чай

— Я умираю?..       Этот вопрос, заданный хриплым шепотом, поставил юную медсестричку в тупик. Девушка смутилась, опустила взгляд, сжимая тонкими пальчиками давно высохшую салфетку. Она не знала, как поступить, что ему ответить.       Точнее, знала, но не была уверена, стоит ли это говорить вообще. А Котов ждал, ждал, пристально смотря на нее из-под немного опущенных век, напрягшись всем телом, будто перед прыжком в пропасть. — Н-н… — нет, все же не смогла, стыдливо сжала узкие плечики. Этой секунды сомнений и нерешительности хватило, чтобы лежащий перед ней мужчина вспыхнул от негодования.       В следующее же мгновение Петр, привстав на локтях, резко схватил Снежок за предплечье, потянул на себя. Блеклые синие глаза вспыхнули, лихорадочно заблестели, и Аня почувствовала, как мелко дрожат его пальцы. — Хоть ты не лги мне. Я окружен ложью последние две недели… И еще одно вранье не перенесу. Ответь мне, ответь честно… Я умираю? — не то спросил, не то припечатал Котов, судорожно вглядываясь в черты её резко побледневшего личика, голос его то и дело срывался, он часто делал паузы.       Снежок, не выдержав, отвела взгляд в сторону. Помолчала немного, и все же прошептала, сглатывая, теряясь под сверлящими зрачками-точками пациента: — Финальная стадия… Излечение практически невозможно… Не более трех месяцев… М-может, и того меньше… Не могу точно сказать, Петр Егорович… Простите…       Она всхлипнула, и все же осмелилась взглянуть на мужчину, когда молчание слишком уж затянулось, а сжатая рука начала ныть.       Изобретатель от её слов побелел, как смерть, теперь мало чем отличаясь от одеяла, под которым лежал, его тонкие губы дрожали. Казалось, весь мир вдруг перестал существовать для него, и он ушел в свои мысли.       Девушка осторожно вытянула руку из ослабевших пальцев, Котов внимания на это не обратил. Медленно моргнул, судорожно вдохнул и выдохнул через нос. — Три месяца… — пробормотал он еле слышно, откидываясь на подушку и упираясь взглядом в потолок, — Три месяца… Ха…       Петр вдруг негромко, хрипло рассмеялся, к большому удивлению медсестры. — А профессор пророчил мне год… Ха… Забавно… Человек, отдавший полжизни клятве Гиппократа, в итоге солгал смертельно больному… Какая прелесть. — Петр Егорович прикрыл глаза, ухмыляясь одним уголком губ, — другого я и не ожидал.       Аня же сидела все это время неподвижно, сцепив худенькие лапки в замок и положив их на колени. Она наблюдала за Котовым, и поражалась его мужеством, удивительным спокойствием — слишком тихо, даже как-то смиренно принял он страшный факт своей ближайшей смерти. Это пугало девушку, и одновременно восхищало, и с неприкрытым девичьим благоговением смотрела она на Петра. — Петр Егорович… — проговорила она негромко, уже мысленно подбирая слова утешения, но произнести более ничего не успела. Котов опередил её, склонив голову к плечу и взглянув из-под приоткрытых век, улыбнулся слабо: — Сделай-ка чайку, Анечка. Английского. Третья коробка, на второй полке буфета. Две чайные ложки, одна — сахара. Не передержи только… Горькости мне теперь хватает с головой.