Мы - стадо

Мы — стадо. Разделенные по половому признаку, мы просыпаемся в деревянных амбарах с двухэтажными кроватями по всей площади. Самые молодые всегда спят на верхних койках, старшие — на нижних. Это дань уважения их возрасту и исключений тут нет. У тебя отнимут место, если появится кто-то помоложе, и переведут в другое. Соответствующее статусу. С первыми лучами солнца мы должны подняться с постелей, накинуть на себя льняную рубашку и штаны, а затем с покорным смирением выйти в прохладную рань на зарядку. Друг за другом. Без права выбиться из колонны, отойдя в сторону, запнувшись или упав. Живые цепочки тянутся от немногочисленных амбаров к месту для упражнений, постепенно смешиваясь: мужчина, женщина, парень, девушка, женщина, мужчина… Мы становимся в круг, в центре которого на нас с улыбкой смотрит Наставник. Он показывает движения, и мы повторяем. Кто-то — неловко, кто-то с нежеланием, кто-то апатичным равнодушием. После зарядки мы снова разбиваемся на разнополые цепочки и идем завтракать. В просторном амбаре расставлены по спирали столы. На них с утра стоят грубослепленные тарелки с кашами и кружки с молоком или же ягодным нектаром. Мы не говорим ни слова. Мы не издаем ни звука. Мы принимаем пищу, как дар, но не растягиваем трапезу и ждем всех. Когда последняя ложка опускается на стол, мы друг за другом выходим на улицу, где делимся на небольшие отряды из сверстников и послушно замираем возле наших «пастухов». Мы — стадо. Каждую группу уводят на дневные работы в определённые для нее неясным порядком места. Туда же прибывают жители соседних деревень. Мне кажется, что до прочих поселений всего несколько часов идти, но нам запрещено покидать свои деревни. И мы встречаемся только во время дневных занятий. Иногда это сбор ягод, растений или грибов. Иногда охота или рыбалка. Иногда работа в самом поселении: починить сломанное, приготовить на всех еду, убрать в амбарах или позаботиться о скоте. Да, у нас есть скот, но не у «пастухов». Так, по крайней мере, мне кажется. «Пастухи» не живут с нами. Они каждый раз приходят извне. Всегда парами и шевелят зачем-то губами. В этом мире нет звуков и губы, кроме как для еды, не для чего не нужны, поэтому такие жесты забавляют. Но только до той поры, пока не замечаешь, что если один «пастух» шевелит губами, то для привлечения внимания, ему не нужно жестикулировать. И это странно. Когда мы встречаемся с кем-то из прочих поселений, то никого никогда не узнаем. Лица всегда отличаются. Наверное, нас слишком много и поэтому группы не повторяются. Сколько их на самом деле — я не знаю. Мы не общаемся с другими. Никто из нас не проявляет интерес к друг другу. Лишь иногда кто-то внезапно замирает и подолгу смотрит на незнакомца, а после испуганно хватается за уши и падает на землю. Таких «пастухи» тут же уводят, и мы больше никогда их не видим. Пугает ли меня это? Не думаю. Я чувствую теплый свет, проникающий сквозь древесную крону и целующий мою кожу ветер. Я чувствую аромат трав и гладкую поверхность их стеблей. Влажность росы, затаившейся в основании листьев. А еще давящую нехватку чего-то. Словно мир вокруг меня неполный, но те, кто исчезает не влияет на это. Что они есть, что их нет, чувство одно и тоже. Мы — стадо. Порой я засматриваюсь на «пастухов». Украдкой или в открытую, потому что мне кажется, что они что-то знают, но передать это знание не могут… или не хотят. На мое поведение «пастухи» всегда реагируют одинаково: или делают вид, что не замечают, или же стараются уйти от взгляда. Порой я замечаю, что они почесывают свои уши и тогда мне хочется повторить, но стоит коснуться своих, явно нелепо торчащих из головы, и появляется какое-то недоумение: зачем они нам? Ответа нет… или точнее, не было. Пока однажды утром моя группа не встретилась с другой. Опять незнакомой и равнодушной, но все понимали, что нужно делать. Если не считать одного юношу. Он был явно моложе меня, со взъерошенными волосами и таким удивленным лицом, будто впервые вышел за пределы деревни. Однако стоило нашим взглядам встретиться, как мое сердце на мгновение замерло, и всей своей плотью я ощутила, что меня сковало. Но не сейчас, а уже давным-давно. Сейчас я просто впервые это заметила: будто тысячи цепей, тяжелых, безжалостных и не дающих сделать даже вдох. Это напугало. В груди внезапно послышались удары, нарушившие знакомую тишину. Слабый орган, набирая силу, начал биться внутри моей плоти, вызывая животный ужас и заставляя сдерживающие меня оковы застонать от напряжения. Я почувствовала, как с каждым стуком они натягиваются, словно невиданная рука пытается их разорвать. Они сдерживаются изо всех сил, но не справляются. Внезапно, также как эти чувства накрыли меня, невидимые путы рухнули, и я наконец-то смогла снова вдохнуть. Жадно заглотить воздух и с этим не контролируем движением, тишина, которая окружала меня всю сознательную жизнь, дала трещину и сквозь щели на столь хрупкое и ничтожное создание, как я, обрушился звук. Бесконечным беспощадным потоком, вынуждающим схватиться за уши и упасть на землю в надежде на спасение, издавая свой собственный звук и не веря своим УШАМ. Но спасение принесла не черная земля, укрытая зеленью точно шерстью, а сильные руки «пастуха». Он зашевелил губами, и я услышала… Услышала ЕГО звук. А затем звуки других голосов. Тайна, которая была скрыта многие годы внезапно открылась, добавляя к ужасу смятение. Но этого словно не замечали, и меня легко подняли и увели ото всех. Покорную, как листок, что уносит вдоль ручья поток. И я осознала: меня вели также, как уводили тех, кто испытал подобное до меня. А следом ошарашенного юношу, с которым случайно мы столкнулись взглядом… Пока жители моей деревни были безучастны. Мы — стадо, которое однажды должно научиться слышать. И услышав, перестать быть стадом.