Отпусти

Король гладит пальцами запястье Сан, всматриваясь так пристально, будто она вот-вот истает у него на глазах. Исчезнет, развеется, как дым, как неверное утреннее видение на грани сна и яви. Взгляд и жест — обеспокоенные, бережные, но то, что он говорит, невинным не назовёшь. — ...когда он сверху. У него ловкие пальцы и язык. — Король пожимает плечами. Вид у него увлечённый. Волосы убраны с ночи кое-как, верхнее платье небрежно накинуто на плечи, и широкое, скрытое под пологом королевское ложе тоже ещё разворошено. Интересно, думает Сан, зачем он ей всё это говорит? Неужто думает, что это её заденет? Судя по тому, как он вглядывается в её лицо — так и есть. — Но ведь не только в пальцах и языке дело, — она заставляет себя собраться, и голос звучит мягко. Ван Вон замолкает, резко, будто наткнувшись на преграду. Ох, ну в самом деле, думает Сан, с трудом подавляя раздражение. Как она устала от проверок! От бесконечных прощупываний границ их с Ван Рином лояльности, от всей этой осторожной возни, которой Ван Вон, надо полагать, научился в Юани при дворе своего дядюшки. Как будто им и прежних Ван Воновых истерик было мало. Даже теперь, когда Ван Рин возглавил личную королевскую охрану, а она держит в руках тигриную долю всей торговли Корё, король никак не может остановиться. А пригласить её мужа в постель, чтобы наутро вызвать её к себе в покои обсудить подробности — это, надо полагать, ещё одна проверка. Ну что же, Рин и вправду в этом хорош — как и во всём, за что берётся. Сан нечего стыдиться своего выбора. Она по-прежнему твёрдо убеждена, что её супруг — самый блестящий мужчина Корё. Ещё она прекрасно знает человека, за которого вышла замуж, и потому никаким рассказом её не смутить. Если любишь человека, принимаешь его вместе со всеми его желаниями. Даже если он желает лечь в постель с их другим мужчиной, вонзаться в него, изливаться в его рот, всю ночь валять его по багряным королевским шелкам, облизывать ему соски, как женщине, целовать ему шею и ямку под волосами, а под утро заменить соитие на ласки пальцами — четыре войдёт без труда. Как странно, думает Сан, что для неё и Рина Ван Вон — их другой мужчина. Один на двоих. Впрочем, Будда учит, что у супругов всё так и должно быть: разделённое поровну. И радость, и горе. И глупое, продиктованное не иначе как врождённым слабоумием решение вернуться к человеку, чья жёсткая, душная, нерассуждающая властность вполне может закончиться для них темницей и цепью, прикованной к каменной кладке. Даже дикие соколы, бывает, возвращаются к отпустившему их ловчему. И, изредка, остаются. Особенно если у дурака хватает ума подставлять под железные когти голое, не защищённое перчаткой предплечье. Соколы — не певчие птицы и не меньше прочих хищников любят тёплую кровь. — Нет, — справившись с замешательством, тихо говорит Ван Вон. — Не в пальцах и языке. Он, наконец, выпускает ладонь Сан, садится прямее. Встречает её взгляд и вновь пожимает плечами, ища слова, чтобы объяснить, почему минувшую ночь глава его охраны провёл так, как это произошло: — Он заботливый.