Дай мне шанс

Выбежав из студии, гитарист группы The Matrixx Валерий Аркадин шарахнулся назад и встретился спиной с дверью. Ему резко захотелось притвориться статуей, мирно стоящей рядом со входом исключительно ради красоты, или превратиться в городского голубя и улететь в неведомые дали, чтобы никто к нему не приставал. Понимая, что первое сейчас уже вряд ли получится, а второе в принципе невозможно, Валерий не придумал ничего лучше, чем просто стоять и надеяться. Надеяться, что приближающийся к нему старший брат вокалиста группы Глеба — Вадим Самойлов оказался здесь совершенно случайно по каким-то своим делам. Аркадин согласился бы даже на то, что его стало подводить зрение и ему просто показалось. Но Вадим уже совсем близко и теперь ему точно не показалось. Самое последнее, в чем Валерий хотел бы сейчас принять участие — это семейные разборки между братьями или чем-то подобном. Здравый смысл, конечно, подсказывает, что братьям пора бы уже помириться и прекратить эти детские разборки в песочнице, но сделать они это должны самостоятельно без присутствия и советов посторонних. — Беги, Валера, — прошептал Аркадин и рванул от Самойлова старшего, понимая, как глупо это выглядит, но другого варианта спасения для него сейчас нет. — Куда же ты? — Вадим преградил ему путь. — Ты меня не узнал что ли? — Узнал, — Валерий прижался спиной к стене. — Глеба сегодня нет. Завтра, может быть, будет. — А я не к Глебу, — Вадим протянул Валерию руку. — Я к тебе. — За что? — пожал руку, понимая, что к нему сейчас подкрадывается огромный лохматый представитель песцовых. — В смысле, зачем я тебе? — Поговорить хочу. Может быть, посидим где-нибудь, чтобы внимание не привлекать? — Поговорить это можно, — Валерий обреченно вздохнул. — Здесь кафе есть недалеко. Только я особо информацией не владею. Гитаристам же положено струны дёргать и вопросов лишних не задавать. — Это ты зря так. Да и пытать я тебя не собираюсь. Немного порадовавшись, что пыток не будет да и рассказать ему действительно нечего, а значит, никакую страшную тайну группы он не выдаст, Валерий пошел в сторону кафе. Осталось неприятное чувство тревоги, что Вадим начнёт расспрашивать что-то про Глеба или того хуже попросит следить за ним и докладывать. Творческие намерения Вадима Аркадин рассмотрел, но отмёл как маловероятные. Опять захотелось сбежать, но теперь уже поздно. Заказав чай, он прошел к свободному столику. Вадим, похоже, тоже растерялся, сидит молча, подбирает правильные формулировки. Принесли чай. — Ну и зачем я тебе? — повторил вопрос Валерий, сделав пару глотков чая. — Валер, я устал так. Я помириться хочу. — Со мной? — Аркадин удивленно поднял брови. — С Глебом. И с Дмитрием. — Хорошие желания. Но я не Глеб и не Дима, — Валерий крутит на столе стаканчик с чаем. — Тебе к ним лучше обратиться. — И ни тот, ни другой со мной даже разговаривать не станут, — Вадим грустно вздохнул. — Думаешь, я не пробовал? Ты когда-нибудь бился головой о бетонную стену? — Не приходилось. Но я так же не Джин, и не Золотая рыбка. А к Диме ты попробуй подойти, может, и выйдет что-то путное, — Аркадин допил чай. — Я в ваши взаимоотношения не полезу, даже не прости. — Он даже на звонки мои не отвечает. — Я бы тоже не отвечал после такого, — Валерий достал телефон, посмотрел в нем что-то. — У него выставка картин завтра. Только не натвори ничего в очередной раз. Это предупреждение. А адрес в интернете найдёшь. — Понял. Оставив Вадима наедине со своими мыслями, Валерий вышел из кафе. Проводив взглядом Валерия, на которого были хоть какие-то надежды, Вадим перевёл взгляд на всё ещё полный стаканчик с чаем. И так не хотел его пить, а теперь он и вовсе не лезет в глотку, даже смотреть противно, будто это не чай вовсе, а какая-то неведомая бодяга. Похожая на то, во что превратилась его жизнь после распада «Агаты Кристи». Вроде, и не простая вода, есть цвет, запах, какой-то вкус, даже немного сахара, и при хорошей рекламе это пойло вполне бы имело определённую популярность среди потребителя. Но если распробовать или сравнить с тем же чаем от другого производителя или кофе, то хочется вылить его в горшок с кактусом и закурить. И было бы не так обидно, если бы дело было в плохом урожае чая, слишком засушливом климате или зоне произрастания чайного куста, да пусть даже в тех, кто мог как-то неправильно его собирать. Но нет. Чаще всего во всём виноват либо производитель, который вместо чая насыпает в пакетики дорожную пыль или чайник-потребитель, как правило, не умеющий всё это правильно заваривать. Вот и с группой получилось, что сам виноват и в распаде группы, и в том, что при этом все от него разбежались, как от неугодного рабовладельца и деспота. Со временем Вадим и сам стал себя таким считать. От мрачных размышлений и сравнительного анализа отвлекла суета в кафе. С шумом ввалившаяся толпа подростков даже напугала Вадима своей суетой и бесцеремонностью, и Самойлов поспешил покинуть кафе. Остановившись на мосту и глядя на воду, Вадим вспомнил про совет Валерия посетить выставку картин барабанщика и директора группы The Matrixx и бывшего участника «Агаты Кристи», с которым он обошелся, мягко говоря, не по-человечески, Дмитрия Снэйка Хакимова. Посетило чувство безысходности и страха. Страха перед этой встречей. И отказался бы, если бы был какой-то другой способ примирения, но его нет. И Валера, на которого надеялся, похоже, быстро раскусил его «нечистые» намерения и, кинув пару советов, культурно слился. Понимая всю глупость ситуации, в которую сам же и вляпался, Самойлов пошел к метро. Успокоив себя тем обстоятельством, что выставка только завтра, и у него еще есть время взвесить все «за» и «против», возможно, придумать новый план или вообще передумать, Вадим задумался о том, с чего ему начать разговор с Дмитрием. Чтобы не вылететь за дверь благодаря бдительной охране и не попасть на кулак самого Снэйка. Осознание, что в его возрасте поздно и неприлично бояться подобных вещей, неприличнее только обращаться за помощью к третьим лицам, не облегчило ситуацию. Как оказалось, просить прощения и мириться в сотни раз сложнее, чем творить сгоряча необдуманную фигню, прикрываясь благими намерениями. Время, вопреки народной мудрости, ни разу не лечит. И чем дальше, тем сложнее становится что-то придумать и предпринять. Всё бы ничего, как-нибудь бы привык к этому обстоятельству, если бы оно не причиняло нестерпимую боль ему самому. Это перед видеокамерами приходится держать лицо, рассказывая, что это брат не хочет мириться по каким-то своим, одному ему известным соображениям, обходя при этом все острые и неудобные моменты, и обвиняя журналюг в чрезмерной любопытности и гонках за высосанными из одиннадцатого пальца сенсациями. Но со временем пришло понимание, что сам отчасти стал катализатором сложившийся ситуации и собраться бы спокойно в семейной обстановке, отбросить подальше свои взгляды и принципы и поговорить без взаимных обвинений. Но… Перебирая в голове все обстоятельства и причины, мешающие ему мирно поговорить с братом, Вадим добрался до дома. Хотел быстро прошмыгнуть в подъезд и до квартиры, где запереться от всего мира. Но взгляд задержался на детях, играющих во дворе. Братья из соседнего подъезда и другие дети, кажется, вообще с соседнего двора зашли, но не жалко ведь. Но младший почему-то периодически пытается выдворить пришельцев, лезет с ними драться и почти всегда сам больше всех получает пинков и синяков. Старший, не смотря ни на что, его защищает, сам лезет драться, хоть и понимает, что не надо, что драка ничего не изменит. Наблюдая за детьми, Вадим осознал, что и в его случае драка не решила проблем, только всё усугубила. И он тоже думал, что защищает непутёвого брата, а оказалось, что только свои интересы и желания. Думал, что так будет лучше, правильнее, что брат оценит, а Хакимов сам поймёт, где и почему он не прав, только спросить забыл их мнение, подумать, прав ли он сам и куда ведет дорога из благих намерений. Теперь Вадим понял, что каким бы нехорошим человеком не казался ему Дмитрий, а Глеба он, несмотря ни на что, не кинул, и как бы сильно не душила родственная ревность, с творчеством у них дела обстоят получше, чем у него. И от этого понимания Вадиму стало совсем обидно. Он хотел вернуть брата на путь истинный, в итоге сам оказался неизвестно где. Ни там, ни тут… Ночью Вадим так и не смог уснуть, прокручивая в голове предстоящий поход на выставку, как подойдёт к Дмитрию, что скажет, чуть было вообще не отказался от этой изначально обреченной на провал идеи. Но совесть напомнила, что выхода у него нет, и если он не воспользуется этой возможностью сейчас, то другого шанса может не быть совсем. Главное держать себя в руках и не наделать глупостей со своей навязчивой заботой в очередной раз.

***

Дав пару интервью и раздав всем желающим автографы, Дмитрий решил взглянуть на свои картины. Уже не глазами художника с кистью в руке, а так будто сам пришел на чью-то выставку. С некоторой дотошностью критика или человека не увлеченного искусством совсем, а просто пришедшего посмотреть на работы современных художников. Но и этот эксперимент не отвлёк его от неприятных мыслей и с утра не дающего покоя чувства, что его кто-то преследует. Пару раз даже показалось, что он видел рядом с кафе Вадима Самойлова, но отогнал эту мысль фактом, что Самойлов старший не сунется к нему по личным убеждениям, о которых вполне понятно заявил в своё время, закрепив своё заявление физически. Мордобой, по мнению Дмитрия, был лишним, достаточно было перезаписи альбома, но Вадим решил иначе. Но даже это обстоятельство не унимает непонятное чувство тревоги и желание запереться где-нибудь, чтобы никто не нашел. Даже ночью плохо спалось, снилась какая-то околомистическая ерунда, уходящая то в прошлое, то в неведомое будущее, с элементами совсем бреда. Не понимая, к чему бы это, Дима списал всё на фазу луны и возможные магнитные бури. Слабенькое объяснение, но хоть что-то. Для пущей убедительности пришлось присовокупить недавно принесенные Глебом тексты. А ведь он предупреждал, что после них у слабонервных могут быть кошмары. Дима не хотел причислять себя к контингенту со слабыми нервами, но в этот раз пришлось. Ему захотелось немного переписать музыку, чтобы смягчить эффект, но это потом. В кафе стало как-то шумно, а чувство беспокойства усилилось. Дмитрий поспешил к возможным посетителям. И чуть не врезался в Вадима Самойлова. Сразу у него получилось только сглотнуть и отшагнуть назад. Бежать поздно, некуда и глупо. В памяти всплыли все неприличные и ругательные слова, которые когда-либо приходилось слышать, сплетаясь в сложные многогранные конструкции, вырывающиеся наружу. Мышцы напряглись, рука сжалась в кулак, и если бы Самойлов рискнул сделать шаг вперёд, он бы об этом сильно пожалел. — Чё? — только и смог сказать Дима, исключив всё грубое и неприличное. Ответить на этот вопрос Вадим не смог бы и сам себе. Блуждая рядом с кафе, он до последнего сомневался, что стоит заходить внутрь, что нужно подходить к Диме, что он вообще станет что-то слушать. Но раз Дмитрий до сих пор его не зашиб и не выкинул из кафе, то шансы есть. Но что делать дальше непонятно. Бежать, падать в обморок или ждать, пока Хакимов испепелит взглядом. Или взять уже себя в руки и стать мужиком готовым ответить за все свои косяки, признать свои ошибки и возможно заслужить прощение. Дмитрий стоит неподвижно, стараясь не выдать своё настроение, чтобы не напугать посетителей, но давая понять Вадиму, что лучше бы ему отвалить по-хорошему, ну или постараться злорадствовать тихонько, не попадаясь на глаза. Более логичной причины явления Самойлова, кроме как позлорадствовать или сделать какую-то гадость по старой памяти, Дима не нашел. Странные неприятные сны и обострившееся чувство паранойи нашли объяснение. — Автограф можно? — решился на первый шаг Вадим. — Отличные рисунки. — Можно, — холодно ответил Дима, вытащив из кармана маркер. — На чем? — На руке, — Вадим протянул руку, предоставив для автографа тыльную сторону ладони. — Не практично, — заметил Хакимов, нарисовав автограф. — Хотя мне без разницы. — А я татуировку набью. Сегодня записался как раз. Надо же с чего-то начинать. — Угу. Начинай. Поняв, что опасности Вадим не представляет, как и особого интереса, Дмитрий хотел незаметно уйти к другим посетителям и в их компании забыть о случившейся досадной неприятности. Но Вадим опять преградил ему путь. — Больше одного автографа в руки не даю, — Дмитрий опять напрягся. — Я поговорить хочу. — Бывает. Я при чем здесь? — Дим, я с тобой хочу поговорить, — Вадим хотел взять Хакимова за руку, но тот отскочил в сторону. — Для меня это сейчас очень важно. — Для меня когда-то тоже важно было. А потом отпустило. Благодаря некоторым. — Прости, — Вадим опустил глаза. — Если сможешь. — За что? — За альбом, за фингал, за драку. За всё, что потом было. — Прощаю, — Дима надвинул на глаза тёмные очки. — А к твоему альбому я никакого отношения не имею, как и ко всем твоим фантазиям и телодвижениям. Я это тогда еще тебе сказал. — Помню, Дим. Я тогда погорячился. И ты тоже. — Вадим осмотрелся по сторонам. — Может, отойдём? Чтобы людей не смущать. Там за стеной спокойнее будет. — Можно и там, — Дмитрий пожал плечами. — Всё равно настроение мне испортил. — Прости. — Даже не начинай. Выкладывай, зачем пришел и вали на все четыре стороны. — Дим, я с братом помириться хочу, — Вадим указал Дмитрию на столик в углу. — Кроме тебя мне никто не поможет. — Чего? — Хакимов резко развернулся. — Ты сейчас не по адресу. Хочешь мириться — пожалуйста, препятствовать не стану, но меня не трогай. Домой к нему сходи. Сам, Вадик! Сам. — Да не могу я сам. Он даже дверь мне не открывает и на звонки не отвечает. Или мне ему официальное приглашение выписывать? — Хочешь мириться — выписывай. Или думал, что все тебя всегда слушаться должны? — Не должны, — Вадим почувствовал, что опять не прав. — Но и братья так ненавидеть друг друга не должны? — Не должны. Но чего ты от меня хочешь? — Поговори с ним, — предложил Вадим. — Я ведь на всё согласен. Мы можем возродить Агату. Только бы он был рядом, и у него всё было в порядке. — Невозможно возродить то, что так долго и торжественно зарывали, — Дима вдруг отвернулся к стене, опустив голову, смотрит в плинтус, кажется что вздрагивает. — Тут ты прав. С Агатой будет сложно, — Вадим с удивлением смотрит на Димой, не понимая, что происходит. Рискнул дотронуться до его плеча. — Дим, всё в порядке? — Не трогай меня. Сняв очки, Дмитрий развернулся к Вадиму, в руке появилась большая ваза. Лицо Димы приобрело цвет офисной бумаги Снегурочка, обычно серые глаза стали прозрачными, а веки красные. От такого вида Вадиму стало не по себе. Ваза в дрожащей руке выглядит устрашающе, но за самочувствие Димы беспокойнее. Пришло понимание, что про разваленную группу он ляпнул зря, но это вряд ли смогло бы довести человека до такого состояния. — Дим, давай вернём эту штуку на место? — Вадим хотел забрать вазу у Дмитрия. — Разобьётся еще случайно, порезаться можешь. А она дорогая, наверно. И тебе руки беречь надо. — Не подходи, — Дима замахнулся. — Заботливый, да? Агату возрождать решил? Ты, дядя Дима, помоги мне братика под бочек пристроить, чтобы не рыпался, а сам свали с горизонта? А ты о других подумал? Мне самому что делать прикажешь? Все труды коту под хвост? Группе я что должен сказать? Это, может, частью моей жизни стало. Я привык к этим репетициям, концертам, когда надо что-то делать, организовывать. И ты предлагаешь мне от этого отказаться, всё сломать? И день-то, как специально, выбрал. Уйди по-хорошему, пока не поздно. — Этого я не предлагал, — Вадим успел перехватить вазу, чуть не выскользнувшую из руки Димы, поставил на стол. Притянув к себе, крепко обнял сопротивляющегося барабанщика. — Не хочу я ничего ломать больше. Наломался уже. Это я не подумав сказал. И возрождать уже нечего. — Выпусти, — Дима долбит Вадима кулаками по спине. — Мне это не интересно. — Не выпущу. Пока не успокоишься. Не враг я тебе. И группу твою ломать не стану. Глебу же там хорошо, — встряхнул Диму. — Я просто хочу помириться с братом. Дай мне хоть один шанс. Да не дерись ты. И Дима притих, показалось, что обмяк. Испугавшись, что Дима потерял сознание, Вадим усадил его на стоящий рядом диванчик, похлопал по щекам. Быстро нашелся стакан с водой. — Как ты? — Самойлов придерживает Димину руку со стаканом. — Напугал меня. — Хоть это радует, — Хакимов слабо улыбнулся. — Спасибо тебе. — За то, что напугал? — За Глеба. Что не бросил его, поддерживаешь, заботишься лучше, чем родной брат, — сжал руку Димы. — Это он с виду такой гордый и независимый, а так как ребёнок. Весь в творчестве. У меня так не получилось. Но я еще надеюсь. — Да не ной ты, — Дима поморщился. — Ты сам хуже ребёнка. Сам сначала косячишь, а думать даже не начинаешь. — Чего? — Да того. Глеб не ребёнок, а самостоятельная личность со своими взглядами и ты тоже. Пойми это. — Постараюсь. А ты мне поможешь? Просто намекни Глебу ненавязчиво, как ты умеешь. — Я подумаю. Только сейчас уйди. Все нервы мне вымотал. Оставив на столе свою визитку, Вадим ушел. Дмитрий прилёг на диван. После встряски хочется просто расслабиться, а потом уже думать.