Выбор

…она почти задремала — в прохладной, чуть колеблющейся над головой синеватой тени: глаза закрывались сами, и сознание уплывало, сколько ни щипли себя за ладонь. Оттого, должно быть, и не заметила — как появился перед ней силуэт: тот самый, которого дожидалась. Другая женщина соткалась, словно полотно, выходившее из-под ее рук когда-то (выходившее, по слухам, и до сих пор): будто из туманной взвеси, наползавшей сверху от гор. Небольшого роста. Изящная. Легкая. Белые волосы — не серебристые, как она ожидала, скорее чистой ясной белизны, точно соединенные цвета радуги. И лицо… такого странного спокойствия она не сумела бы изваять: одновременно предельного, неживого — но скрывавшего изменчивость внутри: точно так, как в лице ее сына всегда жила возможность улыбнуться или нахмуриться — в любое мгновение. — Что привело тебя сюда? — спросила Мириэль (Фириэль). Голос был тихим и ясным; хотя бы это совпадало. — Любопытство, — Нэрданель наклонила голову к плечу — и словно уронила слово: алой ягодой на траву. — А. Вот оно что. — Как будто этот ответ ее полностью удовлетворил, Мириэль присела на траву — не близко, но рядом. Ее одеяние оказалось сделанным из обычной ткани — по крайней мере, с виду: так же смялось, так же потемнело от росы по подолу. — Но что же хотела бы еще знать та, кто прозвана Мудрой благодаря своей предусмотрительности? — Ты тоже звалась мудрой, — заметила Нэрданель. — Нет, — Мириэль покачала головой — отрывистый жест, точно у шарнирной куклы. — Ты ошибаешься; или язык переменился даже сильнее, чем мне хотелось, за эти годы. Я звалась той, чьи руки ведают память, звалась помнящей, звалась искусной в сплетении слов. Но не мудрой, как ты. Потому что это прозвание дают за то же, за что тебе — и другим, подобным тебе. — За что же? — За понимание должного. Я же известна как та, кто не прислушалась к долгу. Последовало молчание. Нэрданель глядела искоса, не переставая изумляться: тому, с какой неподвижностью сидела Мириэль в своей вроде бы непринужденной позе. Как коснулась травинки, легшей на платье: с медленной аккуратностью, и как после этого ее ладони возвратились в прежнее положение — ни на волос не изменившееся, точь-в-точь. — Ты засомневалась в сделанном, так? — вновь произнесла Мириэль, не поворачивая головы. — Зря. — Не думала, что услышу те же слова от тебя, — Нэрданель попыталась усмехнуться. — Ты сделала выбор. Тебе нужно жить с последствиями. Каждому и каждой из нас нужно жить с ними — или смотреть, как живут с ними другие: как смотрела я. — И это значит — жить в неизвестности? — этот вопрос она задала громче, чем собиралась: почти крикнула. Мириэль подняла руку ладонью вперед — неожиданно властным жестом. — Ты не увидишь гобеленов Вайрэ. А если бы и увидела, то не поняла бы их. Они — не для Живущих. Тебе не утолить ими свое сердце. — Тебе не жаль меня, верно? Потому что я оставила его. Потому что не одобрила его взгляд на свободу. Мириэль поводит плечами. — Свобода недостижима. Я желала ее сама, и я это знаю. Каждый может получить лишь столько, сколько дано. — Но значит ли это, что ты осуждаешь его? — Разумеется, нет. — Губы Мириэль тронула улыбка — нездешняя, отдающая тенью потерянного тепла. — Путь — это нить, и пока она длится, она ценна тем, какой создает узор. — Но что делать мне? Мое искусство обретает форму, и не меняется больше. — Значит, всё дело в этом? Тогда у меня тем более не найдется тебе ответа. — И всё же — скажи. Даже если это будет не мудрость. — Ты могла бы выйти замуж, — уронила Мириэль, едва ли не безучастно. — Снова. Благодарение моему мужу: эта дорога открыта. Если нет желания терзаться и вспоминать. Конец мира, в конечном счёте, ещё далёк. Еще много пряжи не сплетено; поверь мне. Лицо Нэрданели пошло, должно быть, сейчас пятнами — алыми на смуглой коже: как от удара. — Я говорю это без злости или оскорбления. Игла идет в одну сторону, идет и в другую. Точно так же я не держала и не держу зла на Индис — она тоже сделала выбор, как и все мы. Впрочем… — Мириэль сощурилась, наконец-то оглядывая собеседницу внимательнее и будто бы полнее, — возможно, ни тебе, ни ей не нужен больше супруг… Нэрданель приоткрыла рот — но ничего не смогла сказать: настолько неожиданно и необыкновенно вдруг прозвучали эти слова. — Возможно, — повторила Мириэль, невесомо кивая — или так легли тени под подбородком?.. — самой себе. — Возможно, это сплетение нитей даст ещё что-то новое, и притом в здешней земле, не в той. Но я непричастна к этому. Мне — прошлое и непреложное знание. Тебе — настоящее и неуверенность. Еще несколько ударов сердца (когда Нэрданели казалось, что, вопреки очевидности, бьется лишь одно: ее собственное) они глядели друг на друга — противоположностью отражений, совпадая только в несходстве. Глаза Мириэль, немигающие, серебристые, блеснули напоследок. Она поднялась — и исчезла в иссиня-белой дымке: как не было.