a baker's mile in your shoes

Бретт не принимает снотворное. Фогги принимается отмывать кровь с пола и от дивана, потому что кому-то все равно придется этим заняться, а Мэтт собирает свои разбросанные простыни и подушки и идет застилать постель, и в нее заползает Бретт, предупреждая их, что он, вероятно, подслушает любой их разговор, и обещая закричать, если его опять накроет обостренными чувствами Мэтта, да-да, обязательно закричит, а теперь, пожалуйста, оставьте его в покое. И Фогги с извинениями звонит Карен. — Единственная причина, по которой я не сказал тебе сразу, — говорит он, за что ненавидит себя, очень сильно, — это… Я к тому, что… обмен телами, серьезно? Чудо вообще, что ему удалось убедить меня, а ты гораздо более здравомыслящий человек, чем я. От лести никакого толку. Карен рассержена: — Это уже давно в новостях! Я написала тебе про это! — Я… я знаю, прости, Карен, мне очень жаль. Просто… Мэтт… и Бретт, э-э, они слегка запаниковали, понимаешь? Мэтт видит, а Бретт — нет, это… это странно для них обоих, и Мэтт… — Он замолкает, не зная, как много ему следует рассказывать, какую часть их разговора с Мэттом можно передать Карен. Он ходит по лезвиям двух совершенно разных ножей, ножей предательства друзей. — Наверное, это должно быть… Наверное, это правда странно, — говорит Карен неожиданно притихшим голосом. — Он в порядке? — Ага, да, он, э-э… Можешь… Можешь прислать мне свою фотографию? Просто. Просто фотографию, любую, и… Может быть, он посмотрит на нее. А может быть, нет. Не спрашивай, что он думает по этому поводу. Ладно? — Ага, — отвечает Карен голосом человека, который собирается сделать тысячу селфи, и Фогги готов восхищаться такой самоотдачей. — Ага, ладно, я-я пришлю фото. А Бретт, как он? — Он в порядке, по большей части, слегка напуган. — Лгать… просто напросто становится все легче и легче, и Фогги ненавидит это. Он уверен, что Мэтт только что снова завел спор о снотворном. — Прости, что не позвонили раньше. Нам действительно стоило это сделать. — Все нормально. — Карен неловко смеется. — Ничего… ничего страшного, я понимаю, все были расстроены, не то чтобы я могла как-то помочь. — Мы бы… я хочу сказать, мы бы не стали скрывать от тебя. — Фогги закрывает глаза и тяжело опирается на кухонный стол, мысленно прося, чтобы кто-нибудь его стукнул. — Такое. — Ага, — отвечает Карен чуть слышно. — Я бы тоже не стала от вас скрывать. Я-я повешу трубку, чтобы сфотографироваться, ладно? — Ага, ладно. Фогги пялится на свой телефон некоторое время. В конце концов Мэтт присоединяется к нему у стола. Они не смотрят друг на друга. — Мы должны рассказать ей, Мэтт, — хрипло говорит Фогги. Мэтт шумно глотает: — Знаю. — Я серьезно. — Расскажем. Скоро. Фогги закрывает глаза: — Не расскажем. — Может быть, и расскажем. Затем они умолкают, надолго. Телефон Фогги жужжит. Он опускает на него глаза, а затем хватает телефон со стола, чтобы Мэтт случайно не увидел. — Карен прислала фотографию, — говорит он. — Если… если хочешь. Посмотреть. Мэтт замирает, перестает дышать. Фогги поспешно отступает: — Ничего страшного, если не хочешь, я-я сказал ей, что ты можешь посмотреть, а можешь и не пересмотреть, все в порядке, Мэтт. Мэтт моргает, вздрагивает. — Я… Я. Ага. Ага, ладно. Фогги снимает блокировку, показывает ему фотографию. Мэтт смотрит на нее несколько секунд с каменным лицом, а затем кивает: — Окей. — Это перевернет твои представления о нас с ног на голову? Мэтт пожимает плечами: — Может быть. Может быть, нет. Это может просто… стать их частью. Или полностью исчезнуть — они не то чтобы… визуальные. Я правда… со мной все будет нормально, — говорит он с нажимом, как если бы ему очень хотелось, чтобы Фогги с ним согласился, что он и делает: — Ага, конечно, так и будет. Зрение… зрение все еще странное и пугающее, да? — Ага, — говорит Мэтт. — Странное. И пугающее. Фогги проверяет, который час. — Хочешь что-нибудь… — Последний бой моего отца, — тараторит Мэтт так, словно пытался не говорить или даже не думать об этом в течение последних нескольких часов. — Хочу. Хочу увидеть, как он… Хочу увидеть, как он побеждает Крила. — Ладно, — тихо отвечает Фогги и открывает youtube. Долго искать не приходится. Фогги держит телефон подальше от Мэтта, пока не проверит, что нашел нужное видео, а не компиляцию, или трибьют, или что угодно ещё, что может внезапно оборваться ужасными, болезненными кадрами из новостей, и только после этого передает телефон. Мэтт оставляет звук на минимуме и смотрит на экран, пристально и без эмоций, пока «МАТЧ ВЕКА!!!!! ДЖЕК “ДЬЯВОЛ” МЁРДОК VS “КРАШЕР” КРИЛ!!! НОКАУТ» не заканчивается. Потом он кладет телефон Фогги на стол, садится на пол и говорит: — Я в порядке. — Ага, — отвечает Фогги и подсаживается к нему. — Правда, — говорит Мэтт и качает головой. — Думаю, если у меня случится нервный срыв, пока я являюсь кем-то другим, это… Это будет нервный срыв, который никогда не закончится. Поэтому. Я в порядке и буду в порядке, по крайней мере, до тех пор… По крайней мере, до тех пор, пока не стану собой. Пожалуйста, просто… подыграй мне, помоги мне в этом стратегически важном подавлении эмоций, ладно? — Зачем еще нужны друзья? — Фогги от души хлопает его по спине. — Могу даже сказать, чтобы ты перестал распускать сопли, если хочешь. Выше нос? Не падай духом? Сколько вообще есть способов сказать кому-то, чтобы он не давал волю чувствам? Мэтт… смеется. Хорошо. Слегка облокачивается на него. Лучше. Наверное. Или, может быть, хуже. — Думаю, — начинает Мэтт, — думаю… Полагаю… Не то чтобы я-я не мечтал, что… я… не то чтобы… Я точно не знаю… Я рад, я не… Я не рад, что это произошло, но я рад, что ты был рядом… Я-я рад, что если бы мне пришлось… Если это должно было случиться. Ты был со мной. Ты что-нибудь понял? — Ага, — отвечает Фогги, сглатывает и думает: «Не распускай сопли». Он приобнимает Мэтта одной рукой. — Понял, приятель. — Пожалуйста, — Бретт кричит из спальни, как будто чувствует, что они оба плохо справляются с подавлением эмоций и нуждаются во вмешательстве кого-то еще, зачем еще нужны друзья, — пожалуйста, не целуйтесь. Моему рту уже пришлось пережить это однажды, я не вынесу ещё одного раза. — Не собирались мы целоваться! — негодует Фогги, но… Но, может быть, они собирались, слегка, так что он смотрит на Мэтта и одними губами спрашивает: «Мы собирались поцеловаться?» Мэтт пожимает плечами. Фогги… сбит с толку, по многим причинами. Он вздыхает: — Странный выдался денёк.

***

В 12:43 по часам Фогги Мэтт валится набок, вялый и ни на что не реагирующий, и через тридцать секунд садится Бретт. Мэтт вываливается из спальни, морщась и хватаясь за голову, и говорит: — Отлично повеселились. (На нём новая, не вымазанная в крови пижама, и Фогги на несколько секунд отвлекается, внезапное осознавая, что Мэтт помог Бретту переодеться, пока они всё ещё были. Друг другом.) — Ага, — говорит Бретт, неуклюже поднимаясь на ноги. — Можно и так сказать. Мэтт ухмыляется: — Все еще ненавидишь меня? — Я, — отвечает Бретт, делая шаг в его сторону, — собираюсь обнять тебя, но. Очень осторожно. Если ты не против. Мэтт выглядит удивленными, но говорит: — Конечно, — и обнимает Бретта в ответ. — Фогги, — начинает Бретт и качает головой, и Фогги думает, что, возможно, было бы более странно, если бы он тоже получил объятие, — тебе нельзя выбирать для меня секретное кодовое имя для этих алкогольных посиделок. О. Бретт… определенно просто говорит: «да, я буду тусить с вами», что также может означать «спасибо, что разрешил мне позаимствовать свое сердцебиение, давай никогда не будем об этом вспоминать». Поэтому он просто ухмыляется: — Ты можешь ещё передумать, когда узнаешь, какое имя Клэр дала мне. Затем Бретт поворачивается к Мэтту и крайне решительно говорит: — Мёрдок, пожалуйста, дай своим ребрам срастись. Не забывай, что теперь я могу ворваться в твою квартиру и наорать на тебя, если увижу, как ты носишься по улицам. И Мэтт смеется, но что-то есть в этом смехе нервное и звенящее, и они все слышат это, и Бретт в спешке уходит (а в голове у Фогги проносится «пока не стану собой», и он решает позвонить Бретту потом: узнать, как у него дела). Мэтт возвращается в спальню, и Фогги в растерянности следует за ним, ожидая, когда Мэтт попросит его остановиться. Мэтт не просит. Он садится на кровать, подтянув колени к груди и поставив ладони и ступни на шелковые простыни, и говорит: — Я в порядке. — Угу, — отвечает Фогги и встает в дверной проем со скрещенными руками. — Всё просто… всё… Было так тихо, так… было так. Приглушенно. Всё. А теперь, — он жадно глотает воздух, качает головой. — Обезболивающие помогают, но. Это. Это слишком. И в этот момент Фогги понимает, что Мэтт никогда не попросит его войти, вероятно, даже не попросит его остаться, и вместо того, чтобы обрекать себя на американские горки в обличии разговора, предлагая это, Фогги просто подходит и садится рядом с ним. Не касается его. Из-за вот этого всего. Прикосновение… наверняка будет болезненным; Мэтт неспроста ютится на самом мягком, что есть в его квартире. Но Мэтт снова облокачивается на него. И говорит — слишком тихо: — Я в порядке. — Ага, — говорит Фогги и приобнимает его одной рукой, на этот раз осторожно, из-за ребер, швов и вот этого всего. — Ты в порядке. — Всё ещё… всё ещё рад, что ты со мной, — шепчет Мэтт, и это настолько близко к «пожалуйста, останься», насколько Мэтт Мёрдок когда-либо сможет подобраться. Предварительные наброски, которые не вошли в историю: Бретт в какой-то момент просто: — Я Мэттью, блять, Мёрдок, и я считаю абсолютно нормальным носиться по городу с рогами на голове и сломанными ребрами! (— Надломленными, — говорит Клэр. — Ушибленными, — говорит Мэтт. — Надломленными, — говорит Фогги. — С РОГАМИ, — говорит Бретт.)