Барьеры

      Ахиллес Толливер хорош собою. Высок, — даже Тина рядом с ним чувствует себя коротышкой. Голос тверд, когда он весь из себя аврор, но стоит только перейти в режим «Человек» (или по-случайности встретить старшую Голдштейн), как словарный запас приобретает иные оттенки воспроизведения: мягче, тише, веселее.       Каштановые волосы на макушке старательно взлохмачены — этакий образ рокового парня, возникающий сам собой каждое утро за нежеланием пользоваться расческой или подходящим заклинанием — и Тина каждый раз еле сдерживается, чтобы не потянуться вверх рукой и не пригладить их хотя бы самую малость. Впрочем, однажды она все-таки срывается и оказывается права в своих подозрениях, — сухая на первый взгляд копна чрезвычайна мягка и приятна на ощупь.       Цвет глаз — ярче и насыщеннее свежескошенной летней травы, и смотрит он на нее так, будто гостеприимно приглашает на эту зелень прилечь и отдохнуть. У него теплые руки. То ли от того, что пьет много какао, ею приготовленного, то ли характер чересчур горяч. Тина думает, что и то, и другое.       Он падок на приятные мелочи: в квартире сестер пахнет разнообразными цветами, на полках стоят милые фигурки, стены заполняются новыми невероятной красоты колдографиями. Он угощает ее обедами и внимательно следит за тем, чтобы она съела все до последней крошки, что случается очень редко. Эта забота раздражает и умиляет одновременно. Он не скуп, но и не перебарщивает в шикарности своих подарков. Тине нравится.       Он внимает каждому слову со всей серьезностью намерений и говорит много, потому что с ней — хочется. Уважает личное пространство, лишь изредка будто случайно задевая плечом плечо и скользя пальцами по ее ледяным рукам. Тина прячет лицо в воротник пальто и делает то же самое. Он медленно тянется, боясь отпугнуть, а она с удовольствием идет навстречу.       И одним сырым вечером, взяв холодную ладонь в свою огненную, он наклоняется и целует в губы, с легким напором впитывая в себя вкус ярко-красной помады. Она не пытается вырваться, только дыхание замирает. Когда проходят несколько мгновений, он с верностью заглядывает ей в глаза, натыкаясь на шоколадный барьер. Врезается в него, несясь на всей скорости, теряя возможность вырваться из сладкого плена и продвинуться дальше — к сердцу. А там, в неизведанных далях, уже кто-то есть, только кровоточит этот образ, отдаваясь в ее голове спокойным и тихим, как падение на землю снега, сердцебиением.

Добровольно связанный липкими петлями, Ахиллес, напоследок извинившись, уходит, засунув руки в карманы.

*****

      Банти никогда не встречалась с мальчиками. Ее пухлые губы несут, как и все тело, обет неприкосновенности, надеясь однажды этот обет нарушить. Ее ярко-рыжие волосы, сливающиеся с огнем в камине, у которого она любит сидеть одинокими вечерами, путаются, искрятся на солнце, скачут языками пламени и оставляют везде своих сородичей. Их много и на одежде Ньюта, вместе с шерстью ниффлеров, демимаски и многих-многих…       Она неуклюжа лишь с людьми, а со своими обязанностями справляется на ура, ища все больше и больше прошений о помощи. Она говорит тихо, быстро, смотрит Скамандеру в спину и вспыхивает, когда мысли уходят от фантастических зверей и забот в сторону молодого мужчины.       Для Ньюта эта мисс — идеальный помощник, товарищ по призванию, человек, идущий навстречу при любой просьбе, соответствующей ее возможностям. Однако, ему иногда кажется, что, попроси он ее оседлать келпи, она и на это согласится. Но подвергать Банти такой опасности, тем самым пренебрегая ее добротой и абсолютной отдачей делу, он не собирается, а потому не требует невозможного и с охотой платит за работу.       Замечая полные заботы взгляды и жесты, далеко не соответствующие отношениям «работник — начальник», он на секунду теряется, но тут же становится тверд. Продолжает уверенно говорить, уверенно смотреть, уверенно ловить на себе ее позывы и уверенно ставить барьер. Стену, выстроенную заботами о зверях и думами об одной лишь волшебнице, что сидит где-то в Нью-Йорке во время перерыва, попивая кофе, а потом вновь врывается в бешеный темп работы аврором.

Банти привыкла.

      Натыкаясь на барьер почти каждодневно, она успела приспособиться и смириться, тут же замолкая, отворачиваясь и спеша продолжить выполнение своих обязанностей — единственное, что требуется от нее в этом доме. Но как же сложно держать все в себе, пытаться утаить и с треском проваливаться каждый раз, когда Ньют, вдруг позабыв о той натянутости в их отношениях, создаваемой им самим, в порыве радости от нового достижения или открытия сжимает ее плечо и заглядывает в глаза, светясь искренним счастьем. Будь она ему настоящим приятелем, которого рядом держит лишь общее занятие делом, она бы ответила ему простой поддерживающей улыбкой. Но выходит натянуто, в глазах утопает та самая единственная надежда, щеки заливаются ярким румянцем, а внутри клокочет и царапает когтями какая-то фантастическая тварь.

Скамандер тут же теряет всю свою внезапную открытость, убирает руку и закрывается на всевозможные замки, вылитые из чугуна и стали.

*****

Когда Ньют и Тина наконец встречают друг друга, убираются стены, стираются препятствия. Она пыталась отвергнуть, силилась одержать над собой верх и поставить во главе гордость и горечь обиды. Но в тот миг, как он, набравшись смелости, стоял в Министерстве магии Франции, склонив голову, и объяснялся перед нею, последние попытки запереться исчезли, и она, не сдерживая улыбки, поддалась навстречу.

И все барьеры разрушены.