица может быть стать очень опасным противником. И тем интереснее! Чуть позже я поиграю с тобой в догонялки... или в пятнашки. Прикажу тебе убить меня. Если сам не грохну. Теодор отодрал окровавленный бинт с запястья — разрез уже почти затянулся. Он с трудом сдержался, чтобы не вскочить, заливаясь звонким глупым смехом. — Пришло время умирать, игрушка. Прости, но мне некогда играть с тобой. За мной скоро придут — злые-презлые дяди. Я.. очень плохо себя вёл. Сияющие безумные глаза оторвались наконец от красивых шариков, колбасок и ремешков. Страпон мальчик видел впервые, и краткое пояснение лисички родило в его больной голове очередную безумную картинку. Она ждёт, что я поимею её.. Может быть, вместо этого приказать ей?.. Или... Полуголый убийца плавно поднялся с кресла, и потянулся, почти не дрожа от слабости. Прутики расширяющихся рёбер плавно натянули полосы обновленных мышц, обтянутых неестественно гладкой, чуть прохладной кожей. На матово-белой груди мальчика приподнялось лёгкое ожерелье — из вырванных клыков фуррей. Тяжёлый клинок смотрелся в его узкой ладони, как продолжение плоти, как живой тёплый металл. — Положи руки на колени и подними голову выше, чтобы мне было удобнее перерезать твоё горло. Нож приближался к лисичке, и казалось, что голос доносятся из его подрагивающего лезвия — пульсирующего бликами от огня. Узкие белые ступни мягко и бесшумно соскользнули с кресла на паркет, плавно погрузились в косматую медвежью шерсть. — Можешь закрыть глаза, если хочешь. — Прошептал нож, и бледные пальцы свободной руки погрузились в пышные белоснежные волосы, чуть сжали большое мохнатое ушко. Ладонь хозяина легла на маленькую головку рабыни. — У тебя... отличная осанка, игрушка. Ты очень хорошо держишься. Я разрешаю тебе выбрать себе имя.. Назови его мне. *** — Виксен?.. Мм. Самка лисы? Ха... Отличное имя для живого товара. Несколько секунд взгляд потеплевших зелёных глаз скользил по тонкой шейке, следя за трепыханием тончайшей кожи над артерией. Опустился ниже — на белоснежные обнажённые холмики — с розоватыми рожками одеревеневших сосков, и ненормально большой размер бюста лишь усиливал общее впечатление искусственности, нереальности. Евгеника?.. — Я пошутил, Викс, — хрипло прошептали острые зубки — в самое ушко лисички. — Просто... пошутил... Узкая мраморная рука отвердела и пришла в движение, перерезая ножом хрупкое горло. Волна ослепительно яркой крови пульсируя хлынула на роскошные сиськи, заливая бьющееся тельце, воздух с хлюпаньем и хрипом вырывается из раскрытой прорези нового рта, и Тео окунает в него язычок, припадая губами к "губам", к обжигающему потоку восхитительной влаги... Лезвие остановилось едва шелохнувшись, и лишь капля крови — медленно стекла по тонкой, едва не прозрачной коже альбиносы. Тео растерянно сжимал волосы дрожащей игрушки... Странное белое личико Ви, человеческое, и в то же время нет, исказилось некрасивой гримасой, мышцы подтянутого животика ритмично сокращались. Маленький губастый рот широко раскрылся, едва не выдыхая облачко пара и излившаяся девочка тяжело дыша, с бешено колотящемся сердцем осела у ног растерянного охотника — обессилевшая после ярчайшего оргазма. Пряди шелковистой шерсти проскользнули между длинных пальцев, и Тео отступил на шаг. Выпустил нож, и тот с тяжелым стуком воткнулся в паркет. Его удивило то, что она кончила (разве девушки кончают от страха?), и то... что он собирался убить её — на самом деле. Раньше он никогда и никого не убивал.. без приказа корпорации. По крайней мере, для удовольствия, а не для дела. Только по указке, по команде. Будто цепной пёс... Я могу убивать. Кого захочу... Охотник нагнулся к добыче, бережно подняв поблескивающее влагой тело и вынес его — из круга подрагивающего света. Роскошный пышнейший хвост бесшумно скользил по полу, покачиваясь в такт лёгким шагам... Мальчик медленно провёл язычком по маленькому порезу на шейке жертвы, и беззвучно исчез в темноте. В пустой комнате остался лишь торчащий переливающийся бликами нож. *** Они спустились по широкой лестнице, и через несколько минут девушка оказалась под струями горячей воды, в огромной белоснежной комнате. И в шуме врезавшегося в кожу душа почти не услышала щелчок сомкнувшегося ошейника. — Это стандартный рабский ошейник охотников. Теперь я должен касаться его каждый день — определённым образом. — негромко говорил мальчик, оглаживая кончиками пальцев — плечики девушки. — Иначе... он оторвёт твою красивую головку. Если попытаться повредить его, произойдет то же самое. Мальчишка резко выскочил из кабины душа, и злобно оскалился. Напряжённый, застывший, будто змея перед броском. Намокшие под душем джинсы, которые он так и не снял, плотно облепляли узкие бёдра и маленький выпуклый зад. — Кто-то... вошёл в дом. Напрягшая до звона белая спинка... плавно расслабилась. — И в бездну его. Охотник повернулся к лисице, развернул её, грубо схватив за хрупкое плечо и с громким шлепком прижал к стене — тяжёлым узким телом, жадно впился губами в пухлый ротик. Мягкая роскошная грудь, прижавшаяся к его груди... От этого захватывало дух. Тео торопливо избавлялся от джинсов, нетерпеливо потираясь об новую игрушку — всем своим упруго-твёрдым телом. А потом, не особенно церемонясь, подхватил под мягкие податливые бёдра и одним движением надел на себя — резко вклинившись в узкую норку. Сделал небольшую паузу, и задвигался, ритмично пробивая её тельце — глубокими сильными ударами. *** Как уже мог оценить Загги, охотник имел самые простые, если не сказать примитивные представления о сексе. И свою третью партнёршу (если считать Загги), чем-то особенным удивить даже не пытался, и просто самозабвенно нашпиговывал её лоно собой, с громким хлюпаньем и хлопками — флап, флап, флап! — погружаясь в неё, вбиваясь всей плотью и всем своим узким, гибким телом — таким эластичным, что казалось, будто он может коснуться затылком своего зада. Ещё несколько ещё более резких толчков, и Теодор почти перестал ощущать впивающиеся струйки душа, тело быстро-быстро немело, и от кончиков ног поднималось острое тёплое покалывание. Ошейник лисички вспыхнул алым огоньком и завибрировал, активированный. Пошёл обратный отсчёт. Отрывистое дыхание мальчика врывалось в пухлый ротик лисички. Тедди поудобнее перехватил её под ножки, пожалуй, слишком слишком грубо впиваясь в неё — узкими, гладкими пальцами.. будто вырезанными из белой кости. И теперь уже почти без ритма, беспорядочно врывался под пышный, яростно бьющийся хвост, внутрь своей игрушки, и их блестящие тела казалось, дёргались в безуспешной попытке слиться в одну хрипящую, горячую плоть — со свистом втягивающую горячий пар. Ошейник дёргался на шее, тонко звеня. До взрыва оставалось меньше десяти секунд, а потом... пластик створки душевой заляпался бы густым и алым изнутри. Теодор грязно выругался и словно бы попытался вбить лисичку в стену — несколькими яростными конвульсивными ударами, и тяжело дыша.. почти рухнул на пол, сжимая её в объятьях. Прижимаясь горячей спиной к прозрачной створке. И плотно прижимал к себе, пока семя изливалось из её набухшей "розочки". И Тео даже не пытался прошептать что-нибудь ласковое на ушко, и лишь молча обнимал игрушку... Пальцы нащупали и сжали серебристое лёгкое кольцо на её шейке, и принялись нажимать в нужных точках. Алый огонёк с тихим хрустом сменился на голубой, и исчез. *** — Это невыносимо, — проворчал мальчик, перевёл взгляд немигающих глаз в сторону шума. — Просто какой-то проходной двор... Разнежившийся мальчишка, расплывшийся чуть ли не медузой, подскочил комочком туго сжавшейся плоти — резко натянувшейся вокруг тяжелого скелетика. К счастью, кости ему не заменили, хотя и выпотрошили, конечно, — дай бог каждому... Наверное потому, что не почувствовали в них железа. Косточки усиливал материал, максимально приближённый к природному. — Пока что даю полную свободу действий, — негромко промолвил напоследок, бросив холодный взгляд — на сжавшуюся в душевой игрушку. Разумеется, я же не давал разрешения выйти из неё. Но теперь — дал... — Но я на твоём месте не стал бы отдаляться от дома. Чуть растянул бледные губы. — Этот ошейник тебе очень идёт, к твоим красным глазам. Сталь и кровь — отличное сочетание. Добежать до своего рюкзака и вынуть револьвер было делом несколько секунд. Белокожий скорчил обиженную гримаску, когда тяжесть оружия непривычно сильно оттянула пальцы. Пришлось держать его двумя руками, да и то — стволом в пол, а не перед собой. Как бы ещё отдачей не убило... Бездна! Как противно быть слабаком.. Кто просил вырезать у него усиливающие накладки? Чем они тебе помещали, драный ты рыжий кошак?!! Теодор встал напротив лестницы, по которой только что спустился Загги, и и до него донёсся слабые отзвуки ритуального кошачьего. Ничего ему не сказавшие впрочем. Вид у него был самый что ни на есть решительный, Тедди приготовился пристрелить первого, кто поднимется по этой лестнице. Всё равно с чем, с распростёртыми мурлыкающими объятьями или боевым кошачим мрявом... *** Она могла сбежать, когда у неё было время. Она могла хотя бы попытаться. Тогда, когда Тео был с ножом напротив неё. Когда Тео всаживал ей по душем. Но она даже не пыталась, и теперь у неё нет никаких шансов выжить. Рано или поздно альбиноса надоест ему, и он не станет отменять очередной взрыв. Или попросту пристрелит, как уже однажды убивал кошака. Но это было в лесу, рядом.... с тем странным Троном. А здесь же лишь тихий заброшенный городок, и больше ничего. Прислушайся, ну же. Слышишь крики — по всему городу? Ты думаешь, что все это — сплошь стоны и вопли удовольствия? Нет, милая... Это хозяева убивают свои игрушки. — Скажи, кто тебя этому научил? Ты же не всегда была такой, верно?.. Скучное банальное отсутствие света стало темнотой. Чернотой, жадно сосущей сердце. В медленно сдавливающем мраке медленно проявилась белоснежная фигурка обнажённого дрожащего мальчика. Он казался таким хрупким и уязвимым сейчас, что казалось, толкни его, и он разобьётся на тысячи невесомых осколков. Пустотелая фарфоровая кукла. Сейчас она теплая, сейчас в ней не только звенящий дичайший страх, но и желание текущей лисички — распространяющей тонкие запахи своего возбуждения. — Ты должна была бороться за свою жизнь, Виксен. — шептал Тео, — а не отдавать её мне... так запросто. Стань ближе ко мне, обними меня... Я боюсь темноты. Теодор медленно шагал вниз по невидимой винтовой лестнице, ведущей на первый этаж — туда, где ждала его любовь. Мокрые волосы мальчишки чуть шевелились, приподымаясь от пронизывающего, ледяного ужаса... Моё имя вы, как я могу понять, знаете, так что нет смысла представляться. — Сати... — едва слышно прошептал мальчик, не чувствуя тяжести револьвера в нелепо выставленных, бесконечно бесполезных руках. Тьма пульсировала между ним и девчонкой. Два цветных пятна в чёрном. Она несколько не изменилась... И платье было тоже, бледно-зелёное, длинное, с расклешёнными рукавами. С губы мальчика сорвалась ярко-алая бусинка, и бесшумно расплескалась об невидимую ступень — последнюю. Они напротив друг друга. Она сидела, будто на диване.. Её губки быстро-быстро двигались, будто в ускоренно перемотке. Мы встретились на озере. Девочка резко повернула головку в сторону и вверх, будто глядя на того, кто подошёл. Он спас меня, а потом улетел... На её тело из темноты наползали неестественно длинные пальцы с металлическими шипами когтей — мелкими рывками, скрещиваясь, надвигаясь на её тело. Будто кто-то обнял её, подойдя сзади... Теодор выстрелил. Медленно провернулся охваченный пламенем грохочущий барабан револьвера, и волосы Сати, настоящей, а не из кошмарных грёз мальчика, вздулись облаком, когда рядом с ней пронёсся обжигающе горячий снаряд. Теодор отлетел назад от отдачи, больно треснувшись спиной об ступеньки. В мгновенной вспышке вырвавшегося фонтана огненных искр мелькнуло что-то, похожее на брызги крови. Похоже, он попал в своего Загги. Ранил его вскользь? Слегка зацепил? Застрелил наповал?.. — Загги... Мальчик замер на ступеньках в неестественной позе, с запрокинутым неподвижным личиком. Будто упавшая и чудом не разбившаяся кукла. *** Бледные пальцы вцепились в запястье лисички, как захлопнувшаяся пасть росянки, как мраморный капкан. Теодор прижался мокрым лицом к её ножкам выпустив револьвер из руки, и тот с тяжёлым стуком упал на пол. Обнажённый охотник потянул лисичку за руку, заставляя её сесть на нижнюю широкую ступеньку лестницы и обнял её, будто ребёнок, дрожа... от холода? Страха... Теодор полуобернул гладкое полуживое личико к светящими в темноте зелёным прорезям. Крепко, крепко обнял лисичку, едва не до хруста. — Из-за неё сюда может придти... Флёр. И тогда он убьёт меня.. всех нас.. Она не просто так пришла сюда. Так не бывает, коша. Братик принёс её сюда.. чтобы показать мне, что он знает... где я спрятался от него.... Лепетание Тео стало почти неразборчивым, и он плакал в объятьях своей игрушки — жалкий, слабый и испуганный. *** Истерика закончилась, противоестественный панический страх к Флёру, а значит и к его девушке — вживлённый в сознание? Полученный каким-нибудь другим путём? — отступил, и девочка, лежащая в центре магазинчика, у широкого стола, уставленного банками с чаем, стала тем, уем она и была — измученным, до смерти усталым сознанием. Что с ней только не было.. Я жестоко допрашивал её, едва не применив к ней пытки. Всерьёз собирался отрезать ей хвостик.. Безумный полёт на грифоне, на орле, падение с почти космической высоты... Как столь хрупкое существо смогло выдержать такое?.. Слёзы высохли, кот держал в своих объятьях уже не ребёнка, а почти взрослого парня, вживлённого корпой в тело подростка. И он холодно, почти равнодушно обнимал его в ответ. Горячий, мягкий.. Я помню, как это тело грело меня. Приятную, постыдную боль в теле... Это было так необычно. Это необыкновенное ощущение заполненности, которого лишены большинство мужчин. Это не объяснить, это можно только почувствовать. И когда я был с тобой, я совсем не чувствовал себя геем. Ты же кот, не человек... Тео слабо усмехнулся, едва сдерживая смешок, облизывая прокушенную губу. И выпрямился, глядя на маленького кота сверху вниз, прижимая его к себе. Это было так интимно, так близко — просьба убить кого-то для себя. Но ты не сумел... Боишься. Не хочешь?.. Ты другой, Загги. И пытаешься сделать меня таким же. Вырезал из меня эти идиотские подпорки, одел в уютную кавайную рубашку... Ты хочешь, чтобы я был "собой", милым тёплым мальчиком. Но это не я... Охотник посмотрел ей в глаза напоследок. Так же, как раньше — холодно, спокойно... Жди здесь. И только попробуй сбежать, говорил этот взгляд. — Лучше быть моей игрушкой... чем врагом. — беззвучно прошептали губы. — Викс. А вариантов у тебя уже нет. Надеюсь, игрушка додумается отвести эту несчастную девчонку в спальню Загги. Вымоет и найдёт, чем накормить на кухне.. Ждите меня, я вернусь, когда покончу с этим кошаком. Пора заканчивать с ним, а то это уже даже не смешно.. * * * — Не так быстро, малыш. Мне нужно подготовится, — Теодор наклонился к огненно-рыжему неко и быстро поцеловал его в треугольное личико. — Подожди меня, я быстро. Он выскользнул из гаража, вернулся через пару минут. В своей привычной "униформе" — тяжёлые военные ботинки, джинсы с цепью, полосатая майка с длинным рукавом, туго обтягивающая чуть ребристый торс, фетешистские перчатки до локтя, идиотские пилотские очки с ярко-жёлтыми стёклами, ожерелье из клыков фуррей на груди. И рюкзак с оружием и снаряжением... Тонкий лохматый убийца мило, невинно улыбнулся, склонив голову набок... — Я готов. Проскользнул в салон, будто змейка, притянул к себе веснушчатое лицо — впиваясь обтянутыми тёмной кожей пальцами в огненную гриву, лаская поцелуем вкусные губы... — Поехали... любимый. Нам нужно закончить наш поединок. И на этот раз ты не оживёшь, рыжая тварь. Я люблю тебя. *** Несколько минут охотник печально улыбаясь, смотрел в стену, поглотившую кошака. Что изменилось? Что изменилось с того момента, когда вошёл я в бумажный дом? Теодор медленно выбрался из салона, срывая с себя ожерелье, сыгравшее свою роль, и белые кусочки бывших жизней хрустнули под тяжёлыми подошвами. Что изменилось с того дня, когда держал я тебя за горло и собирался убить? Тогда ты просто отключил меня, и выполнил мою отчаянную просьбу. Что изменялось, коша, что? Ты стал добрее? Или, опомнился наконец, и до тебя дошло значение слова "охотник"? Да, бездна! Я охотник. Я охотился на тебя, и я довершу... нашу охоту... довершу её до конца. То, что я полюбил тебя — ничего не меняет!.. Рюкзак рухнул на пол. Теодор разорвал упаковку на брикете и начал разминать густую плотную массу в ладонях. Потом отошёл, вынимая тлеющую сигарету из дрожащих губ, упал на колени, зажав уши ладонями и открыл рот, крича во всё горло. Дом вздрогнул, и огромный огненный кулак ударил за спиной сжавшегося белокожего, вырывая из стены фонтан дыма и обломков. Хриплый смешок, глубокая затяжка. Начисто оглохший Теодор шагнул в пробитый взрывчаткой проём, на ходу подцепив рюкзак на плечи. Поморщившись, потрогал ухо, из которого стекала алая струйка. Сплюнул сигарету. Щёлкнуло и на песок упал голубоватый конус света, высветив дымящиеся края проёма за его спиной — на месте уничтоженной потайной двери. Теодор поймал след, и быстро пошёл по отчётливым отпечаткам на песке — пружинистым неутомимым шагом. Ему казалось, что он чувствует... лёгкий горьковатый аромат его тела, на душе было светло и легко. Шагая по следам, мальчик углублялся всё дальше в глубину потайных ходов, понятия не имея, что он сделает, когда настигнет жертву. Обнимет, поцелует? Попросит прощения за то, что он психованный убийца, зацикленный на своей профессии? Попытается убить, надеясь, что коша оживёт опять, и всё будет как прежде? Или просто сделает своё дело и снимет шкурку, чтобы повесить её над камином? Он не знал... Знал лишь, что остаток всей жизни посвятит его поискам, преследованию ускользнувшей добычи. Голубоватый круг света скользил по песку, тянул за собой узкую быструю фигурку, удаляясь всё дальше и дальше в темноту, уменьшаясь, исчезая... На застывшим белой маской лице затвердела полуулыбка. И он больше не плакал, наверное. Да нет, нет конечно же. Что за романтическая пафосная чушь... Убедившись, что след жертвы всё дальше и дальше уводит его в паутину лабиринта под городом, Теодор врезал тяжёлым мраморным кулаком в каменную стену — заставив отшатнуться нескольких следовавших за ним несколько крыс и крокодилов. Потом заорал во всё горло, едва не подпрыгивая на месте. И, немного спустив таким образом пар, направился обратно к входу в Прянишную. Нет, нет, покачал головой Тео. Он не плакал. Не плакал... *** Я знаю, на ком можно выместить злость. Охотник неслышно появился за прилавком, появившись из-за потайной дверцы. Он долго собирал вырванные клыки, чтобы потом вновь связать их в ожерелье. А теперь сидел тут, закрыв личико узкой ладонью в тёмной перчатке. Будто продавец. Тихо, тихо сыпятся белые зубки на тёмную стойку. Гиена, тигр, пума, рысь, волк... Имён не помню, простите.. Щёлк, щёлк, щёлк... щёлк... По виду охотника нельзя было сказать, что он готов сейчас к дружеской беседе. Злоба клубилась вокруг него почти ощутимыми тёмными язычками, привлекая питающихся злобой существ — едва ли не со всего квартала. Теодор подпёр щёку рукой, принялся напевать себе под нос — тихим, хрипловатым голоском. Длинные пряди тёмных волос скрывали острые белые зубки, скалящиеся в злобной улыбке-гримасе. Там, где тени край дрожит, На границе вечной тьмы, Сумеречный мир лежит. Мир, куда уходим мы... Он нигде и никогда, Утонул в двухцветной мгле. Тот, кто оказался там, Тот уже не на земле. Тот, кто волю дал огню, Кто свой мир в тени нашел, Словно призрак проскользнул, Тенью стал и в тень ушел. Здесь спасение твое. Здесь тебя и гибель ждет. Тень, объятья распахнув, Твой последний вздох возьмет. Я превращу твою жизнь в ад, маленькая добрая Сати. Для тебя это никогда не закончится. нельзя так просто отдаваться в руки незнакомцев. Даже если он красивые и имеют пару красивых пушистых крылышек... Иногда у таких незнакомцев бывают оочень большие шкафы, набитые костями... Этот дом станет твоей тюрьмой. Тюрьмой для одного.. Да, да — только для тебя, не для маленькой сладкой Викс. У лисички никогда её не было. Откуда взяться свободе у вещи? Она лишь вещь, красивая, дорогая эксклюзивная игрушка для секса.... и всего, чего захочешь. Добренький коша ушёл, теперь меня ничего не будет сдерживать. Он говорил с ребёнком, которым я когда-то был. Пробуждал его во мне, когда я был рядом с ним.. Этот ребёнок любил его, а я, ненастоящий, — ненавидел всем сердцем. Да, любые злодеи когда-то были милыми, невинными детьми... *** Через несколько секунд на плечико лисички легла тяжёлая, неестественно гладкая ладонь. Испуганные глазки Ви обратились к нему, и Тео отметил, что они слегка косят. Сначала посмотрел один красивый глазок, а потом к нему с некоторой задержкой присоединился и другой. Интересно... — Пришло время, Сати. Лохматый охотник стоял в дверях ванной комнаты. Судя по всему, он следовал буквально по пятам за своей игрушкой. Прохладные пальцы сильнее вжались в лишённое пигмента плечо рабыни, прижимая её к такому тонкому на вид, и такому тяжёлому телу. В вытянутой руке охотника чернел небольшой пистолет, нацелившийся в тело неко — сжавшееся на краешке ванной. — Прощай. Он нажал на спусковой крючок, и оружие почти бесшумно выпустило свой снаряд. Поджарая, тонкая фигурка девочки медленно-медленно наклонилось, как в замедленной, съёмке и плавно упала на пол, разметав по нему гриву роскошных рыжих волос... глядя теряющими выражение глазками на холодно усмехающееся белокожее лицо. Потом он небрежно засунул пистолет за ремень джинсов, на ходу протянул лисичке её кимоно, подобранное им внизу, у её коробки. Наклонился над телом неко и вынул крошечный дротик из её груди. Сильнейший парализатор. — Приведи себя в порядок, и спустись в зал. Ты продавец-консультант и отлично разбираешься в пряностях и чае. Ясно? Будешь принимать посетителей магазина. Нам нужно поддерживать легенду.. А я пока отнесу нашу принцессу в спальню. Охотник без труда поднял завёрнутое в полотенце тельце, и вышел из ванной. И проходя мимо, по-домашнему чмокнул свою игрушку в щёчку — холодными бледными губами. — Поторопись, милая. *** Кровать Загги была ещё тёплой. И у охотника не было никакого желания рассматривать спальню апельсинового безумца. Лунный свет, падал из широкого окна во всю стенку, окрашивая узкую невесомую фигурку девочки. Он опустил её на постель, и маленькая кошка почти исчезла в ней — в огромной куче меховых одеял и подушечек всех размеров и форм. Теодор сел рядом, заботливо укрыл её и осторожно погладил по головке, стянув тёмную перчатку с пальцев. — Всё закончится хорошо, Сати. Будто в сказке. Брат залетит в это окно, будто ангел, и разбудит тебя поцелуем. И это будет банально, тупо и очень предсказуемо. А потом он убьёт злодея. И это тоже будет ужасно тоскливо и бездарно. И так... так искренне.... Где-то внизу звякнул дверной звонок. — За что ты любишь его, Сати? За крылышки? Их пришли ему из издёвки, потому что он боялся высоты. Панически боялся. А меня сделали охотником, чтобы ночью я охотился на дикарей в Лесу, среди чудовищ. Потому что... потому что я боюсь темноты... и вообще всего. Охотник склонился над неподвижной худенькой девушкой, чуть касаясь губами беленького, почти прозрачного ушка. — Что он наобещал тебе? Что будет вечно любить и защищать? Тоже самое он говорил мне... Теперь брат нестерпимо хочет убить меня.. едва завидев. Это тоже такая.. охуительно смешная шутка... А я... я боюсь его, Сати. ПРОСТО БОЮСЬ, СЛЫШИШЬ ТЫ, СУКА? Боюсь своего брата... своего Флёра.. Вся эта Корпорация — это одна большая шутка. Прикол какого-то богатея, которому некуда девать деньги... Ха! А ты небось ломала голову, нахрена всё это нужно... Или... может быть, деньги тут ни при чём, и всё это... всего лишь игра Леса. Со всеми этими его ёбнутыми Тронами и Хозяевами.. Или ещё кого-нибудь. Помолчал, любуясь точёными линиями её личика, а потом медленно провёл тёмным, почти чёрным язычком по серебристой шерстке — против роста волос... — Флёр обещал защищать меня. Меня, сука. Он мой брат. А ты — всего лишь очередная его потаскушка, случайно оказавшаяся на его пути. Уличная бродячая кошка... Он порывисто встал с кровати и направился на кухню. Кажется, в холодильнике ещё оставалось тесто для пряников. Повторить нехитрые манипуляции повара-неко будет несложно... Неловко будет, если гость закажет горячих пряников (это же прянишная в конце концов), а их не окажется... Тихо насвистывая что-то, окончательно свихнувшийся мальчик повязал фартучек поверх своего фетешистского наряда и открыл ближайший холодильник . Ага, вот оно! Тео щёлкнул переключателем, включил духовку и бросил в неё коричневый брусок. Вынул формочку из деревяшек и брякнул на длинный стальной стол, отполированный до зеркального блеска. Потом опёрся об него задницей, скрестил руки на груди и уставился в потолок — сквозь оранжевые стёкла очков.