Больше, чем игра

Океан Эльзы - Я так хочу до тебе

Дальнейшее Дженсен помнил как в тумане. Он наспех натягивал вещи, сбивчиво отвечая на вопросы встревоженного Миши, а в голове стоял невозможный звон. Как?.. Воспоминания – как вспышки. Вот он вылетает из павильона. Смазанные лица коллег-актеров, довольные, беспечные. Вот он уже в трейлере, спешно скидывает вещи в сумку. Бумажник выпадает на пол из трясущихся рук. Вот он звонит в аэропорт. Ближайший рейс до Лос-Анджелеса вылетает через полтора часа. Хватит времени доехать. Такси уже ждет его за воротами. По дороге до аэропорта Дженсен лихорадочно комкает края куртки. Как? Черт возьми, как это случилось? Страшные образы возникают в голове вперемежку с почти радужными воспоминаниями. Счастливая Дэннил возле своего желтого Мини Купера. Рядом крутится их пес Бакстер. Дорога усеяна обломками машины, зловеще поблескивают осколки в нервных всполохах полицейского маячка. Улыбающаяся Дэннил едет за рулем. Округлившийся животик уже не оставляет сомнений в ее беременности. На заднем сиденье продукты в бумажных пакетах. Из окна искореженного кузова свисает тонкая женская рука. С пальцев капает кровь. Дженсен встряхнул головой. Поймал собственный взгляд в зеркале дальнего вида. Он сам был похож на восставшего покойника: бледный, потерянный, с невыносимой болью в глазах. Не так, совсем не так он хотел быть с Мишей! Не такой ценой… Такси остановилось у входа аэропорта. И снова все понеслось в карусели: терминал, таможенный осмотр, зал ожидания, взлетно-посадочная полоса, самолет. Но стоило Дженсену сесть в кресло, как пугающие видения искореженного Мини Купера вновь ожили в его сознании… Это был долгий полет. Эклз заказал не одну порцию алкоголя, чтобы хоть как то облегчить чудовищное чувство вины. Никогда прежде он не ощущал так сильно рок, не верил в кару за свои поступки. Дженсен вырос в очень религиозной семье. С детства в него вбивали, что нельзя грешить, что Бог следит за ним, что, стоит ему оступиться, возмездие настигнет. Небеса жестоки к тем, кто преступает их законы. А Дженсен чувствовал, что грешил! Нельзя было изменять жене, нельзя было трахаться с мужчинами, нельзя было влюбляться в Мишу… Слезы отчаянья вскипели в уголках глаз Дженсена, но он лишь раздраженно их сморгнул. Черт, его жена, возможно, как раз в эту минуту умирает на операционном столе, а он жалеет себя? Он плачется о том, что не может быть с Коллинзом? Самолет ощутимо тряхнуло – зона турбулентности. Слова молитвы, вдолбленной в детстве, грозным призраком всплыли в голове Дженсена. Бог карает, но Бог и милует. Ухватившись за молитву, как за спасительную соломинку, Дин зажмурился, а его губы сами зашептали полузабытые слова: - Исповедую Богу всемогущему, блаженной Марии всегда Деве, пресвятому Михаилу Архангелу, всем святым, что я согрешил много мыслию, словом и делом. Особенно делом. Моя вина, моя вина, моя величайшая вина. Моя долбанная вина… * * * В Лос-Анжелесе его уже поджидало такси. Утомленный после перелета, наполненного тревожными видениями, Дженсен ненадолго провалился в зыбкую дрему на заднем сидении. Лишь сердце ныло, разрываемое на части. В клинике Эклз сразу бросился в регистратуру, расталкивая возмущенных посетителей в очереди. - Моя жена, - выдохнул он в окошко дежурной медсестре, - Что с моей женой? - Простите, сэр, имя вашей жены? - Дэннил. Дэннил Эклз. - Одну минуту. Это была самая долгая минута в его жизни. Девушка пробила имя по базе, прокрутила колесико мышки, близоруко щурясь в экран. Дженсен в это время нервно барабанил пальцами по столу. - Хм, - девушка, наконец, взглянула на мужчину, - Ей сделали операцию, и сейчас она в отделении интенсивной терапии. Сейчас я свяжусь с ее лечащим… Но Дженсен уже не слушал. Он ринулся в указанном направлении, уворачиваясь от каталок и медперсонала. Но у дверей в заветное отделение его, как и следовало ожидать, перехватили медбратья, по размаху плеч и росту не уступавшие Падалеки. - Сэр, вам туда нельзя, - спокойно, но все же с нажимом произнес один из них. - Вы не понимаете, - Эклз попытался высвободиться из их захвата, - Там моя жена! Моя вина… - Сэр, мы… - Простите, вы – муж Дэннил? – мягкий голос из-за спины. Медбратья неохотно отпустили Дженсена. Он обернулся. К нему обращался один из врачей. Стетоскоп стерильно поблескивал у него на шее, а из нагрудного кармашка торчали две ручки. - Да. Я Дженсен Эклз. - Лайонел Гольцман, лечащий врач вашей жены. Он протянул ему руку. Дженсен на автомате пожал ее, невольно отметив то, что рукопожатие крепкое и спокойное. - Что с ней, док? Гольцман вздохнул. Встревоженно блеснули глаза за стеклами дорогих очков. На вид ему было едва больше тридцати пяти, хотя, возможно, возраст прибавляли аккуратная бородка и очки в тонкой оправе. - Она поступила к нам в тяжелом состоянии, но на данный момент угрозы жизни нет. Мы провели довольно сложную операцию, и теперь она на восстановлении. - А ребенок? – голос Дженсена невольно дрогнул. Врач тепло улыбнулся. - Мы спасли жизнь обоим. Слезы все же покатились по щекам Дженсена. В порыве чувств он заключил Гольцмана в объятья, от чего тот лишь засмеялся и смущенно похлопал его по спине. - Но ее состояние по-прежнему расценивается как тяжелое. Впереди долгий курс лечения и реабилитации, и мы не можем сказать, как последствия аварии скажутся на здоровье плода. Все-таки срок уже не маленький, двадцать пятая неделя… - Док, когда я смогу ее увидеть? Гольцман поправил на носу очки. - Очнется она, в лучшем случае, через 12 часов, но вы можете с ней посидеть. Доказано, что люди чувствуют присутствие близких, даже находясь без сознания. Медбратья открыли перед ними двери, и Дженсен с врачом вошли в отделение интенсивной терапии. Тут даже запах стоял другой. Не пахло ни кофе, ни смесью духов и пота, как у регистратуры. Только ядовитый запах лекарств, от которого моментально пересохло в горле. Гомон общего коридора как отрезало – в отделении стояла тревожная тишина, нарушаемая негромкими репликами медперсонала и неприятным пиканьем приборов жизнеобеспечения, доносившимся из палат. - Как нам сообщили, ваша жена ехала по 135 шоссе, когда из-за поворота на нее вылетел грузовик, - рассказывал по дороге доктор, - Водитель не справился с управлением. Дженсен прошиб холодный пот. - В последний момент ей удалось увернуться от лобового столкновения, что неминуемо привело бы к… В общем, грузовик задел ее по касательной, и она, вылетев с дороги, врезалась в ограждение. - Господи… - Хорошо, что сработала подушка безопасности, и потом ее быстро доставили к нам. Мой рабочий день уже закончился, но в клинике кроме меня, не было вчера другого врача, способного справиться с такой операцией. Признаться, даже для меня это было сложно, - Гольцман невесело рассмеялся, - Все-таки я боролся за две жизни одновременно. Операция шла шесть часов. Но мы вытащили ее. Он улыбнулся Дженсену. И в его улыбке было столько тепла и доброты, что актер в очередной раз испытал муки раскаянья. Они подошли к палате Дэннил. Сердце Эклза неистово заколотилось, а ком подкатил к горлу, но он смело толкнул дверь. Дэннил лежала на широкой больничной кровати. Ее почти не было видно за маской и трубками. Но на то, что было видно, нельзя было взглянуть без слез. Лицо было в порезах, темная ссадина на щеке, руки все в ушибах и синяках. Голова перебинтована. Капельницы хищно присосались к венам. Нервная кардиограмма зеленой молнией вспыхивала на мониторе, рядом перещелкивались какие-то цифры. - Побудьте с ней немного, а потом зайдите ко мне. Нужно обсудить лечение, - врач легко похлопал его по плечу и вышел. Дженсен остался со своей женой наедине. - Дэнни? – хрипло позвал он, хоть и понимал, что она под наркозом и не слышит его, - Дэнни? Его голос - непривычно громкий и хриплый в стерильной тишине больничной палаты. Ни движения. Все так же вспыхивает кардиограмма да пищит монитор. Дженсен опустился на стул рядом с постелью. - Дэнни, я не хотел так, милая, я не хотел так, - он уткнулся лбом в ее пугающе холодную руку. Дэннил не отвечала, оставаясь равнодушной к страданиям мужа. - Дэнни, прости меня, прости, слышишь? – срывающимся шепотом молил Дженсен, сжимая руку жены, - Моя вина, моя вина… Ему хотелось выговориться, хотелось сбросить давящее чувство, что мучило его душу. - Дэнни, Дэн, прости, прости за… за Мишу. Я не знал, что будет так, - словно в забытье бормотал он, сжимая холодные пальцы Дэннил, - Это было просто наваждение, я знаю, я должен быть с тобой, я буду с тобой, обещаю! Я больше никогда не изменю тебе, слышишь, я буду правильным, хорошим мужем! Я буду любить тебя, обещаю, я все сделаю, только не умирай, пожалуйста… Страх сковывал разум, но хуже всего было то, что в глубине души Дженсен боялся не того, что Дэннил умрет, а того, что после этого он всю жизнь будет винить в этом себя и свою порочную связь с Коллинзом. Даже в такой ситуации он не мог не думать о своей любви, о своей истинной любви. И за это Дженсен лишь сильнее ненавидел себя и неистовее молил о прощении. Он рассказал ей все. Все с самого начала. Он искренне каялся в своей измене, но не искренне – в любви к другому. Он каялся перед ней, перед судьбой, перед Богом, но в глубине души не хотел прощения. Потому что там, на каменном дне своего сердца, он знал, что теперь будет несчастлив в любом случае: если она умрет – из-за чувства вины, а если останется в живых – из-за того, что уже никогда не забудет печальную синь чужих глаз и настойчивое тепло запретных губ. Полночи он промаялся у постели Дэннил, остававшейся равнодушной к его исповеди. Под утро пришел Гольцман и, проявив ласковую настойчивость, проводил его в комнату отдыха, где Дженсен смог выпить чашку кофе и поговорить с врачом о лечении. Для себя он уже решил, что останется рядом с женой, пока та не пойдет на поправку. Он был уверен, что каст пойдет ему на встречу – Миша, наверняка, уже всем рассказал, и съемки на время остановили. Что ж, внеочередной хиатус, но причины на самом деле более чем серьезные. Все будет нормально. Эклз оказался прав. Уже на следующий день ему позвонили почти все, кого он оставил на площадке. Джаред вообще звонил почти каждый час, интересуясь состоянием Дэннил и, что, по его мнению, было не менее важным, состоянием самого Дженсена. Карвер сообщил, что съемки заморозили. Фанатам пока не сообщали, все ждут решения Дженсена, говорить зрителям или нет. Сингер все порывался приехать и поддержать, но актер вежливо отказался. И только Миша не позвонил ни разу. Это больно задевало Дженсена, но он лишь сильнее сжимал зубы и повторял про себя: «…и не введи нас в искушение, но избави нас от лукавого…» Но на этот раз Господь оказался глух к его молитвам. Потому что через четыре дня в клинику приехал Коллинз. Дэннил к тому времени уже стала приходить в себя. Она просыпалась на пару часов в день, но убойные дозы медикаментов не позволяли ей долго находиться в сознании. Но в эти недолгие часы Дженсен держал ее за руку и ласково звал по имени. Но Дэннил почти ничего не говорила, и все старалась отвести взгляд от мужа. В глазах, замутненных препаратами, стояла боль и обида. Неужели… неужели она все слышала? И запомнила? Дженсен боялся и надеялся на это одновременно. Но спросить прямо боялся. Сама же Дэннил хранила молчание. А потом, рано утром, прямо в дверях палаты жены Дженсен столкнулся с Мишей. Сначала он не поверил своим глазам, но сердце болезненно сжалось, а перед глазами поплыло. - Ми… Миша? – он смотрел на коллегу как на призрака. Коллинз опустил взгляд, словно застигнутый врасплох. В руках у него был букет цветов. - А это… - начал было Эклз, не отрывая глаз от цветов. - Это для твоей жены, - быстро пояснил Миша, - Я прилетел, как только смог. Он обошел Дженсена и положил цветы на прикроватную тумбочку. Их яркость и свежесть были будто в насмешку рядом с болезненной бледностью Дэннил. - Не стоило, - Дженсен все еще не верил глазам. - Я не мог… - Нет, серьезно! – вдруг сорвался Дженсен, - Мне и так тяжело из-за… ну, из-за всего! - Я понимаю, Дженс, - Миша повернулся к нему, и глаза его были полны боли, - Мне тоже очень жаль, что такое приключилось с Дэннил. - Она разбилась на машине как раз тогда, когда я… когда мы… - Дженсен в бессилие взмахнул руками и отвернулся. - Теперь ты будешь с женой, - не ясно было, Коллинз спрашивает или утверждает. Дженсен молчал. Он стоял к Мише спиной, ощущая смятение и горечь поражения. Все было зря. Все молитвы о прощении. Потому сейчас он ненавидел Мишу. Ненавидел себя. Ненавидел за то, что по-настоящему легко ему стало, не когда врач сказал, что жизни Дэннил и ребенка ничего не угрожает. Не когда она пришла в сознание. А когда этот чертов «ангел» так внезапно возник на пороге палаты… - Ты не должен был прилетать, - прошептал Дженсен, боясь повернуться. - Я прилетел попрощаться. Сердце будто ухнуло куда-то в пропасть. Дженсен резко обернулся. - Что значит – «попрощаться»? Взгляд Миши был полон боли. Дженсену вдруг стало страшно. - Я решил, Дженс. Ты должен быть с семьей. Особенно теперь. Это…Это сильнее нас. Значит, мы должны полностью прекратить любое общение. Я подписал заявление. - Нет… - Я ухожу из сериала. И из твоей жизни. Сегодня наша последняя встреча. Дженсен стоял, как громом пораженный. - Сейчас же середина сезона… - мозг отчаянно вцепился в эту спасительную мысль. - Кас пропал в последней серии. Сценарий перепишут. У него будет новый вессель. Даже актрису нашли. Они пригласили Алиссу Милано. Неплохая замена, я считаю, но фанаты, конечно, будут недовольны. При иных обстоятельствах… - Ты не можешь уйти! – Дженсен шагнул к нему, яростно сверкнув глазами, - Какого черта ты вообще?.. - Дженс, - мягко перебил его Миша, - Мне тоже тяжело. Но за меня не переживай. Я уже нашел работу. Далеко от сюда. Пожалуйста, не ищи меня. - Нет. - Не звони, не пиши. - Нет. - Живи своей жизнью. Будь с семьей. Ты нужен им как никогда. А обо мне ты больше не услышишь. Губы Дженсена дрогнули в нервной усмешке, но глаза оставались на удивление сухими. Что ж, раз он так решил… Да, так будет проще. Главное – отпустить. Но как же сложно… - Ладно, - Дженсен судорожно вздохнул, - Ладно. Коллинз выжидающе смотрел на него. Такой родной. Так близко. И так далеко. Не верилось, что они прощаются. Прощаются навсегда. - Удачи тебе, Дженс, - Миша протянул ему руку. - Прощай, - Эклз пожал ее, крепко и коротко. - Будь счастлив, - тихо добавил Коллинз. Но они оба не верили в это. Какое-то время они еще смотрели друг на друга. Невыносимое напряжение повисло между ними, хотело шагнуть навстречу, сжать в объятьях, почувствовать родной запах, ощутить тепло дыхания и поцеловать, хотя бы в последний раз… Всего один поцелуй… Но миг был упущен, Миша опустил голову и быстро вышел из палаты. А Дженсен остался. Он стоял и смотрел в невыносимо яркое окно. И ничего не видел. Ему казалось, что он умер.