Золотисто-игристое

      Кроули попытался открыть дверцу книжного локтем, лишь бы не вытаскивать руки из карманов. Дело было даже не в морозном воздухе — невосприимчивость температур играла немаловажную роль в холодное время года — а в снежинках, мокрыми пятнами оседающих на плечах, волосах и даже на дверной ручке. Не имея ни малейшего желания касаться этой сырости, пропитавшей весь Лондон, Кроули пнул дверь носком туфли и с ещё большей агрессией набросился на ручку.       Борьба была не долгой. Дверь открыли изнутри. Ни один демонический лоб чудесным образом не пострадал.       — А вот и ты! — Азирафаэль, весь праздничный и светящийся, торжественно всплеснул руками. Праздничным он был только потому, что его шею украшал пёстрый зелёно-красный галстук-бабочка. В остальном же он ничуть не изменился со вчерашнего дня (или даже с прошлого столетия).       Сдув прилипшие к губам снежинки, Кроули прошёл в помещение. Его опасения оправданы не были. Удостоверившись, что Азирафаэль не испёк индейку (в воздухе пахло только пылью), не приволок ёлку и не развесил гирлянды, демон позволил себе расслабиться. Магазинчик оставался вторым местом во всём Лондоне, не охваченным рождественским духом. Первым была, разумеется, квартира Кроули, которую ему пришлось покинуть по настоятельной просьбе ангела.       — Ты… пешком шёл? — воодушевлённый взгляд Азирафаэля в секунды сделался до крайней степени обеспокоенным. Только сейчас Кроули с ужасом обнаружил, что с его волос стекает талый снег.       По щелчку причёска вернулась в прежнее идеальное состояние.       — Если Бентли оказался в целости и сохранности, сгорев до обугленных покрышек, это не означает, что ему нипочём гололёд. Ещё и эти дурацкие ярмарки… — лицо Кроули брезгливо скривилось, — благотворительные.       На самом деле, страшнее всего были стройные хорики, невзирая на ненастную погоду, завывающие священные песнопения направо и налево. Глядя на лучащегося праздничным настроением Азирафаэля, Кроули решил не упоминать о них.       — Я буду приятно удивлён, если окажется, что ты даже не устроил пробки в центре Лондона.       — О, я всего лишь сломал парочку светофоров! В сочельник самые лучшие аварии.       Азирафаэль закатил глаза, помогая Кроули стянуть верхнюю одежду, слишком лёгкую для метели на улице. Затем они направились в заднюю комнатушку магазина. По традиции.       — Так ты мне объяснишь, почему выдернул меня в эту мерзкую погоду из постели? Мы же обсуждали мою зимнюю спячку.       — О, я решил, что после почти-совершившегося-конца-времён нам стоит уделять больше внимания праздникам.       — Будто раньше нам требовался повод, чтобы надраться…       — Сегодня, дорогой мой, мы будем в кои-то веки чтить традиции, а не надираться, — Кроули застрял на пороге, не решаясь пройти дальше. Отсутствие индейки, ели и гирлянд было обманчивым. Ангел в самом деле позвал исчадие ада праздновать Рождество.       — О нет…       — О да, — Азирафаэль ухватил Кроули за рукав, не позволяя сбежать.       — Нет, нет и ещё раз нет.       — А почему нет? Разве не чудесно, когда семья собирается за одним столом и…       Кроули подавился возмущением, но всё же уронил себя в привычное кресло. Его радовало только то, что ангелу не ударило в голову именовать «семьёй» всех участников Недоапокалипсиса.       Компании из кого-то, кто не был Азирафаэлем, Кроули бы не вынес.       — Да и только представь, вдруг для нас с тобой это последнее Рождество, — продолжал причитать ангел.       — Для одного из нас оно первое, — Кроули кивнул. — Надеюсь, и последнее.       Ореол святости вокруг головы Азирафаэля на короткий миг ослабел, выдавая очевидное расстройство. Однако это не помешало ангельской улыбке озарять полумрак.       Рядом с парочкой пыльных томов на столе образовались четыре тускло мерцающие свечки. С лампочками. На батарейках. Если бы Кроули не вспоминал с содроганием причину пожара в книжном, его бы удивило необычайно современное приспособление. Также среди многочисленного хлама вокруг да около были обнаружены бутылки, ещё не успевшие покрыться слоем пыли. Тоже новшество.       Кроули придирчиво повертел одну из них в руках.       — Шампанское? Право слово, ангел, это уже пошло, а не празднично.       — Будь любезен, подари мне пару минут благоговейной тишины и свою улыбку. Самую искреннюю, если получится, — Азирафаэль опустился в кресло напротив и, подхватив одну из бутылок, моргнул, лишая её пробки.       Шампанское запузырилось в бокалах, бликуя в свете электрического пламени.       — Предлагаю начать наш вечер с благодарности за то, что мы сегодня собрались…       — Как и в любой другой день, — отозвался Кроули, ударяясь бокалом о чужой бокал.       — Для нас теперь любой день может стать последним, дорогой мой.       Они посидели в тишине ровно две минуты, переваривая неприятную для осознания фразу. Уже полгода она неприглядной кляксой встревала в любой беседе, выворачивая наизнанку радость от встреч, ставших на удивление привычными. И что самое жуткое — она была до абсурда правдива.       Отмахнувшись от негативных мыслей, Кроули опустошил бокал и посмотрел на ангела, неторопливо смакующего шампанское. Им обоим необходимо было отвлечься.       Азирафаэль всегда (на него это «всегда» действовало века до девятнадцатого, пока Провидение не вдарило по тормозам) был более уязвим перед общественными веяниями. Предложение отметить Рождество впервые за столько столетий отдавало каким-то самолюбованием, свойственным людям и, в какой-то степени, попугаям. Очевидно, ангел гордился своей выходкой с Иисусом, а популяризация праздника сыграла с ним злую шутку. Кроули было плевать до левой пятки, как старательно Азирафаэль оберегал Христа и всю его семейку от адских ищеек. Демон всеми силами старался не вмешиваться в эту историю. Соглашение как-никак.       Идея праздновать это казалась (не по-человечески) дурацкой… Но если она могла смягчить их страхи, Кроули не возражал. Он даже сам наполнил бокалы во второй раз.       Улыбка вернулась на лицо ангела:       — За виновника торжества!       — Даже не надейся, ты не заставишь меня пить за Него.       — Не за Него, а за Иисуса, славный был малый, между прочим, — Азирафаэль проигнорировал раздражённое фырканье, поднимая бокал. Кроули не спешил следовать его примеру. Он заталкивал в самый дальний угол раздражающую его самого мысль о том, что в то проклятущее иисусье столетие ангел уделял ему и его выходкам неприлично мало времени. Тщетно.       — Мерзкий тип, — отозвался Кроули, постукивая ногтями по стеклянной ножке. — Многовато выпендривался, а ты это только поощрял да вился следом.       — От многовато выпендривающегося слышу, — звон стекла был громковат, но бокал остался благословенно цел, а его содержимое лишь слегка качнулось, золотясь пузырьками. Кроули бесшумно чертыхнулся и залпом опрокинул в себя шампанское.       Азирафаэль перевёл тему, с осуждением припоминая Ирода. И, хотя Кроули долгие века доказывал ангелу, что не имел никакого отношения к Иудее, он выпил за это два бокала. Минуло ещё несколько минут задумчивого молчания. Пока Азирафаэль хмурил светлые брови, Кроули наполнил бокалы.       — Ты вообще замечал, насколько часто истоками наших проблем становятся младенцы?       — Иисус, позволю себе заметить, хотя бы не был центром Апокалипсиса.       — Это единственное, за что ему положен тост, — пробормотал Кроули, отмечая, что ангел опять способен язвить. — Выскочка с кривым носом. Почему никто не нарисовал ему тот самый кривой нос? Иконы врут!       — Не дуйся, — Азирафаэль светло улыбнулся ему. Так светло, будто насквозь просвечивая черепную коробку.       Кроули сдался так же быстро, как и пробка, с хлопком оказавшаяся в ухоженной ладони ангела. Азирафаэль не приложил ни капли усилий, чтобы откупорить вторую бутылку.       Они всё-таки выпили за Иисуса. Трижды.       — Ответь мне, ангел, какого чё… хрен с ним. Зачем мы вообще празднуем Рождество? Если там, — Кроули пристукнул каблуком о половицы, — узнают, чем я тут занимаюсь…       — Пьёшь шампанское во славу Иис… во славу нового дня, — брови Азирафаэля невозмутимо приподнялись, а вместе с ними в воздух взмыл вновь наполненный бокал. — Мне кажется, там все уже давно про тебя всё знают. За это стоит выпить.       — Пожалуй, — хмуро отозвался Кроули, поддерживая тост.       Вторая бутылка опустела три глотка назад. Остатки игристого шампанского с шипением плескались в бокале. Опустив голову на сложенные перед собой руки, Кроули пристально всматривался в знакомое издревле лицо. Прошло достаточное количество времени, чтобы выражение этого самого лица стало озадаченным.       — Я вот всё понять пытаюсь, у тебя всегда были такие глаза? — спросил наконец Кроули. Взгляд Азирафаэля проделал неспешный путь от полупустого бокала к покоящимся у его руки тёмным очкам, которые он сам же стащил с демона в разгар вечера, а затем встретился с вопросительным взглядом Кроули.       — А что не так с моими глазами, дорогой мой?       — Они цвета каких-то цветов… Я забыл каких…       Азирафаэль промолчал, позволяя Кроули собраться с рассыпающимися мыслями. Его так быстро не разносило века с… Он сам не решил, с какого века. И трезветь не хотелось совершенно.       — Точно, — прервавшись на короткий зевок, Кроули в конце концов нашёлся, — незабудки.       Азирафаэль прищурился, словно довольный кот, а затем встал и скрылся из поля зрения. Кроули на долю секунды почудилось, что он больше не увидит этих глаз и что этот вечер в самом деле оказался для них последним. Он слегка вздрогнул, услышав голос Азирафаэля позади себя. Тот бродил по комнате, напевая себе под нос что-то про блаженный покой и святую ночь.       Пропитавшись пылью, ласковой улыбкой и невыразимо кислыми пузырьками, Кроули вполуха прислушивался к тихому завыванию, исходящему от ангела. Он почти задремал, когда на его плечи опустилось нечто мягкое, в чём угадался плед в треклятую клетку.       Будь у демона сердце, оно бы могло растаять от этой ненавязчивой заботы. Он пробормотал что-то заведомо невнятное, получив в ответ добродушный смех.       — И тебе Счастливого Рождества, дорогой мой.       Кроули спрятал улыбку в складках своего пиджака. Он чувствовал себя пугающе счастливым, и в нём теплилась надежда, что Азирафаэль не позволит ему ещё раз проспать целое столетие. Как и впасть в спячку.       Ангел снова запел колыбельную. Проводив солнце, искрящееся золотом на дне бокала, Кроули прикрыл демонически жёлтые глаза. Теперь он отчего-то не сомневался в том, что завтра будет новый рассвет. Ему просто хотелось в это верить.