Cause

Он - высокий, худой, с седеющими крашеными волосами вдовец. Двое детей, квартира, больная живущая с ним мать. Он - тонкие запястья и строгие костюмы. Зелёный хитрый взгляд, чисто выбритое острое лицо и четкие-четкие скулы. Он - радостный тон и звонкий смех, индивидуальный подход к каждому. Напыщенная беззаботность, за которой скрываются глубокие раны. Он - причина того, что я представляю чёртовы порнофильмы вместо химических формул. Мимолётная улыбка, когда со звонком с урока наши взгляды встречаются. Мой полуоскал; поправляю выбившуюся прядь волос, поспешно собираю сумку и подхожу к нему. Он слишком много мне позволяет. Что я делаю в его кабинете хотя бы раз в день без особой причины? Почему, ухмыляясь, пишу непристойности на сенсорном экране доски? Почему могу свободно касаться его талии, спины, лопаток, волос, и, наконец, лица? "Вы сегодня плохо брились" - лишь прикрытие клокочущей нежности. Короткие "люблю", когда никто не слышит - очень редко. Объятия, когда слезы вот-вот польются из глаз от безысходности. Он гомофоб. Да-да, чертов гомофоб, в то время как я пять лет подряд задыхаюсь от его существования. И мне, должно быть, уже совсем не больно видеть и понимать. Я знаю: по-другому быть не может. Выпускной. Устало курю на балконе снятого коттеджа, облакотившись о белые перила и запустив руку во взлохмоченные рыжие волосы. Глубокая ночь, снаружи - ни огонька, лишь миллион звёзд над головой. Он входит тихо, с минуту пьяно таращится на мой затылок, затем отбирает сигарету и закуривает. - Вы курите? - больше с насмешкой, чем с удивлением. - А ты? - хитрый стрелочник. - Только когда курю, - на пьяную голову каламбур так себе. Он тушит сигарету о перегородку и не глядя кидает куда-то вниз. Неотрывно смотрит в глаза, берёт руками моё лицо и... я целую первым. Обхватываю его за тонкую талию, второй рукой притягивая к себе за волосы - ещё ближе, ещё глубже, ведь я так долго ждал. Мне не страшно. Мне лишь немного грустно, что вот-вот всё будет кончено. И утром мне приходится отпускать. Я ловлю момент, как светящихся светлячков в банку. Первые лучи рассвета падают на его лицо, полосами света ложатся на сомкнутые веки. Его ресницы дрожат, он отворачивается, пряча лицо в подушке. Одеяло обнажает зацелованные плечо и лопатки. Я смотрю на его руку - худую, рельефную, с двумя кольцами - и тихо вздыхаю. Я хочу запомнить его таким. Когда он просыпается, то видит меня на балконе - а потом моё кольцо на своём безымянном. И улыбается, смущенно пряча лицо в ладони. Я оборачиваюсь, нежно ему улыбаясь. Вот так и заканчивается моя любовь. Я ещё не знаю, что больше никогда и ни к кому не смогу испытывать чувств.