***
По сравнению с ветреным Омском, Ленинград — курортный город. А осень 1995-го вообще лето. Разве что дождливо тут по правде. Завязь из мелких капель, больше даже похожих на туман, обманчиво не требовала зонта, но через пятнадцать минут Арсений, уже насквозь мокрый, кутался в холодный поношенный плащ. Темнело здесь значительно раньше, а пеший переход в отсыревшей одежде через мост был вообще самым неприятным происшествием за все время пребывания Арсения в этом городе. Еще даже не дойдя до подъезда, он размышлял хватит ли ему денег на цитрамон. Это была последняя связная мысль за вечер. Он завалился спать сразу как дошел до койки. Помнил только бряцающие браслетами руки и причитания Елены Родионовны. — Что за человек, ни себе, ни людям. Мы тут переживаем, а он валяется. В голову лезли нелепые сравнения с Лермонтовым. Еще был вкусный лимонный чай и холодные пальцы, то и дело касающиеся лба. — Ну горячий, это типа плохо? А как должно быть? Арсений открыл глаза, над ним чуть сбоку все так же висела лампочка без плафона. На спинке старого дивана ажурная салфетка, шастуновские бесконечные ноги тянулись до самого коридора, держа дверь открытой. Сам Антон спал, укутавшись в свои руки на кресле из потрескавшегося дерматина. В горле, после первой попытки вздохнуть, начало першить до скребущего наждаком по легким, кашлем. Шаст тут же проснулся, дверь хлопнула. В воздухе висел затхлый жаркий душняк. Поморщившись, Попов спустил ноги на пол, продолжая вздрагивать всем телом от спазмов кашля. Одеяло было чужим. Он встал как можно прямее, на нем так и была университетская рубашка, разве что брюки расстегнуты на верхнюю пуговицу. — Доброе утро, — из уст соседа это звучало издевкой. — Доброе, — просипел Арс, не веря, что это его голос. Он посмотрел на Антона. — Два дня, честно, боялся труповозку придётся вызванивать. — Надо в институт позвонить, — он попытался шагнуть, но качнулся и осел назад на диван. — Не надо, я съездил. Там такая тетка смешная была, с фиолетовыми волосами, сказала, что Арсений Сергеевич может болеть столько сколько ему понадобится. Арс кивнул, едва не начав снова кашлять, скорее всего Алла Вадимовна Шаста просто испугалась, в обычное время она его даже на праздники не отпускала пораньше. Мужчина представил себе картину, как почти двухметровый небритый сосед заходит в их обитель знаний, распугивая студентов с вопросом «Кто здесь главный? Побазарить нада». — Кстати, — парень потянулся через спинку под кресло и выудил оттуда Великого Гэтсби. Переплет натужно изогнулся, дорвавшийся до книги варвар использовал вместо закладки шариковую ручку. — Можно почитать возьму? Я думал, это про какого-то полководца, а оказалось интересно. Прикольная тема. Арс не выдержал и улыбнулся. Антонова непосредственность казалась ему презабавной. Где бы он еще услышал, что великая классика это «прикольная тема». — Конечно, бери. Ему хотелось сходить в душ, переодеться и, наверное, снова улечься спать. Он глянул на незнакомое одеяло. — Это бабе Лене вернуть или твоё? — Твоё, — твердо сказал Шаст, готовясь обороняться от благородного порыва Арсения быть замерзшим, но самодостаточным. Вот прямо сейчас включит этот свой еблет вежливой непричастности и начнет рассказывать как у него все нормально. — У меня есть нормальное одеяло, не стоило так напрягаться. — Видел я твоё покрывальце, это нахрен не обсуждается. Мне твой кашель туберкулезный через стенку спать мешает, понял? Я тебе ещё свитер подогнал, и только попробуй его, блять, вернуть. Опять заболеешь, я тебя сам у подъезда в клумбе прикопаю. В комнате воцарилась тишина, с улицы послышались сирены и Антон оглянулся на пыльное окно, потом на ошарашенного Арса и вышел прямиком в подъезд. В руке он все еще сжимал книгу. Ехать никуда не надо было, отпросился еще вчера по причине: «Ну надо мне, хуль ты приебался». Он перепарковался в соседний двор и улегся на заднее сидение, раскрыв книгу на том месте, где остановился вчера вечером, буквы никак не складывались в слова, проходя мимо вколоченного сознания. Парень сам себе не мог объяснить, чего так взорвался. Но он почти три дня возле облезлого диванчика прыгал, выполняя рекомендации Позова, меняя компрессы и бегая по аптекам. Старался, и не хотел чтобы один упертый долбоёб похерил его старания первой же прогулкой по сырому Питеру. Может, дело было в том, что Попов, даже разбитый простудой, выглядел недосягаемо красивым. Весь такой из себя лирический герой, с лихорадочным румянцем и прямым взглядом. Шаст тряхнул головой, сбрасывая видение только проснувшегося Попова, снова пытаясь сосредоточиться на тексте. Арс еще минут пять сидел на своём новом одеяле, растерянно осматривая комнату. На табурете возле дивана лежали таблетки, кустарный письменный стол с кипой бумаг покрылся тонким слоем пыли, полупустой книжный шкаф глядел в ответ с молчаливым осуждением. Антон был в общем не плохим парнем. Но смущало то, что домой он часто приходил со сбитыми костяшками, проблем с деньгами не имел, да и люмпеновские замашки говорили сами за себя. Вроде умения сидеть на лавочке у подъезда на кортах, зажав сигарету в зубах. У них сформировалась странная недодружба. «Недо», потому что мужчина прекрасно понимал насколько своенравно опасными могут быть люди, решающие проблемы физической силой и руководствующиеся в жизни пресловутыми околотюремными «понятиями». «Дружба», потому что при всем выше перечисленном, Антон не был обнаглевшим отморозком. Временами выдавал вполне дельные мысли и с трепетным уважением относился к литературе, хоть и совсем не разбирался в ней. Попову льстило его простодушное внимание к их небольшим посиделкам на кухне под вино, что даже зевая от усталости, Шаст засиживался с мужчиной до самого утра. В дверь тихо постучали. — Проснулся, болезный? — Елена Родионовна прошла в комнату, на ходу собирая разбросанные вещи. Плащ, тюком валявшийся под вешалкой, антонову кружку, носки. — Ну слава богу. Я там поесть приготовила, супчик с лапшой. На базаре крынку домашней сметаны урвала, красота, а не сметана. Ты чего такой кислый? Женщина уселась в кресло, там, где так же сидел Антон. — Спасибо, не нужно было. — Антоше ты, наверное, то же самое сказал? Арсений наконец-то встал, сил ему придало возмущение. Он, поджав губы нахмурился, пройдя к плательному шкафу без дверей и бестолково начал перебирать плечики с рубашками. — Ничего я ему не сказал, — он даже спасибо не успел сказать. — Ты, Арсений, птица гордая, но вот то, что ты себе во вред гордишься — это уже глупость. Антоша, знаешь, очень переживал. — Да что переживать, не помер же, — пробубнил в шифоньер Попов. Ему ужасно не нравилось такое количество внимания к собственной персоне. — Одеяло это притащил. Я не нуждающееся Поволжье — мне подачки не нужны. — Ну что ты за человек! — Всплеснула руками баба Лена, поднимаясь с кресла. — Ну решил тебе мальчик по-соседски, от всего сердца помочь. Ан нет, стоит весь помятый и выпендривается! Он же взамен ничего не просит, хорошее дело сделать пытается. Тебе бы, Арсений, с ним больше говорить. Он на моей памяти тебя единственного долго слушает, книжки читать стал. Глядишь и завязал бы парень с бандитизьмом. А ты нос от него воротишь. Тьфу на тебя, морда неблагодарная. Стало жгуче стыдно. Елена Родионовна до самого развала СССР работала нянечкой в детском саду и еще три года после, почти за бесплатно, пока садик не закрылся. Мировая женщина, даже с алкоголиком Николаем умудрялась обращаться как с ребенком, хотя тот уже давно вышел из этого возраста. Арсений Сергеевич и его обе научные степени были ей до лампочки, как и Антоновы связи и деньги. Совсем за другое она людей ценила. «Морда» в её лексиконе, было не самым грубым словом, но точно самым обидным по её мнению. У Попова просто не нашлось аргументов против. Он, насупившись, подцепил чистую одежду и направился в ванную, как хотел с самого начала. Суп с домашней сметаной и правда был очень вкусным, о чем провинившийся больной сообщил напряженной спине бабы Лены. Та не глядя подсунула кружку с чаем и ломанное печенье. Было неловко, неудобно и муторно. Особенно разворачивать свитер. Огромный, точно на пару размеров больше чем нужно, хорошего синего цвета, он пах дорогой шерстью и немного пластиковым пакетом. Арсений маялся перед зеркалом, наверное, минут десять, пока не решился примерить. Он чуть прибрал темную челку на бок, оправил рукава. И, черт, свитер и правда был шикарный. Он ему шел. Оттенял цвет глаз, подчеркивал фигуру, немного кололся, но от этого было только теплее. Словно выбирал кто-то очень хорошо знающий Попова. Мужчина аккуратно сложил кофту и забрался под толстенное пуховое одеяло. Таблетки от простуды тянули в царство Морфея. Напоследок он подумал, что все же нужно будет позвонить в университет и извиниться перед Шастом. Когда в дверь тихо поскреблись, Арсений давно не спал. За окном черно, но он добросовестно проспал весь день и теперь разбирал бумажки на столе. Сбитый режим еще аукнется, но увидеть за дверью Антона было радостно. Шаст поманил его в сторону кухни, он очень надеялся, что мужчина не был на него зол. На сто раз перекрашенном столе красовались две бутылки полусладкого розового вина. В блюдце рядом мерцала кривая стеариновая свеча. Арс ухмыльнулся, качая головой. Выглядел он бодрее, чем утром, глаза перестали болезненно блестеть. Парень, видя хорошее расположение, начал громко шептать. — Извини за утро, я не должен был на тебя орать, — он проглатывает все «но», сжимая зубы. Ему отчего-то важнее, чтобы Арс не обиделся на него, чем все то, что он мог бы предъявить. — Это ты меня извини. Я вел себя как неблагодарная скотина, — мужчина сжимает его руку, мягко улыбаясь уголком рта. — Свитер отличный, спасибо большое. Антон с ужасом почувствовал как горит его рука, как кости поплавились внутри в этот самый момент. Арсений в оранжевых тенях, словно скульптура в греческом зале Эрмитажа, смотрел внимательно, подтолкнул в сторону стола, сел напротив, а Антон все вдохнуть нормально не мог, поняв, какой же пиздец ему настал. — Как тебе книга? — Хорошо, — взяв себя в руки, потянулся к вину. — Хотя глупость это все, не по-настоящему. — Почему? Люди часто говорят, что нужно смотреть на произведение с разных точек зрения. Но разные точки обычно принадлежат людям одного типа, одной сферы, вроде преподавателей или писателей. Хочешь узнать реально другое мнение — отдай книгу вот такому парнишке с района. Он её на максимально простые тезисы разложит. — Ну этот Гэтсби вроде не глупый, весь такой делец, бутлегер, а все просрал из-за бабы. Нельзя же так в одного человека вкладываться. — Думаешь нельзя? — Конечно. Люди ненадежные. Даже если очень сильно любишь, все дела, то у тебя никогда нет стопроцентной гарантии, что с той стороны так же, — Антон хлопнул пробкой и не глядя разлил вино по кружкам. — И как же по-твоему должен был поступить Гэтсби? — Арсений наклонил голову, с интересом разглядывая собеседника. — Не знаю, но я бы так не протупил. Все эти пляски с великой любовью как-то не по мне. — Как, наверное, тебе хорошо живется с таким непритязательным умом, — усмехнулся мужчина. — Сам ты тупой, — отбил Шаст, надеясь, что правильно помнил значение слова «непритязательный». Огонёк свечи медленно жрал фитиль, наполняя блюдце парафином. Захмелевший Арс полулежал на столе, говорил тихо, стараясь не напрягать воспаленное горло. — Думаю, это было как ощущение полета пред самым ударом о землю. Только затянулось на десять лет. Когда говорили «джаз», имели в виду не музыку, а взвинченное заразительное полуистеричное состояние. После войны мир лежал раскрученным по карте, а нового еще не было. Все ударились в лихорадочный сиюминутный гедонизм. — Типа как когда бухал всю ночь, вышел на улицу курить и трясти начинает, даже если погода нормальная? — Ну, вроде того, — Арсений грустно посмотрел на Антона через пустую бутылку. — Но обязательно нужно ехать дальше пить. — Иначе не джаз? — лениво закурил Шаст. — Иначе не джаз. Попов встал, покачиваясь обошел стол, ведя по щербатому краю ладонью, пытаясь удержать связь между хмельной головой и окружением. Вынул сигарету у соседа прямо из губ, задевая кончиками пальцев, и коротко затянулся, памятуя о простуде. Он скрылся в коридоре, и Антон пожалел, что тот носил слишком длинные рубашки. Через минуту перед Шастом встала пузатая бутылка, похожая на вытянутую каплю. — Кьянти, — пояснил Арс. — Не совсем джаз, но и мы не гангстеры. — Говори за себя, — мужчина плюхнулся на табурет, скептично фыркая. Шаст разглядывал дорогую этикетку с французскими словами. — Где ты его берешь постоянно? Антон не добавил «у тебя же на еду нормальную денег нет», но Попов и так его понял, кивнул, продолжая дымно курить. — Студенты дарят за помощь с курсовыми. Сначала шоколад был, но я сладкое не ем. — А чего деньгами не берешь? Арс поморщился. — Я же только помогаю, какие деньги. — Мог бы сам целиком делать и продавать. — У меня квалификации не достаёт на такое, — Антон выгнул бровь, ему было сложно представить, что у Арсения Сергеевича для чего-то не доставало знаний. — И вот тут ты будешь смеяться, но делать за кого-то научную работу — незаконно. Шаст действительно смеётся, запрокидывая голову. Арс чуть наклоняется вперед, наблюдая за изгибом шеи от линии роста волос за ухом, под челюсть, вниз по бледной коже, где должна быть сонная артерия, до яремной впадины и под вырез футболки. — Это прям хорошо, — все еще посмеивается Антон. — Правда смешно.***
— Так что, ребятки, нас ждут непростые времена. Павел Алексеевич походил больше на директора приличной фирмы. Носил нормальные дорогие костюмы, устраивал брифинги, сторонился беспредела и ездил на блестящей серой волге. Худой как палка, но на фоне беспросветно обыдлевшего жулья был крепче гвоздя в крышке гроба. Его так и называли – Гвоздь. Он заметил Шастуна на соревнованиях по спринту, но не из-за скорости. Парень влез в грязную нечестную драку и при неравном распределении сил все равно продолжал стоять. Так и познакомились. Антон Павла Алексеевича сильно уважал за его продвинутый подход к делу и принцип «меньше крови, больше денег». — Работать строго по трое. Башкой на все триста шестьдесят вертеть. Если одного подстрелят, остальные головой ответят. Тачки переобуете на неделе. Ну, само собой процент вам за риски подниму. Если у кого есть мысль свалить, то валите сейчас, потому что уже завтра это будет предательством. В кабинете находилось больше двадцати человек, и все остались сидеть там где сидели. Паша обвел кабинет взглядом и выдохнул. — Че думаешь? — По поводу? — Бля, Шастун, ты иногда такой неумный, — проворчал Матвиенко, усаживаясь в тачку. — Как только тебя главным назначили. Антон сразу подвинул сидение назад, чтобы коленки в подбородок не упирались. — Меня назначили, потому что я не пизжу без дела и на людей от недотраха не скалюсь. Задняя дверь открылась и вольво сразу просела под весом Макара. Они уже с неделю стояли на рынке втроём. И если Антону раньше казалось, что Пашин бородатый амбал на него заглядывается, то теперь он был в этом уверен. Стоило Шасту достать сигарету, Макар был тут как тут с зажигалкой. Слишком близко подходил, если нужно было что-то сказать. Ну и конечно, самым веским доказательством была попытка зажать в мясницкой. Едва почувствовав на заднице чужие лапы, Антон пробил в печень. В общем, скорее от неожиданности и даже извинился после. Еще месяц назад Антон бы распробовал эту возможность не раздумывая. Илья не стал бы болтать, внешне был очень неплох. Но стоило прийти домой и все раздумья обрывались. Антон даже на плешку теперь не ходил, справляясь со своими нуждами самостоятельно. Арсений выздоровел, Арсений красиво пил чай, отставляя мизинец, Арсений иногда трепал шастуновские волосы, заходя на кухню со своим добрым утром. Это начало походить на пытку. Попов стал теплее, они могли подолгу молчать друг на друга, но за этим не стояло ровным счетом ничего. Словно Арс из гранита сделан. Изредка Антон допускал осторожные двусмысленные шутки, надеясь увидеть хоть какую-то реакцию, пусть даже неприязнь, но тот и бровью не вел, отвечая отстранено, не выражая своего личного мнения. — Может выпьем? Мысли ссыпались прямо под ноги, Антон поднял глаза на Макара. Мимо тек поток продавцов, громко обсуждавших прошедший день. На столбах светились жужжащие лампы. Ветер кусал щеки и покрывал изморозью даже бетонные стены. — Может и выпьем, — согласился Антон, не в монахи же ему теперь подаваться. Илья выглядел как чеширский кот, обмотанный шарфом. В кафешке с округлого кинескопа галдела однообразная попса, на розовых стенах висели фотки с европейскими улочками в пыльных рамках. Общую унылость пытались разбавить пластиковые цветочки на столах. Громкий голос Макара не шел ни в какое сравнение с арсовскими вкрадчивыми интонациями, как и простая прямолинейность. Так даже лучше. Они пили светлое пиво, обсуждая изменения в работе, заебавших конкурентов, аккуратно обходя тему нависшей рекетирской угрозы. Антон пятнадцать минут ковырял салат «Нежность», не понимая, че в нем нежного. — Можно прямой вопрос? — серьёзно спросил Илья, отставляя пустую тарелку из-под пельменей. — На самом деле не стоит, — ответил Антон. Он чувствовал подтекст и очень не хотел вопросов, нормально врать он так и не научился. — Может в Бункер? Если бы Шаст сказал: «Давай потрахаемся» было бы менее очевидно. Самый известный гей клуб Питера, в который пускали строго по спискам и с рекомендациями. Рассадник порока и несдержанности. После декриминализации гомосексуальных отношений, «Бункер» пылал каждую ночь факелом свободы. Получить отсос прям на танцполе там было проще, чем пробиться к барной стойке. — Давай в Бункер, — Илья пытался спрятать сытую лыбу, но выходило у него хреново. Шаст сам едва держался. Он предвкушал хороший алкоголь, секс, скорее всего не один раз, и громкую музыку, выбивающую всю дурь из головы вибрирующими басами. Они попросили таксиста припарковаться за несколько домов до клуба, шли рядом, постоянно соприкасаясь плечами. Метрах в десяти от входа Антон остановился покурить. С неба сыпал мокрый снег, сразу серого цвета. Он глядел во все стороны, сканируя окружающую обстановку, профессиональная привычка. Его спутник нетерпеливо переступал с ноги на ногу, глядя только на Антона, это очень льстило. А потом Шаст заметил знакомый бежевый плащ. Он отступил к стене, осторожно выглядывая Арсения. Тот был с женщиной. Красивой и ухоженной, она смеялась, придерживая мужчину за локоть, тот галантно открыл перед ней тяжелую дверь Бункера, пропуская вперед. Внутри что-то ойкнуло и померло. Это настолько не вязалось с неприкасаемым, почти бесполым, образом Арсения Сергеевича, который Антон выстроил в своей голове. Сигарета обожгла пальцы и Шаст выронил окурок. — Симпотный. Бывший? — понимающе спросил Илья, Антон помотал головой. Понятно было, что обломался и секс, и танцы. — Бля, ты б себя видел. Пошли хоть нажремся, чтоли. Стало резко хуже. Одно дело сохнуть по мужику, не надеясь ни на что. И совсем другая история, когда появляется назойливое «может быть». Мысли сбивались, громыхающими вагонетками пролетая в голове. По венам текло горячее томное нетерпение, все время приходилось одергивать себя. Кислая ревность неприятно оседала во рту. Возможно, был кто-то, кто раздевал Арсения, кто знал, какой он на вкус. Антон старался сосредоточиться на работе, чтобы не поехать крышей. За неделю с рынка съехало пять арендаторов. Опустел павильон с чайханой. Запуганные люди оставляли товар и просто отказывались выходить работать. Уговоры не действовали. — Нэт, Антон, — говорил Фарух, упаковывая консервы по коробкам. — Ко мне приходят люди и говорят, что сожгут меня вместе с моей рыбой, разве это нормально? — Если такие люди приходили, почему нам сразу не сказал? — А что? Чтобы ты и с ними разговоры разговаривал? Шаст сплюнул прямо на кафельный пол и вышел на улицу. — Серега, поедешь, глянешь куда своё дерьмо эта крыса повезет. Матвиенко, всполошившись, оторвался от лузганья семечек и, застегнув кожанку, побежал к машине. Антон направился к телефонной будке. — Паш, это уже ни в какие ворота. Не можем мы все время быть хорошими. Закончится тем, что нас сожрут с потрохами и костей не оставят. На том конце долго молчали. — Ладно, валяй. Но без особой жести. С развязанными руками дышалось легче. Хоть где-то. Шаст не любил насилие, но иногда люди по-другому не понимали. Иногда разбить пару витрин могло быть очень приятно. Иногда чьё-то разбитое ебало радовало сильнее денег. — Антон, хватит! — окрикнул Илья, дергая за плечо. Светлый анорак был безнадежно испорчен брызгами крови. Парень стряхнул чужую руку, выпрямляясь. — Чтобы завтра открылись на прежнем месте, — бросил Макар побитому Фаруху и увел друга на улицу. Он ничего больше не говорил, неодобрительно качая головой. А у Шаста мозги вскипели от адреналина. Он бросил машину в паре кварталов от дома и по пути набрался крепким пивом. Ветер немного остудил, но стоило только пройти в комнату, алкоголь разогнал кровь по новой. Он стянул куртку, открыл окно, пытался отдышаться, но услышал шаги на кухню. Баба Лена давно легла спать, Арсений увлеченно читал газету, что-то даже помечая карандашом. На газовке пыхтел чайник. — Привет, — они не виделись утром. Антон тяжело бухнулся на стул, закуривая. В черепе скакали цветные зайчики, требующие действий. Но как начать такой разговор? Я видел тебя в клубе для пидоров. Как ты туда попал? У тебя же нет приличной одежды. Кто тебя порекомендовал? Тебе нравится сверху или снизу? Тебе нравятся мужики? Тебе нравлюсь я? Злоба после разборок еще не осела. — Я видел тебя в Бункере, — прищурившись, все-таки произнес Антон. Попов замер на полувдохе. — Что? — переспросил мужчина. — Бункер, знаешь? Такой клуб на Фонтанке. — Понятия не имею о чем ты, — он поднял остекленевшие глаза. — Что-то слабо верится, Сеня. Чайник на конфорке усиленно зафырчал, бряцая алюминиевой крышкой. Арс, казалось, тоже вот-вот вскипит. Он опустил плечи, аккуратно откладывая газету. — Что же, это многое объясняет. — Что, например? — Твоё мудацкое поведение, — Арс встал со стула, ловко поднимая его за ножку, отступил к плите, снимая кипящий чайник. В этих действия была какая-то странная загнанность, испуг, словно если Антон подумает встать слишком резко, то получит табуретом по голове. — Я не… — Шаст стушевался, стремительно трезвея. — Люди твоего круга совершенно определенным образом относятся к людям моих предпочтений, — до Шаста с ужасом дошел смысл сказанного. — Если ты надеялся на удачный шантаж или халявный отсос, то ты очень сильно ошибся. Такие слова от Арсения Сергеевича – как звук пенопласта по стеклу. — Арс, я не это имел в виду, я бы никогда… — он попытался встать, Попов перехватил табурет в обе руки. — Если понадобится, я тебе череп раскрою. Их уютная кухня заполнилась тяжёлым напряжением. Арс отступил в темный коридор, не отрывая взгляда от Антона, словно тот был прямой угрозой его жизни. И скрылся за дверью своей комнаты щелкнув замком, хотя обычно не запирался. Тусклый свет от лампочки делал все зеленовато пыльным, хотя возможно, дело было не в лампочке. Антон растерянно оглядывался по сторонам. Его опрометчивая ревность и глупость обернулись совсем в непонятную сторону. Он побился головой о стол. Чего он еще ждал от такого подхода, но по-другому и не умел. Если в холодные ноябрьские вечера Антон думал что с его невнятной привязанностью к Арсу хуже быть не может, то теперь он узнал новые грани пиздеца. Как начищенное зеркало тот улыбался по утрам, но выходил, только тогда когда Елена Родионовна была дома. До зубовного скрежета бесила его пластиковая вежливость. И все не находилось в голове нормальных слов, чтобы объяснить… Объяснить что? Антон не мог сам в себе примириться с тем, что Арс ему нужен. Целиком. С его потрясающими рассказами, дворянскими манерами и синими внимательными глазами. Хотелось вернуть хотя бы то немногое, что у него было до этой отвратительной стычки. К счастью, почти каждый день, он рисковал своей башкой на улице. Это давало слабую надежду, что кто-то просто грохнет его в подворотне, и Шасту не придется снова смотреть на заученную Арсову рожу. — Может по пиву? — спросил Макар. Он уже давно перестал приставать, просто наблюдал за Шастом со стороны. — Нет, — каждый раз отказывался Антон. Как говорится, бойся своих желаний. Он не заметил хвоста из двух крепких парней маргинальной наружности. Спасли только тренированные ноги и конская дыхалка. Горело то, что он не смог никому из нападавших нормально ответить. Придя домой, сразу же позвонил Паше. Тот как-то слишком быстро для полуночи поднял трубку, видимо, на фирме все шло еще хуже чем он говорил. — Отдохнешь завтра, а мы этих уродов сами отловим. Ты не последний человек, за тебя любая собака в Питере скажет, если понадобится. Парень сполз по холодной стене, глядя на запертую облупившуюся дверь перед собой. Дверь в комнату Арсения. Под ребрами скулила почти детская обида. Как вообще Арс, зная его так давно, мог решить, что Антон обычный хамоватый гопарь. Казалось, что они достигли определенного понимания, у них был свой стиль общения. И Антону его до сведенных зубов не хватало. Не хватало даже простой возможности смотреть. Он почти заполз в ванную, использовав вместо полотенца потрепанную футболку. Пробуждение было отвратительно будничным. Одеяло почти целиком сползло на пол, чуть приоткрытая форточка сочилась холодным маревом. Стоило только сесть на постели, как в голове ударил гонг. Ребра саднили вчерашними ударами преследователей. Мерзота. Антон поплелся умываться, слыша из кухни веселую болтовню, от которой был отлучен. В душе вода еле текла, постоянно меняя температуру, что взбесило еще больше. Баба Лена поставила перед ним миску с манкой, в ней плавился желтый кусок масла, прилипший к ложке. Каша вышла на редкость вкусной, это хоть немного примиряло с окружающей действительностью. По радио начались десятичасовые новости. — Етить твою мать! — спохватилась повариха. — Я же опаздываю! Она скинула фартук прямо на стол и засобиралась так быстро, словно где-то раздавали бесплатную тушенку. — Мальчики, сами тут разберетесь, — щелкая вентилями на плите, хлопотала баба Лена. — Арсений, только попробуй сбежать, покуда я не вернусь. Она звонко чмокнула мужчину в щеку и убежала в коридор, где через секунду хлопнула дверь. — Сбежать? — ровно спросил Антон, глядя на настороженно замершего Арса. Тот ничего не ответил, пытаясь как всегда ретироваться в свою комнату, даже не закончив завтрак. Антон едва успел перехватить его руку. — Отпусти, — мужчина попытался дернуть запястье, но у Антона откуда-то появилась почти похоронная решимость разобраться со всем сейчас. — Пожалуйста, давай поговорим, — умоляюще произнес Шаст, еще сильнее сжимая пальцы. Ему было похуй, даже если сейчас об его голову разбили всю мебель в доме. Он ощутил как внутри лопнула струна и по губам потекло горячее. — Блять, — Арс обеспокоенно подлетел заставляя запрокинуть голову. Он включил синий кран покосившейся эмалированной мойки, смачивая в ней полотенце, второй рукой пытаясь наскрести снега из мелкой морозилки. Шаст не знал от чего у него больше кружится голова. От кровотечения или от внезапной заботы. — Я бы никогда не стал тебя шантажировать, — попытался заговорить парнишка. — Заткнись, — Попов сморщился, аккуратно отирая кровь с подбородка, приложил кусочки льда, завернутые в вафельное полотенце, к переносице, крепко держа голову парня. — Арс, — гундосо позвал пациент. — Арс, пожалуйста. Они стояли напротив друг друга, даже ближе, чем когда все было нормально. Антон из-за запрокинутой головы не видел лица, осторожно нащупал пальцами чужую рубашку и смял её, сжимая кулак. Слышал частые вдохи, хватка на шее ослабла, но руку Арсений не убрал. Шаст обхватил его запястье, мягко отнимая мокрое полотенце. Ему очень хотелось сказать правильно. Но «ты мне нравишься» казалось недостаточным, а «я тебя люблю» неуместно громким. Арс отвернулся, глядя себе под ноги. Антон прижался носом к темной макушке, втягивая запах чужих волос, его пронизывал трепет этих первых интимных прикосновений, чуть наклонился, касаясь сухими губами виска, качнулся вперед оттесняя мужчину к стене. Дышать перестал, прижимаясь животом к животу, каждый Арсовый лихорадочный вдох тугой волной проходил по телу. Шаст отпустил рубашку, ведя ладонью по груди, по шее, надавил большим пальцем над кадыком, заставляя посмотреть на себя. Но Арс зажмурился, твердый от напряжения, скулы горели. Все вокруг горело, бетон гудел, напитываясь температурой, доски под ногами трещали. Антон придвинулся еще ближе, еще жарче, коснулся губами губ, но не дальше. Пальцы нервно подрагивали. Арс дернул парня на себя, болезненно целуя, врезаясь зубами. Сразу глубоко и голодно. Скорее укусил, чем поцеловал, царапая кожу на шее. Словно еще через секунду ворвутся люди с оружием и оттащат их друг от друга. Антону ноги пришлось расставить пошире, чтобы не грохнуться. Он рассудок потерял, нахер его. Нахер вообще все. Только это горячее клокочущее желание, скручивающее кишки. Дышать больше тоже не хотелось, если для этого нужно было оторваться от Арсения. Он простонал в поцелуй и все оборвалось, твердая ладонь уперлась в грудь, отодвигая. Время восстановило свой ход. Открыть глаза было отдельным испытанием. Попов выглядел охуительно помято, синие глаза блестели темным. Он в одну секунду был и испуганным, и возбужденным, и злым. Не давая себе шанса передумать, мужчина схватил Антона за руку и потянул за собой. Втолкнул в свою комнату, хлопая дверью. Ох, если Антон думал, что хоть что-то знал о сексе, то сильно ошибался. Одноразовые мальчики, зернистые записи с порнокассет в видеосалонах и картинно стонущие девушки не шли ни в какое сравнение с Арсением. Парень вдруг понял, что его никогда не раздевали. Стягивали штаны, задирали футболку до треска ткани, но не раздевали. Словно это что-то очень важное. Он нервно пытался пересчитать пальцами мелкие пуговки на Арсовой рубашке, все время сбиваясь, а потом встретился взглядом с мужчиной. Тот отвел его ладони в сторону и прижался, снова целуя, приподнял край поло, оглаживая бока. Поднимался все выше руками, отмеряя, где Антон начинает дышать быстрее, где из него можно выжать стон. Оторвался от губ, исследуя шею, цепляя зубами, на пробу лизнул нежную кожу за ухом, Шаста от этого до мурашек пробрало. — Так и знал, — прошептал Арс, пряча кошачью ухмылку в сгибе Антоновой шеи. Знал? Он думал об этом? Думал о нем? Антон наконец справился с разъединственной пуговицей на брюках соседа. Пусть он действовал не так изящно, но у него все-таки получилось выдрать этот почти скулящий звук, когда он обхватил чужой член рукой. Арсений повис на нём, хрипло рыча в скомканную футболку. Он потащил его на диван, скидывая рубашку, выкручиваясь из брюк, и уже абсолютно голым сел Шасту на колени. Такой податливый и чувственный. Антон провел по спине, ощущая пальцами плавную линию прогиба льнувшего к нему тела. Стояло до звезд перед глазами, до белого шума в голове. Арсений прижался губами к губам, жадно сжимая Антона через спортивки, так что вообще весь кровоток по телу остановился. Несмотря на то, что Попов был в пассивной роли, Шаста не покидало ощущение, что трахают тут именно его. Сплюнув пару раз в ладонь Арс, не миндальничая, направил немаленький член Антона в себя. Он пару раз двинулся на пробу, простанывая каждый толчок и сразу взял ритм, от которого чуть судороги не начались. Шастун до синяков схватился пальцами за упругие бедра, пытаясь удержать хотя бы иллюзию контроля. Под веками плыло сытой похотью. Было хорошо, как в кино, каждая секунда острой искрой отзывалась в теле. Арс навалился сверху, скользко надрачивая себе, тяжело дышал над ухом, то и дело касаясь его губами. Антон почувствовал, как тот сжался на нем, забрызгивая спермой их животы, стиснув пальцы еще крепче, начал всаживаться в безвольно обмякшее тело, и через полминуты догнал своего любовника. Арсений попытался отстраниться, но парень только крепче его прижал к себе. Ему было необходимо это короткое время перед возвращением в реальность. Желательно, конечно, вечность. Все время мира в идеале. Он почти видел пар, исходивший от их тел, зябкий мираж вседозволенности. Нежно собирая губами веснушки и родинки, обильно рассыпанные по плечам Арсения, вдыхал запах теплой кожи. Пытался вложить в каждое прикосновение все то, на что не хватало слов. Чтобы Арс понял: это не сиюминутная жажда. Это что-то очень важное, происходящее с ними обоими уже давно. — Перестань, — оборвал его Попов. — Нет, — просто ответил Антон, втягивая в соленый томный поцелуй. Был страх отпустить человека из объятий. Вот сейчас встанет, пройдется по комнате и будет он опять Арсений Сергеевич, душный библиотекарь. И выманивай его потом на кухню на французское вино. Они так еще, наверное, полчаса просидели. Попов уложил голову ему на плечо, опять пряча глаза, дыхание у него было тихим и ровным, словно он задремал. Антон задумчиво выводил линии по его спине. У стены стоял кожаный чемодан и стопка книг, перевязанная бечевкой. Шкаф опустел. — Ты съезжать собрался? — Да. — Даже сейчас? Арс молчал. — Не надо, пожалуйста, — Антон старался чтобы голос звучал ровно. Мужчина отодвинулся, заглядывая в глаза. Серьёзное выражение лица прогнало из головы последнюю посторгазменную хмарь. — Тебе оно надо? Он всерьёз задумался. Нужно ему было на самом деле гораздо больше, но он все равно кивнул. — Я подумаю, — вставая бросил мужчина. Прошлепал по видавшему виды паркету ёлочкой за полотенцами и, воровато выглянув в коридор, ушел в ванную.***
Новый год прошел отлично. Просто потрясающе на самом деле. Арсений уже лет десять так не веселился. Он планировал отсидеться дома, возможно, послушать радио, выпить шампанского. Но Елена Родионовна уехала к детям в Выборг, дед Коля с белочкой отчалил встречать праздники в дурку. А вот Антон наоборот остался дома. Он притащил гирлянду из плотной слюды, старую фигурку Деда Мороза с бородой из ваты и, решив заработать себе диатез, жрал на обед, завтрак и ужин мандарины. И это было таким уютным отголоском того, что принято называть словом «дом», что у Арса сердце щемило. Ему вообще все чаще хотелось домой. Привыкнув жить посредственно и не броско, болтаясь между городами необъятной Родины, мужчина уже примирился, что героя романа из него не выйдет. Что, видимо, все эти хорошие истории про счастье написаны не про него. Но Антон этого не знал и всячески игнорировал. — Ну, чего уставился? — спросил Арсений, видя, что Шастун в очередной раз залип. Парень стушевался, отвернувшись, но уже через минуту снова пялился. Они договорились держать дистанцию, но это не работало. Арсению нравилось вгонять грозу района в краску, нравились его крепкие жилистые руки на собственной заднице, нравилась белая кожа и шея с выступающими позвонками. В нем чувствовалась уже повзрослевшая неопытность, поэтому Шаста было не сложно удивить даже поцелуем в плечо вместо «доброго утра» и смотреть потом, как тот, матерясь, шнурует ботинки в коридоре, но продолжает счастливо лыбиться. На третье января Антон притащил домой несколько кофров с костюмами и тяжелое черное пальто. — Арс, научишь гладить это барахло? — с несчастным лицом попросил сосед. — Что это? — У меня новая должность, буду Пашину жену возить. Арс как-то очень быстро и незаметно для себя вляпался в чужую жизнь, перебирал в голове новые имена, припоминая, кто такой Паша. — Они не оценили твой утонченный стиль? — Антон скорчил гримасу и кинул вещи на Арсов диван. — Давай, найди мне марлю, стакан воды и принеси с кухни утюг. Они стояли бок о бок, Арс объяснял и показывал, Антон кивал с глупым видом, а потом Арс опять объяснял. ДВПшная гладильная доска, обтянутая войлоком, поскрипывала гнутыми ножками от любого неосторожного движения. Потом скрипел диван, грозя сломаться под весом двух взрослых мужиков, Попов задыхался от длинных пальцев в себе, не переставая шептать короткое «ещё». Цеплялся руками за худые плечи, благодаря все что можно за Антонову выносливость. Антона сложно было назвать стандартно красивым. Худой, кости да сухожилия, сутулится как крюк. Но все эти длинные локтистые конечности так лаконично укладывались в пустые пространства вокруг Арсения, что ничего больше и не надо было. И это сейчас не только про конечности. — Давай, топай, — ткнул в бок размякшего Шаста мужчина. Самому не хотелось тревожить почти урчащее тепло рядом. — Завтра утром Елена Родионовна приедет. — И че? — Глухо донеслось сверху. — Не хочу объяснять ей, почему ты ночевал не у себя. — Да насрать, скажем, что засиделись допоздна, напился я, например. — Все у тебя просто. А послезавтра ты ей что скажешь? — Снимем хату и не будем никому ничего объяснять, — Арсений повел плечом, выпутываясь из-под Антона. — Все у тебя просто, — тяжело повторил мужчина, глядя перед собой. — Бля, сейчас начнется. — Что? — Ты упрешься рогом, потому что дохуя гордый. Я разозлюсь, потому что слишком тупой, чтобы объяснить, что это все, — Шаст помахал рукой между ними, — Это все не про деньги, и не про людей вокруг. Мы поругаемся, я буду пить неделю, а потом таскаться за тобой, пока ты не решишь вылезти из бутылки. Арс обернулся на него через плечо. И как он только мог считать его недалеким? — А про что «это»? – повторил Антонов жест мужчина. — Про тебя, про меня, — задумчиво перечислял начинающий философ. — Про глаза, про тепло, вино и правду. Про страх, про свободу. «Про любовь», — не сказал вслух Антон, но Попов все равно услышал.***
Антон сел на пассажирское сидение в глянцевом черном джипе, аккуратно придерживая правый бок. Швы тянули кожу под повязкой. Он завернулся в пальто, повыше натянул шарф и открыл окно, наслаждаясь холодным ветром. За три недели в больнице он с ума сошел от скуки и духоты. Снаружи больницы дела творились страшные и веселые. Марио Пьюзо нервно курил в сторонке. — Домой? — спросил Макар, Шастун нахмурился. У него этих «домов» по Питеру больше пяти понатыкано. И ни в один из них не хотелось. — Может, на Лиговский? На Лиговском у Антона как раз квартиры не было, он поднял глаза на загадочно улыбающегося Илью. — Че, нашел что ли? Серьёзно? — пассажир рвано выдохнул, дыра в животе сразу о себе напомнила, но было насрать. Арс пропал пару месяцев назад. Ушел из их квартиры и словно не было его никогда. Причин был ворох, а схема прежняя. Не подходили они друг другу, все четыре года лаялись как собаки, а потом мирились до сломанной мебели. Опять деньги, опять враньё, обещания завязать. Сисястая секретарша и постоянные пьянки «для дела» подтачивали Арсово доверие. Антон часто последнее время вспоминал их разговор и как сказал, что «пляски с великой любовью» это не его тема. Что нельзя вкладываться в одного человека. Но валяясь на тротуаре, пытаясь руками собственные кишки на месте удержать, думал только о том, что не успел извиниться, обнять. До хрена чего не успел. — Как нашел-то? — Через общество ветеранов. Антон фыркнул. Пытаясь отыскать своего библиотекаря, он поднял все связи. Переполошил даже омских ментов. Он читал распечатку из кряхтящего факса, не отрывая бумаги и охреневал от каждой строчки. Ветеран афганской войны, награжденный боевой офицер, лишен всех регалий после обвинения по унизительной сто двадцать первой статье. Арс и слова не говорил об этом. Шасту оставалось только догадываться, как много он не знает на самом деле. — Ты уверен, что тебе туда вот прямо сейчас надо? — А че нет? Макар замялся, он нервно постукивал по рулю, словно сил набираясь. С самого утра каждый телек кричал о том, что разборки питерских ОПГ перешли на новый виток. Сначала расстреляли у собственного дома Антона Шастуна, теперь сожгли заживо всю верхушку армянской группировки. Восемь трупов, два десятка свидетелей и никто ничего толкового сказать не может. — Мы никого не подряжали на это дело, но работал профи, описание хоть и общее, но слишком, блять, похоже. Тох, он же сапером был. — Как будто эти уёбки только в меня стреляли, у них и без нас много врагов было. — Мы с ночи винтим всех, кто мог это сделать и все не в курсах. Не бывает такого. Кто-то всегда что-то знает. — Кто еще про Арса знает? — Шаст задаёт вопрос, который его действительно интересует. — Про то, что он камикадзе? Только я. — Ну вот и не пизди, значит. За окном проплывает мглистый Питер. Опять сраный октябрь. Радио голосит о том, что все плохо и скоро мы все обязательно сгинем в море беспредела и бандитских порядков. Потом идет реклама сигарет парламент и настоящей русской водки. Хуевы лицемеры. Зато любить одного мужика другому — это болезнь. Суки. Антон выходит из машины, оглядываясь по сторонам. — Не вернусь через полчаса – уезжай. Широкие гранитные ступеньки даются очень нелегко. Хорошо, что этаж всего лишь третий. Единственная дверь с номером, нарисованным мелом, оказывается нужной. Шаст думает постучать, но ручка поддаётся стоит ему только чуть потянуть на себя. Он держится за живот. Рану нестерпимо тянет муторной болью. Он аккуратно прикрывает за собой дверь, щелкает замком. Сомнений нет, он пришел туда куда нужно, более того, его, видимо, ждали. В квартире тихо, тянет прохладой. У порога стоит мешок с селитрой для удобрений и пустая канистра. Маленький черный коридорчик, пустая холодная до синевы кухня. В спальне огромный матрас прямо на полу у батареи, ворох одеял, так что человека не видно. Шаст стягивает лакированные туфли, прямо на пол скидывает пальто. Садиться неудобно, но мужчина справляется. Поддевает теплое укрытие, забираясь к Арсу. Он сразу понимает, почему в этом доме все именно так. Без слов усваивает, что здесь по кому-то скучали. Его сразу обнимают, бережно, минуя повязку, руки проскальзывают подмышками, горячее дыхание упирается в грудь. Глаза моментально влажнеют, Антон прижимается губами к почти черным мокрым волосам, от которых все еще пахнет керосином. Выть охота, биться в истерике. Ну почему у них не может все быть нормально? Ну почему все именно так? У него было заготовлено столько важных слов, но все они кажутся нестерпимо бесполезными и пустыми. Голова сразу начинает гудеть, он до боли прижимается к теплому вздрагивающему Арсу. Он цепляется за Шаста, за материальное подтверждение его существования, продолжая беззвучно рыдать. Если бы он на самом деле погиб, заливая кровью грязный поребрик, Арс бы не ограничился восемью трупами. Ему бы всей крови в городе не хватило. Эта больная и странная любовь сожрала его до остатка. Оба понимали, что через полгода-год, а может и раньше, начнется пляска с гордостью, принципами и страхами. Потому что люди неисправимы и глупы. Но так же оба понимали, что никуда им друг от друга не деться. Даже в самую черную ссору было важно знать, что другой жив и здоров. — Я люблю тебя, — впервые выговорил Антон вслух. — Я, блять, жить без тебя не умею.