Эхо

Это было логично: рано или поздно на нас бы напали злобные тролли, китайские драконы, Артемида со своими нимфами (которые совсем не красивые и не добрые, к слову) или воинственные амазонки. Не важно, какая именно угроза в итоге стала фатальной, важно, что это было ожидаемо и вполне естественно. Доктор Вейл своими дурацкими экспериментами распечатал флакон Смерти, спасибо Пандоре — его жене, и теперь все магические существа вымирают. Половина Зачарованного леса уже сгинула, а более предусмотрительные и проворные герои уже поняли, что, возможно, мы сможем убежать, но прятаться нам негде. Мать с отцом почти при смерти. Зараза берет их не так быстро — она питается магией, а у них из магии всего одно сердце на двоих. Но у Реджины уже проявляются первые симптомы, а в ней магии хватило бы на всех гномов и злодеек вместе взятых. Решение приходит само собой. И Реджина меня поддержала, как и в течении всех этих лет. Она аккуратно извлекла мое сердце. Настолько аккуратно, что я даже смогла выдавить из себя улыбку. Будто все в порядке. Будто я знаю, что делаю. Сейчас я шагаю по многочисленным коридорам уже знакомого замка. Через огромную библиотеку, где книгами уставлены все стены до самого потолка и еще один поворот направо. В зале с прядильным колесом никого нет. Я останавливаюсь и прислушиваюсь. Ни единого звука. Кажется, будто воздух обрел плотность и заполнил неподвижным объемом все вокруг. Где же он? Неужели придется идти в лес? Или, хуже того, в болота? Но стоит мне повернуть назад, как за спиной раздается противное хихиканье. — Мисс Свон! И как только этот мерзкий голос терпит Белль? Может он с ней другим голосом разговаривает? — Еще не наигрался, Темный? — поворачиваюсь и слегка наклоняю голову вбок, пристально осматривая, как худая сутулая фигура примостилась на верхней части камина. — И ты же знаешь, что я уже давно не мисс. — Я не был уверен, что хочу разговаривать с тобой. За чем пожаловала, мисс Свон? — он пропускает мимо ушей вторую часть моей фразы. Мои желваки сжимаются непроизвольно (я понимаю это только тогда, когда чувствую как скрипят стиснутые зубы) и я прикрываю глаза, чтобы не сорваться. У меня есть дело. Я не должна срываться. Вдох. — Мне нужна твоя помощь, — говорю как можно спокойнее. Выдох. Он спрыгивает с камина и шагает ко мне, но внезапно останавливается. — Ты притащила заразу ко мне в замок! — взвизгивает он и замирает. Ему нечего бояться, его вряд ли даже такая дрянь возьмет. А Белль смертная — она в безопасности. Но что-то в его взгляде… — Если бы я знала, что это может убить тебя, давно бы свела Вейла с Дорой. — Не может, — приходит он в себя. Но ощущение страха в его глазах не оставляет меня. — Не очень-то похоже, чтобы ты нуждалась в помощи. Крокодил морщится и его чешуйчатая кожа играет перламутровыми переливами. Это даже красиво, если абстрагироваться от его сущности. — Реджина больна. Маска ехидности на мгновение слетает с его лица. — Я не могу помочь, — он разворачивается ко мне спиной, давая понять, что мне тут делать больше нечего. — Я знаю, — неосознанно повышаю голос. Румпель замирает. — Я хочу наложить проклятье… Эти слова будто встряхивают и разворачивают его на месте. Но он молчит. Пристально смотрит на меня. Я смотрю исподлобья. Вдох. Тишина. Выдох. Он ждёт. Он, как будто, заинтересован. Но даже я не знаю что предложить ему. Вдох. Мне больше нечего сказать. Выдох. Чего он ждёт? Если с меня нечего взять, послал бы уже ко всем чертям. Вдох. — А мне это зачем? — наконец, дурацкая игра в гляделки закончена. Внезапное озарение дарует мне козырь, который я могу использовать: — Бель беременна, — Темный непонимающе смотрит на меня. — Это ведь твой ребенок, Румпель. Он и есть волшебство. И он внутри твоей жены. Ты, может, и неуязвим, но ты уверен, что ваш ребенок в точности такой же? Точно в яблочко — я угадала. — И ты сможешь отдать сердце самого дорогого тебе человека? — Да, — твердо киваю. — Но теперь, есть одно условие. Проклятье должно быть невозвратным. Без кнопки сброса и всяких поцелуев истинной любви. Понял? — Боюсь, ты сама не знаешь, о чём просишь, дорогуша. — Если мы все потеряем память и окажемся под проклятьем, то, рано или поздно, мы снимем его. Специально или случайно — не важно. И все умрут. А именно этого я хочу избежать. — Мне нужно твоё кольцо, — чудовище протягивает зеленоватую руку. — Что? — Сердца недостаточно. Снимай кольцо. — Я не…я не могу. Возьми что-то другое. — Мисс Свон, это не я здесь диктую условия… — Тогда, я хочу… Я хочу знать, каким оно будет. Это проклятье. Покажи мне. Я хочу знать, за что ты забираешь у меня столько. Румпель замирает на секунду. А потом поворачивается и стремительно оказывается у камина, хватает уголёк, растирает его в пыль на ладони и, не успеваю я хоть как-то среагировать, он сдувает пепел мне в лицо. Последнее, что я слышу: — Десять секунд, мисс Свон, — и очертания окружающих предметов плывут, а твердь уходит из-под ног. Я инстинктивно зажмуриваюсь и почти теряю равновесие, но через секунду снова уверенно чувствую землю под ногами и опору под боком. Десять. Я «У бабушки». Даже не открывая глаз я могу это понять. Готова поклясться, что Руби где-то рядом — её духи ни с чем не спутаешь (земляника, свежесть леса после дождя и едва уловимая лаймовая нотка). Только успеваю подумать обо всём этом, чувствую ощутимую хватку за плечо: — Эмма, ты в порядке? — Руби действительно стоит прямо передо мной и, кажется, я застыла на полуслове. Точнее, я «включилась» только что в эту реальность. Кафе забито битком, похоже на какое-то празднование, но это сейчас не важно. У меня мало времени. — Да…да, слушай Руби… — я хотела спросить о Реджине, но в этот момент за спиной Шапки открылась дверь и в проеме показалась мадам мэр собственной персоной. В неизменном строгом стиле, хотя из-за людей вокруг я не вижу её во весь рост, я узнаю безупречную блузку. И помаду на губах, цвета спелых яблок. Я уже отвыкла от этого её образа. В Зачарованном лесу своя мода и требования к одежде. Видимо, время здесь течёт иначе, чем в моей реальности. По ощущениям уже прошло больше десяти секунд с момента моего появления. — Дышать не забудь, — Руби ухмыльнулась и, ловко обойдя меня, направилась куда-то, добавив чуть громче, — и не благодари. И правда, сама того не замечая я перестала дышать, как только увидела её живой и невредимой. Прежней. Она, наконец, заметила меня и улыбается своей белоснежной улыбкой. Но какое-то злобное предчувствие расцветает вместе с улыбкой моей королевы. Едва уловимое, тихим движением пробирающееся в самые отдаленные уголки моего сознания. За Реджиной в дверях появляется Робин…и это предчувствие заполняет меня полностью. Девять. Одновременно с этим, я чувствую гул и вибрацию, заполняющие всё моё сознание. Почему-то я уверена, что это внутри меня, неистово бъёт по вискам, отсчитывая время моего пребывания здесь. — Эмма! — это биение застало меня врасплох и Реджина уже почти пробралась сквозь толпу ко мне. Она тянет Робина за руку за собой. — Привет, — кивает он со своей простоватой улыбкой и его рука скользит на талию моей Реджины. — Эмма, а где Прекрасный? «Я понятия не имею, где мой отец. Как и мать. Мне даже в голову не пришло подумать о них, потому что все это не ради них, а ради той, кого ты сейчас смеешь обнимать,» — хотелось заорать мне, а рука инстинктивно потянулась к поясу, где должен был быть мой клинок. Но пустота на ремне отрезвляет и напоминает о том, где я нахожусь. Сил мне хватает лишь на то, чтобы неопределенно махнуть куда-то за спину. Мне всё равно что он подумает, если не найдёт Дэвида в той стороне кафе. Я просто хочу, чтобы он перестал касаться Реджины. Чтобы он убрался подальше отсюда. От неё. От нас. Восемь. Я почувствовала второй удар. Драгоценные мгновения тают, пока Робин что-то шепчет моей жене. Терпение ускользает от меня вместе с секундами его присутствия и я начинаю терять контроль. Мне хочется схватить его за затылок и приложить хорошенько о столешницу, на которую я всё ещё опираюсь. И я могла бы, но вместо этого я пытаюсь выдавить из себя улыбку. Ведь мне нужно держать себя в руках — я здесь просто наблюдатель. Я даже не знаю, это всё у меня в голове или реальный мир? Я не хочу портить себе или, не дай бог, Реджине жизнь здесь. Она улыбается ему и кивает. Не так, как мне. Я бы назвала эту улыбку «дежурной». Но я не понимаю, почему она терпит всё это. Почему позволяет такое фривольное поведение к себе. Да ещё и у меня на глазах. Она же знает о том, как во мне вскипает ревность. Или это уловка для того, чтобы спровоцировать меня на то, что бывает после этих ревнивых вспышек, ночью? Жаждет признаний в любви и исключительности её божественному телу снова и снова? Она соскучилась по близости? Хм… Ход моих размышлений прерывает ужасное: Робин убирает непослушно выбившийся локон за ухо моей Реджины. Но даже не это ужасно, а то, что у Робина на безымянном пальце точь-в-точь моё обручальное кольцо и то злобное предчувствие, затаившееся в тени и пробравшееся в глубины моего нутра, толкает меня в объятия к отчаянию. Семь. Чувствую, как черная пелена застилает глаза и сужается угол зрения. Я прекрасно знаю, что это и что будет, если это чувство возьмет верх. Я помню это с тех времен, когда была Темной. Голоса вокруг сливаются в единый гомон и становятся глуше, как будто меня засунули головой в воду. Дышать тоже становится трудно. Если быть точнее, сделать вдох невозможно. Окружающий мир меркнет, а я лечу по кроличьей норе всё глубже. Это происходит за секунды. Реджина — единственная научилась вытаскивать меня из этих цепких лап тьмы. До сих пор не понимаю, как она видит такое… Миллс чуть ли не быстрее меня замечает, когда меня переключает. В первый раз когда это произошло, она закрыла собой этого выскочку Артура. А потом подошла и обняла меня, став живой преградой, и это всё изменило. Всё изменили её руки, сковавшие меня, обхватившие тисками. Когда она уткнулась мне в ухо и её дыхание обожгло меня. Она просто звала меня по имени и всё отступило. Я смогла снова взять контроль над собой. А она не захотела отпускать меня. С тех пор. Она с такой решимостью бросилась ко мне тогда. — Ты ничего не сделала бы мне, Эмма, — заявление, выбивающее дух похлеще удара под дых. — Ты никогда не сделаешь мне ничего плохого. И я поверила. Это помогает. Когда я не могу верить себе, я верю ей — она непоколебимая, константа моего мироздания. Силы Темной уже давно не со мной, но эти вспышки никуда не ушли. Только вреда от них стало меньше. От меня вреда стало меньше. Никакого вреда, если моя Реджина рядом. Но теперь это забрали у меня, точнее — это оставили только мне, и я лечу вниз от одного осознания, что это проклятье забрало всё и даже больше. И я бессильна. И мне не хочется сопротивляться. Шесть. — Эмма? — привычные теплые пальцы касаются моего запястья и я мгновенно выныриваю из-под толщи всего тёмного, что может быть во мне. Я часто моргаю и вижу перед собой обеспокоенное лицо мадам мэр. Наконец получается сделать вдох. После этого касания, её пальцы обычно скользят ниже, едва касаясь моей кожи. Я по привычке сжимаю, теперь уже пустую, ладонь. Я никогда не задумывалась о том, как она берёт меня за руку — это всегда было таким естественным, а сейчас моя рука без её ладони в моей ощущается чужой. Я с удивлением смотрю вниз. Реджина, видимо, следит за моим взглядом и, понимая, что до сих пор касается моего запястья, убирает руку. Я разочарованно выдыхаю. — Эмма, — громче повторяет моя королева, пытаясь привлечь внимание снова. — Ты в порядке? Горло до сих пор как будто в тисках и я не могу выплюнуть даже простое «Да», поэтому просто киваю, но тут снова происходит то, чего мне так хотелось, но что в этой реальности пугает меня до чёртиков — Джина наклоняется ближе ко мне, чтобы не повышать голос: — Мы можем поговорить? Всё о чём я могу думать, реагируя на магическую комбинацию слов, что обычно она говорит эту фразу чуть иначе, сидя у меня на коленях и перебирая мои локоны. «Мы можем поговорить позже?» — так звучало бы привычнее. И поцелуи после. Здесь все не так. Это — не моя Реджина. Точнее, она моя, но никто кроме меня не помнит об этом. Пять. Я не могу находиться с ней так близко. В этой реальности я не могу. — Извини, — всё, что получается выдавить в ответ. Передо мной как раз протиснулась Руби с двумя стаканами. Я сражалась со злодеями разных мастей, с напастями и чудовищами из неведомых миров, выступала лицом к лицу с самыми ужасными угрозами. Но я не могу поговорить с женщиной, которую мне никогда больше не получить. Которая не помнит всего, что было у нас за эти годы. Я не могу быть так близко с не моей женой. И я не нахожу ничего лучше, чем сбежать по проторённому проходу в толпе следом за Руби и прямиком к двери. Подальше от всего этого ужаса. По летней веранде, вниз к улице. Осознание настигает внезапно, и я останавливаюсь как вкопанная. Куда я бегу? Нет, не так. Куда я убегу? Холодный воздух отрезвляет. Я упираюсь ладонями в колени и не могу надышаться. Воздух обжигает глотку, и остывшая вмиг ткань рубашки приятно холодит кожу. Я не заметила как в кафе было душно. — Мисс Свон! — злой оклик вперемешку с выпущенными открытой дверью голосами. Приближающийся стук каблуков не сулит ничего хорошего. Я выпрямляюсь и расправляю плечи. Она останавливается у меня за спиной, судя по шагам. Мне некуда бежать. Мне незачем бежать. И я поворачиваюсь к ней лицом. Четыре. — Какого чёрта, Эмма?! — у неё на лбу проявилась жилка. Она проступает не только когда Реджина злится. Когда она сверху. Когда Миллс усиленно размышляет над чем-то. Или дуется за что-то. Я невольно улыбаюсь — это всегда умиляло меня. Видимо, моя улыбка обескураживает Реджину. Раздражение сменяется недоумением: — В чём дело? Почему ты улыбаешься? — Да так, вспомнила кое-что, — я, наконец, могу внятно говорить с ней. Свежий воздух и правда идет на пользу. Она растеряна. Возникает пауза. А я вспоминаю о нашем первом свидании. Точнее о том, как она пригласила меня на него. Это было ещё здесь, в Сторибруке. После того как выяснилось, что госпожа мэр может усмирять зверя, живущего во мне, мы стали проводить больше времени вместе. Точнее, она стала проводить больше времени со мной. И однажды после очередного моего шутливого вопроса «Когда же она уже позовет меня на свидание?» у нее было похожее выражение лица. Я застала её врасплох. А она действительно пригласила меня на ужин. От этих воспоминаний нежность разлилась жаром по всему телу. Я чуть склонила голову на бок: — Ты что-то конкретное хотела, Реджина? — мне сложно перестать улыбаться. Это ощущается игрой. Получилось похоже на флирт. Во мне теплится надежда, что это всего лишь игра. Дурной розыгрыш, чтобы взбудоражить друг друга. — Ты избегаешь меня. После того как мы очнулись, ты ведешь себя странно и всегда находишь предлог, чтобы не оставаться со мной наедине. В чем дело? Ты…ты что-то помнишь? — Как и все, — я разочарованно пожимаю плечами. Меня разбирает любопытство. Возможно ли, что Реджину влечёт ко мне? Что, если она что-то всё же чувствует ко мне? Кроме…родственной заботы? Три. Она не дура и понимает, что я просто не хочу говорить. — Эмма, ты…ты же можешь всегда поговорить со мной. Рассказать. Мы с Робином всегда рады тебе в нашем доме. Это наносит сокрушительный удар. Зря я придумала себе надежду. Нужно было бежать, пока не кончится время. Только что я чувствовала прилив сил и мне казалось, что всё в порядке, как раньше. И вот, одной фразой позже — я разбита и мне хочется уползти под ближайший куст и сдохнуть там. Это невыносимо. Что, если я тут постоянно чувствую это? Как я никого еще не приложила здесь с такими перепадами настроения? — Всё в порядке, — качаю головой. — Просто много всего навалилось с новым проклятьем. Нам ведь нужны ответы, верно? А внутренний голос гадко шепчет: Никто не получит никаких ответов. Для этого ты и помнишь всё. — Эмма, ты такая далёкая всё время… Я решительно делаю шаг к ней. Теперь мы стоим вплотную. Понятия не имею зачем я сделала это. Теперь я чувствую тепло, исходящее от неё. Её парфюм. Она всегда брызгает духами ложбинку у основания шеи. Я знаю ее духи на вкус. У меня сводит челюсть и даже не определить — от бессилия или желания. В ней всё родное для меня. — Так…достаточно близко? — фраза выходит тише, чем я хотела. Два. С такого расстояния я вижу узор её радужки. Это целый мир. Он похож на поверхность загадочной планеты. Я не знаю, как Эмма-из-будущего будет выпутываться из всего этого. Это странно. Всё моё поведение очень странно. — Что ты помнишь, Эмма? Я обидела тебя чем-то? Я смеюсь. Даже сейчас она заботится обо мне. Думает, что обидела меня. Это издевательство. Румпель — старый плут. Да когда же закончатся эти десять секунд, они бесконечные что ли? Я думаю о том, как мне жить в этом мире, если я не могу тут и часа вынести. Интересно, о чём думает она? Как ей живётся здесь? Счастлива ли она? Балует ли Робин её так, как я? Обнимает ли, когда ей снятся кошмары в память о всех пытках и тёмных временах? Замечал ли Робин, как она забавно морщит нос во сне? Также ненасытна она с ним ночами, как со мной? Что она думает обо мне? Как она воспринимает меня? Чувствует ли она половину моего сердца, что бьётся в её груди? Чувствует ли она меня? Все эти вопросы, которые крутятся у меня в голове, обречены так и остаться не заданными. Один. Мы так и стоим. В шаге друг от друга. Реджина тоже задумалась о чём-то и не сводит с меня глаз. Раз Руби знает о том, что я неравнодушна к мадам мэр, скорее всего, только слепой не заметил этого. Ну и пусть. Это тоже проблемы Эммы-из-будущего. В конце концов, я здесь только для одного — удостовериться, что проклятье поможет. Мои родители живы. Город выглядит обычно…для Сторибрука. Джина живая и невредимая. Нужно ли мне еще что-то? Взгляд падает на губы цвета спелых яблок. У них даже название дьявольски притягательное, но я все время забываю. «Нужно ли мне еще что-то?» — бьет по вискам. Я не могу сопротивляться. Внутренний голос орет изо всех сил, что я здесь не для этого. У меня могут быть проблемы. Вдруг это разрушит проклятье? Но кто я такая против её губ? К тому же, я заплатила за проклятье без запасного выхода. Оно необратимо. Всего поцелуй и ты готова все бросить? Серьезно? Целый поцелуй. Пусть с этим разбирается Свон-из-будущего. Я наклоняюсь и мои губы касаются губ Реджины. Я не знаю чего я боюсь больше — что проклятье падет или что этого не произойдет. Но ответа я не получу, потому что, открыв глаза, я обнаруживаю себя посреди залы Румпеля. Он смотрит на меня со своей фирменной улыбочкой и все также протягивает руку, ожидая мою прелесть. — Я буду всё помнить, не так ли? — вышло хрипло и не так равнодушно, как мне бы хотелось. — Боюсь, что так, мисс Свон, — теперь его обращение кажется до боли ироничным. На губах я всё ещё чувствую вкус яблок. Всё кажется реальным. Поцелуй не принёс облегчения. Он лишь скрепил объятия боли и бессилия. Я больше никогда не получу этого. «Но она будет жить, — бьет по вискам. — Она будет счастлива. Не с тобой, но рядом…» И я снимаю кольцо.