Дай-ка я на тебя посмотрю, Я хочу все это запомнить.
Он смотрит жадно, прямо-таки впиваясь в каждый миллиметр кожи, вверх и вниз, измерят каждый участок, чтобы ненароком ничего не пропустить. Акутагава жадно вдыхает, стараясь уловить те нотки горького кофе, которые исходят от неё, вдыхает так, словно она последний воздух в этом мире. Юнец оттягивает указательным пальцем шейный платок, и вновь тянется к бокалу вина. Он болтает его прямо перед носом, высматривая через стекло слегка расплывшуюся фигуру девушки. Так душно. Рюноске припадает к холодному вину, опустошает бокал большими глотками, позволяя нескольким последним каплям алой жидкости, словно ручейкам, скатиться по тонким бледным губам. Убийца портовой мафии отставляет предмет, и, после этого, слегка разминает шею. Он смотрит на силуэт впереди — миловидная худенькая девушка с волосами пшеничного цвета, которые на данный момент были собраны в неаккуратный пучок, сидит на высоком стуле, за фортепиано, играя тихие ненавязчивые мелодии. Они создают особую атмосферу — покоя, мягкости и некой духоты, или, может, всё дело в вине? Пару раз взглянув на изящную спину, облачённую в белую рубашку, юноша наполнил очередной бокал. Холодным напитком он словно пытался разогнать жар, который начал медленно разливаться по венам. Но лишь ненадолго. Вскоре ему стало более душно. Он вновь взглянул на неё.Скажи, кто придумал тебя такой? Я никогда не видел такую фею.
Хигучи находится примерно в шести шагах от него, он видит её в профиль. Тонкие, чуть розоватые приоткрытые губы, хорошо выраженные скулы, лёгкий взгляд. От неё по-настоящему невыносимо разило кофе, от этого запаха порой кружилась голова, но ему это даже нравилось, несмотря на то, что каждый день он упрекал Хигучи за это. В помещении царил полумрак, лишь благодаря свету уличного фонаря Акутагава мог рассматривать мельчайшие изгибы её тела. Такая изящная, хрупкая, и как Рюноске не замечал этого раньше? Меж пальцами гулял очередной бокал. И когда это он начал так много выпивать? Чуя плохо на него влияет… В какой-то момент гляделки просто надоели. Безумно захотелось прикоснуться, почувствовать мягкость кожи под своими грубыми пальцами, провести по мягким губам… А ведь ещё утром он её ненавидел — такую неуклюжую, шумную, таскающуюся за ним хвостиком собачонку. Удивительно, какую страшную власть имеет ненависть. Собственноручно приносить боль, а потом так дурно желать обвести языком вокруг каждого синяка… Акутагава медленно сходит с ума по этой яркой звезде, которая изо всех сил пытается светить только для него, и вот поэтому он её ненавидит, да и себя тоже, только в тысячу раз больше. Вскоре, глубокая чернота его глаз уходит куда-то далеко, и в глазах уже пляшут, ранее неведомые, огоньки. Если бы Хигучи сейчас посмотрела на него, то, наверняка бы, испугалась — его взгляд был подобен демоническим чарам. Поближе, коснуться, почувствовать… Юнец борется с собственным безумием, так предательски накатившем в ненужный момент.Дама, мы в вине, мы наедине
Убийца портовой мафии невольно представляет, как его пальцы блуждают по её телу, как её жар обжигает его холодные пальцы. Рюноске смотрит перед собой, но уже будучи не в себе. Уличный фонарь отбрасывает на волосы Ичиё блики, которые уже каруселью вращаются в его глазах. Она так напоминает ароматные бархатные цветки жасмина, что стоят в стеклянной вазочке на крышке фортепиано, просто невыносимо смотреть… Акутагава случайно опрокидывает, чуть ранее поставленный на столик, бокал с вином. Багряная жидкость, слегка отдающая старьём, как грубая морская волна, разливается на поверхности, окрашивая в алый свежую газету, бесшумно, капелька за капелькой, капая на пол. Будто чужими ногами, он медленно идёт. Эти шесть шагов кажутся шести стами, что-то изнутри так безудержно ломает рёбра, в наглую щекочет, разбрасывается жаром. Руки юноши опускаются на плечи Хигучи. Она слегка вздрагивает, но не перестаёт играть.Голова моя забита лишь тобой. Собой меня напои —
Ткань рубашки такая грубая, такая ненужная… Рюноске, пытаясь держать дыхание ровно, поглаживает плечи, время от времени надавливая на них. Странная смесь нежности, дикости и безумия отражается на его лице. Он опускает голову, кончиком носа касаясь пшеничных прядей. Ужасно разит кофе, но так жадно хочется впитать каждую эту нотку. Длинные ледяные пальцы медленно охватывают шею, не сильно сдавливают её, заставляя Хигучи громко дышать. Такая хрупкая, нежная, изящная, его личное тихое безумие... Девушка хочет задрожать всем телом, но умело сдерживает это желание. Сердце отбивает взбешенные ритмы, а от холода его рук кожа покрывается едва ощутимыми мурашками. Он касается губами скул, слыша чей-то хрип, словно из-за пелены тумана. Лишь через несколько секунд до него доходит, что это был его собственный хрип, и юнец ещё сильнее сжимает её шею. Только когда Хигучи прекращает играть, и дышит ещё тяжелее, он отпускает её, перемещая руки на рёбра. — Ужасно играешь, — его голос звучит томно, хрипловато, так несвойственно для обыденности. Ичиё, чувствуя неугомонное сердцебиение в ушах, сжимает руки в кулаки. Огненным вихрем необузданный жар испепеляет нутро, все же заставляя легко дрожать. Его тонкие пальцы аккуратно расстёгивают каждую пуговку, а девушка делает вид, что не замечает этого, её руки возвращаются к игре. Она не смеет и пошевелиться, не решается прервать этот момент, или, может, просто не хочет? Когда рубашка соскальзывает с плеч, Рюноске склоняет голову к лопаткам и, рвано дыша, касается кожи кончиком ледяного носа. Телохранительница задерживает дыхание, будто-бы ожидая следующих действий. Его касания оставляют невидимые ожоги, неумолимо разгоняют кровь по венам. Губы владельца Рашамона касаются позвонков, оставляя лёгкие, словно взмах крыльев бабочки, поцелуи. Девушка шумно выдыхает, издавая полу стон, за который сразу же краснеет до кончиков ушей. Юноша млеет, бледнеет, и даже тлеет, будто кусочек веточки, так жадно охваченной пламенем. Он вновь скользит по белоснежной коже, уже настойчивее, пальцы цепко сжимают её руки почти до синяков. Хигучи шепчет что-то неразборчивое, откидывая голову назад, больше не в силах сопротивляться. В животе Акутагавы выгорают остатки, ранее выпитого, вина, полная власть над ней вводит его в дикое безумие. А ведь он ужасно заблуждается — сейчас она полностью владеет им, она вызывает такие пьяные чувства, чарует. Ичиё словно принцесса, сидящая на троне, управляющая им, жалким шутом. Рюноске рывком разворачивает её к себе. Блестящие глаза девушки уже будто бы не здесь, а в другой вселенной - его вселенной. Изящными пальчиками она касается его лица, проводит по скулам, тянет за шейный платок. И пусть всё уходит прочь. Здесь и сейчас только они вдвоём, только их запахи, только их прикосновения. Земля улетает из-под ног, а на крышке фортепиано отцветает веточка жасмина. Так ужасно разит кофе, но эму это только нравится.