Заблудшая душа омеги

      На улице опять льёт несильный дождь… Всё небо затянуто тучами, будто горюет о чем-то. Прямо как в тот день. На улицах города безлюдно. В такую гадкую погоду нормальные люди сидят по домам, но нет.       Перед глазами священника закапывают гроб. Очередная могила… Очередной крест… На этот раз на нем выгравировано новое имя «Ким Тэхен». Рядом со свежим надгробием когда-то было вознесено ещё три могилы.       «Вся семья вместе», — пронеслось в голове у молодого альфы.       Он осознавал, что пережил всю семью близкого ему Кима. Сам убил возлюбленного и оборвал род. Может быть, где-то и есть разветвление в этой семье, но не для Чонгука. Жутко хотелось выть от боли. Не физической, а душевной.       «Уничтожить самого близкого человека на земле…»       Вам никогда не понять этого чувства… Но я вам и не советую это делать.       Всю церемонию Чон провел как на иголках. Ком, который напрочь застрял в горле, не собирался отходить, мешая глотать. Он был готов в любой момент упасть на колени и в истерике вымаливать у него прощение, хоть его омега уже этого и не услышит. Ему было бы всё равно на людей, собравшихся здесь. Тут находилось несколько человек… Чонгук, трое друзей и ещё какой-то мужчина в возрасте. Это все, кому был нужен ушедший.       Дождь усилился ещё больше, а люди, собравшиеся вокруг могилы, начали расходиться. Спустя десять минут остался лишь священник. Капли дождя стекали по волосам, черная одежда промокла до нитки, а самого альфу колотил озноб, но он всё равно продолжал стоять напротив могилы, как бы пытаясь вымолить прощение.       Неожиданно он услышал смех и повернулся. На кладбищенской скамейке сидел чертенок. Внешность точь в точь как у него, но на голове были небольшие рога.       «Он… это именно он помог мне выебать Тэхена… это он порвал ему глотку».       Чонгук хотел сорваться с места и врезать ему, но не мог. Тело будто приросло к земле и даже не собиралось двигаться.       — Ну, не я же разозлился на омегу и яростно напрыгнул на него, — проговорил тот, и уголки его губ расплылись в ухмылке, — это ты начал эту игру… И нечего на меня сваливать. Ведь именно святоша, проорав '"Не болтай, а продолжай стонать», выдрал язык омеге.       — Нет… Я не мог этого сделать, — закусив губу, произнес Гук, — я не дикарь, как ты.       — Как знаешь, — пролепетал демон, и улыбка с его лица исчезла. Он медленными шажками подошел к кресту и поцеловал его. — Я ждал ребенка от моей омежки, а ты убил их обоих… Священный Чонгук убил ребенка и свою омегу. Скажи, а ты знал, что он хотел секса?       — Конечно, знал… — прошептал Чон.       — Пх… Если бы ты знал причину, то… хотя… нет. Не изменил бы ты своё мнение, — не дав человеку сказать, демон продолжил: — В свои девятнадцать он был девственником. Представь, сколько течек он провел один. Ни разу не засматривался на другого альфу. Ты в курсе, что если омега будет проводить течки без альфы, то вскоре станет бесплодным? Да-а-а-а… Тэхен хотел родить от тебя ребенка. Ему было мало твоих поцелуев.       Дьяволенок запрокинул голову и подставил лицо под прохладные капли дождя.       Чон даже не знал, что ответить. За один диалог он узнал так много, чего не замечал за десять лет, проведенных с Тэхеном. Его мысли прервали звуки, которые исходили из уст второго Чонгука. Демон, еле приоткрывая рот, читал своеобразную исповедь:       В этой могиле под скромными ивами       Спит он, зарытый землей,       С чистой душой, со святыми порывами,       С верой зари огневой.       Тихо погасли огни благодатные       В сердце страдальца земли,       И на чело, никому не понятные,       Мрачные тени легли.       Спит он, а ивы над ним наклонилися,       Свесили ветви кругом,       Точно в раздумье они погрузилися,       Думают думы о нем.       Тихо от ветра, тоски напустившего,       Плачет, нахмурившись, даль.       Точно им всем безо времени сгибшего       Бедного юношу жаль.       По щеке демона скатилась черная слеза. У священника перехватило дыхание. Слеза, в которой собрались вся печаль и горесть.       — Теперь страдай, Чон Чонгук, — произнес демон, поднимая голову. — Живи с этим. Ты, святой, убил любимую беременную омегу, — произнес он и растворился в воздухе.