Этот мир, наверное, должен взорваться.

Всё, что оставалось Кате Хорошенко это идти в неизвестном ей направлении с крепко зажатой бутылкой в правой руке и сигаретой в левой. Она чувствовала себя до невозможности паршиво, ей хотелось сейчас крушить и ломать всё, что попадалось под руку, но она сдерживала себя. Просто не могла обнулить все старания в школе леди из-за одного человека, который сейчас спокойно вел прямые эфиры в инстаграме в её же квартире и радовался жизни, не замечая, что лучшая подруга, поспешно схватив с вешалки пальто, исчезла за дверью уже около получаса назад. Как Катя могла позволить себе такую слабость? Снова довериться человеку, которому, казалось, это вообще не надо. Она выставила напоказ свою душу, эмоции и чувства, а в ответ получила взгляд полный равнодушия и, как ей показалось, презрения. -Кать, блять, да прекрати ты это уже, — голос Тани отозвался звонкой пощечиной где-то внутри, где сердце еще подавало ничтожные признаки жизни. — Это уже даже не смешно. Это Бурошенко, поцелуи на камеру… черт, — Бурая запустила пальцы в волосы и со злостью посмотрела в зеленые глаза Хорошенко, которая сейчас не хотела ничего, кроме собственного исчезновения из этой квартиры, из этого города и вообще, черт бы его побрал, мира. — Устроили здесь цирк! А я жить нормально хочу! Без этого всего! Надоело, понимаешь? — Ты сама начала эту игру, — голос Шаманки не дрогнул — она умела быть сильной, даже в моменты, когда пустота кислотой разъедала изнутри. — Не ты ли была инициатором большинства «поцелуев на камеру»? Не ты ли надевала футболки с надписью «Бурошенко» и подписывала так фото в инстаграме? Тогда тебе не хотелось нормально жить, а, Тань? Тогда тебя все устраивало? Таня непонимающе смотрела на подругу. Ну да, заигралась, ну что в этом такого? Кате ведь, как никому другому, известно, что она «продуманка». Что это сейчас за претензии? — Короче, не хочешь, не будет. Потому что для меня это больше, чем игра на камеру, — выпалила Хорошенко и тут же прикусила нижнюю губу. Она явно сказала лишнее. — А…- Бурая пыталась прочистить горло от предательского кома, — что это для тебя? — Бля, а какая уже разница?! — Да, ты права. Мне все равно, я просто хочу, чтобы это закончилось. Что бы это ни было, — Бурая развернулась и вышла из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь. Мир Екатерины Хорошенко взорвался. Вот только представляла она себе это совсем по-другому. Катя остановилась, глядя на черное зеркало Невы, которая сейчас монотонно билась волнами об бетонные парапеты. Девушка практически дрожала от холода и от бессилия, подкуривая очередную сигарету, зажатую в зубах. Черт, она пережила слишком много всего в этой жизни, чтобы сейчас убиваться из-за Бурой Татьяны Павловны и из-за неосуществившегося «Бурошенко». Дым наполнил легкие, и Шаманку предательски затошнило от эмоций и алкоголя с сигаретами на пустой желудок. Впервые, после проекта, она позволила себе напиться до такого состояния, что её любой момент могло стошнить на набережной, в общественном месте. И в этот момент, Хорошенко сломалась, оседая на холодный асфальт и закрывая лицо, по которому текли горячие слезы, дрожащими и ледяными руками. Горлышко бутылки выскользнуло из пальцев и со звуком, похожим на выстрел, бутылка разбилась о твердую поверхность, а вместе с ней и Катя.

***

— Где она? — Маша ходила из комнаты в комнату, истерично названивая Хорошенко, телефон которой, как говорил оператор, был недоступен. — Черт! Куда она могла уйти в таком состоянии? Из собственного дома-то?! Таня сидела и молча смотрела в одну точку, пытаясь избавить себя от мысли, что в исчезновении Кати виновата именно она, а точнее, их ссора. — Попозже, твою мать, о чем вы говорили? — Кузьмина готова была рвать и метать, что, собственно говоря, она и делала. Первыми были опрокинуты все стулья, позже со стола слетела бутылка с недопитым алкоголем, следующая на очереди была Бурая. — О Бурошенко мы говорили, — дрожащим голосом ответила Таня, останавливая слезы. — Ясно. — Что «ясно»?! Блять, почему вам всем всё ясно, а мне нет? Да, я устала от этого всего. И Кате я так и сказала, что этот цирк должен закончиться, но я не просила её уходить непонятно куда на ночь глядя, — серые глаза загорелись яростью. — Вы все тут корчите из себя открытых и добрых, своих в доску! Вам это нравится, мне — нет, понимаешь? — С чего ты взяла, что мы все здесь играем на публику? Таня, спустись с небес на землю. Не все, что происходит вокруг тебя, это игра! У нас больше нет сценария, за нами не ходят редакторы и операторы, это наша жизнь, а не чертов проект. Ты сама настолько заигралась, что не заметила, что у Кати настоящие ебанные чувства к тебе. Ей не нужно одобрение фанатов и Бурошенко, ей просто нужна ты. Настоящая и открытая рядом с ней, а ты, мало того, что людей, которые восхищаются тобой, до инфарктов и нервных срывов доводишь, еще и Катю оттолкнула от себя, — Маша сделала глубокий вдох и вновь набрала номер Шаманки, пока Таня приходила в себя, после слов подруги. То есть, всё, что делала Катя было искренним? Не желание угодить фанатам? Черт, Бурая, ну какая же ты тупая… — Алё, Шам, ты где? Что? Где? Еще раз, не слышно ничего, ветер сильный, — Кузьмина яростно кричала в трубку, но все равно не слышала ни слова, что говорила Хорошенко. — Катюш, вернись домой, а? Пожалуйста, мы волнуемся. Иначе я позвоню Поле и тебе не жить. На том конце провода послышались короткие гудки — Шаманка сбросила вызов. Таня медленно поднялась со стула и направилась в комнату, давая знать, что ей надо побыть одной. Дрожащими руками она набрала номер, который знала наизусть. — Хей, — глухо отозвалась Бурая, когда Катя взяла трубку. — Что… — даже через телефон, Попозже чувствовала, как Хорошенко дрожит от холода. Неудивительно — надеть пальто на одну футболку, на улице вообще-то декабрь. — Что… ты хочешь… Бурая? — Честно? Хочу, чтобы ты вернулась домой, — Таня не знала, почему у неё дрожат руки и почему так громко и гулко стучит собственное сердце. — Блять, — зарычала Шаманка, — да хватит с меня этих игр! Ты не хочешь Бурошенко?! Не будет! Не хочешь общения со мной?! Не будет! Я переживу, слышишь?! Я смогу! Я и из не такого дерьма вылазила. Забыть тебя так уж и быть, проблемы не составит. — Я не хочу… — Чего ты, блин, не хочешь? — Чтобы ты забывала меня, — Таня дала волю слезам, вернее, они сами покатились по щекам, размазывая тушь по лицу. — Ебать, как классно ты придумала! — Катя щелкнула зажигалкой, явно подкуривая очередную сигарету, — Бурошенко не хочу, тебя не хочу, а нет, стой, передумала, уже хочу. Я тебе, что игрушка? Которой захотели — поиграли, захотели — выкинули. Таня, я чертов человек. Мне больно, в конце концов! Научись понимать, что не только тебе бывает больно. Ты меня, как бы сказать… а да, точно, растоптала и превратила в жалкое подобие не знаю чего! — Да, блять, Хорошенко, я не хочу этих фандомов и прочего дерьма. Я, может быть, тоже просто хочу быть с тобой! Просто быть с тобой! — Бурая сорвалась на крик. — Зачем?! Зачем, блять?! — Да потому что, люблю тебя, Кать. Мир Екатерины Хорошенко взорвался второй раз за эту ночь, но только в это раз так, как она и мечтала. — Я… я тоже тебя люблю. — Значит, вернись домой, иначе, я найду тебя и убью к чертям собачьим, Хорошенко. Этот мир, наверное, должен был взорваться, чтобы всё наконец-то стало на свои места.