Март сорок пятого

Он не кричал, не бился в истерике. Слёзы просто катились по щекам, обжигая кожу, и капали на куртку человека, который был очень дорог Ивану. Был. Маттиас лежал на коленях русского, смотря стеклянным взглядом в грозовое небо. Вокруг дымились обломки двух машин, которые больше никогда не поднимутся в воздух. В сердце Вани догорало желание жить. Только что он зарезал лучшего друга. Или больше, чем друга. Но это уже не важно. Меркулов ещё сильнее стиснул в кулаках куртку немца и уткнулся лбом в грудь, пачкая лицо в крови. Он как будто боялся, что кто-нибудь осудит его за скорбь, за слёзы, хотя на километры вокруг никого не было. Он презирал себя за сентиментальность, ненавидел за совершённый поступок. Возможно, он когда-нибудь забудет, где жил в детстве, текст любимой песни, но эту проклятую войну, сначала отнявшую у него семью, а потом и самого дорогого человека Иван будет помнить до самой смерти. Будет помнить немного недоумённый, безжизненный взгляд Матта, багровые пятна на снегу и струйку крови, стекающую изо рта. — Я так больше не могу. Он перегорел. Потерял смысл жизни. Раньше самоубийство казалось Ване каким-то бредом, выдумкой. Но теперь, когда существование утратило цель, оно казалось единственным способом прекратить мучения Меркулова на этой ничтожной планетке. Пистолет выпал из кобуры во время драки, и теперь валялся недалеко от остова родного самолёта. Пришлось вставать. На окоченевших ногах он подошёл к машине. С крыла сверкала красная звезда, Иван одарил её долгим взглядом. Советский Союз и без одного пилота одержит победу. Подобрав пистолет, он снова упал на колени перед телом немца. Пистолет был заряжен, оставалось лишь поднять внезапно потяжелевшую руку к виску. Действительно, март сорок пятого он будет помнить до самой смерти. — Мне жаль… — едва слышно, одними губами. Эхо выстрела прокатилось по лесу, как похоронный марш.