Иваш, ебашь!

Ипполит машинально принялся наворачивать ус на палец — тот после последнего неудачного подстригания был слишком коротким, и ощущение непривычно взъерошенных на кончике волос отвлекло от созерцания полупогасшего экрана мобильника с открытой перепиской, состоящей в зримом фрагменте из одного лишь монолога в десятке трехсекундных голосовых. Мстит, хлыщ деловой. Серебристая каемка у экрана от лучей солнца бликовала, поэтому телефон опустился на столешницу челхом с вызывающим рисунком кверху, а сам Ипполит откинулся на спинку диванчика и принялся лениво разглядывать посетителей кафе вокруг. Через два столика напротив прикорнул над дымящейся кружкой то ли кофе, то ли какао, черт разберет, забавно всклокоченный дедок — узорчатые варежки и яркий шарф аккуратно сложены на краю столика. За тумбой с цветами виднеется белокурая макушка очаровательной барышни — над перегородкой удается рассмотреть только верхние две трети склоненного лица, ровно до кончика слегка вздернутого носика. Книжку читает, должно быть, на лицо экран не отсвечивает. Изящно заправляет прядь за ухо… Звук оповещения отвлекает зуровское внимание на телефон, девушка в тот же момент поворачивает голову в его сторону — но нет, не на него смотрит, как он мог бы посчитать, заметив ее движение, а сквозь оконное стекло на оживленную улицу. Там запыхавшийся, алеющий щеками молодой человек вскинул руку в приветственном жесте. Спустя пол минуты он уже устаивается за столиком напротив барышни, сразу же захлопавшей в ладоши, будто стала свидетельницей великолепно исполненной театральной постановки.  — Дай угадаю, «п-прекрасные рекомендации»? Юноша улыбается слегка застенчиво и кивает.  — Угадала. Все д-документы уже у меня, п-полный пакет.  — Милый, эта твоя сверхъестественная удача…  — К-какой т-там сверхъестественная, Лиз… — смущаясь, перебивает единственный студент потока, которому не пришлось мучаться с администрацией, совершенно магическим образом не нашедшей ни единой причины к документации придраться. Лиза заливисто хохочет, и выдавливает сквозь смех невнятную шутку, что даже привычному Эрасту — а именно он чертовски удачливый студент — расшифровать удается с трудом: «Добби получил носок, Добби свободен». Успокаивается девушка только по приходу официанта — просит подождать минутку, пока она определится с заказом. Фандорин тем временем улыбается воспоминаниям — давно, еще первокурсниками, именно из-за звонкого смеха Колокольцевой они и познакомились — разнесся музыкой под сводами актового зала, где проходила приветственная церемония, в чуть запоздавшем сопровождении шепотков «…Елизавета Колокольцева…», «На целевом, говорят, вундеркинд… папаша протолкнул, наверно…» — Эраст не слушал тогда особенно, прекрасным созданием залюбовавшись, да так очарован был, что, когда смех прервался, а на него задорно взглянули из-под челки, даже не сразу осознал неловкости ситуации. Боялся еще тогда, что влюбится — очевидно, она ему не пара, такая принцесса, нет уж, не дождетесь… Но вот они, бесконечно близкие и доверяющие друг другу, отмечают удачное завершение практики в уютнейшей кофейне. Это место, недалеко от практики и с весьма приятной атмосферой, нашла тоже Лиза — чудесное, самое то отметить завершение… кхм. Череды ежедневных мучений. Повод весьма и весьма достойный, учитывая, насколько месяц был изматывающим во всех планах… Знал бы Яша — точно оскалился б своей фирменной усмешкой «ну я же говорил»; еще при вступлении старший брат смотрел снисходительно, да приговаривал: «Веселись, Эраст. Молодость нужна, чтобы отрываться, а учеба никуда не денется», — Эраст, конечно, страшно возмущался. Как же так! Поступал же, чтобы… Яков, ясная картинка воскретает в памяти, глядит ласково, головой все покачивает, «допустим», мол, «поживем — увидим». Накаркал, как есть накаркал. Сначала Лиза, небесное создание, после — практика эта… -… и судя по отсутствующему мечтательному выражению лица, уважаемые слушатели, мы можем сделать вывод — гражданин Фандорин предается сладостным грезам о Ванюше, — прервал размышления нарочито, по-дикторски монотонный голос. Колокольцева, поймав внимание однокурсника, хмыкнула, забавно вздернула носик и продолжила уже привычным, как ручеек журчащим тоном, — как с ним попрощались, кстати?  — Лизанька… — тянет Эраст вроде и недовольно, а губы все поровну в улыбку складываются. — Я же п-просил не называть его по п-прозвищу, хотя б-бы при мне! Это б-банальное уважение… Но в ответ ему только передразнивание:  — Ах, ну конечно, «Иван Ф-францевич с-сегодня доверился м-моей догадке!», «Иван Ф-францевич…» Если бы Эраст не был так возмущен и не запинался через букву в попытках оправдаться, он бы обратил внимание, как при произнесении имени его шефа оживился мужчина за столиком справа — поднялось в их сторону лицо со смешным выражением изумления — Зуров, конечно, не мог не отреагировать на знакомые имя-отчество. Хотя, сколько Иванов Францевичей может гулять по Питеру?.. Разумная часть ехидничала: ну давай, делай вид, что Иваш твой не один такой уникальный, — Ипполит отмахивался, мол, слишком нереалистичное совпадение. Но стал к беседе прислушиваться: все-таки, отсюда до ваниного офиса рукой подать. А не может ли случиться, что мальчишка — тот самый практикант, о котором Иваш трещит в общий чат и при личных встречах, не прерываясь во время еды, секса — и даже во сне бормоча какие-то сверхважные поручения своему временному помощнику — уже как полтора месяца? Как бишь этого Эразма по фамилии, Фандорин? Сравнивая с двухнедельной давности описанием Амалии — похож, очень похож — представительный, но в то же время страшно милый юноша, «кудри чисто апполоновские, черные только, ах, не спешила б тогда — уломала бы попозировать…» Молодые люди тем временем перешли к обсуждению какого-то «Яшеньки». Нет, это уже не интересно. Впрочем, у него же есть идеальная возможность проверить догадку. Скосил глаза на часы у углу экрана — задерживается. Ай, непорядок. «Уныло кофий на столике стынет — в том повинна твоя гордыня. Долго еще тебе висеть?» — отстукивает пришедшую на ум рифму по клавиатуре, отправляет — через несколько секунд получает в ответ лаконичное «Подъезжаю». В самом деле подъезжает — ванину машину, паркующуюся прямо под окошком, раз узрев, после ни с чьей не перепутаешь. Распахивается автомобильная дверь, нога в элегантной туфле показывается. Из салона Бриллинг выбирается с изяществом прима-балерины. За годы совместной жизни восхищение грацией его движений все не убывает, возрастает только. Ипполит отдает себе отчет, что приключись с ним однажды гадость вроде амнезии, в Иваша он бы влюбился заново, безо всяких сомнений, безрассудно и отчаянно, как мальчишка. Но это все лирика. В руках у уже переступающего порог зала кафе Ивана черный футляр, на лице — морщинки от улыбки.  — Слава богу ты пришел! — хорошо поставленным голосом напел Зуров. Краем глаза уловил, как слева вполне-вероятно-Фандорин вскинулся от неожиданности и растерянно огляделся по сторонам. Дедок напротив подскочил, разбуженный звучным голосом. Истинным наслаждением было наблюдать, как радость на лице Иваша сменялась «ой де… дурак"-выражением и явственно различимым желанием побиться лбом о ближайшую столешницу. Ипполит усмехается в усы. «Твой дурак». Бриллинговская невозмутимость трещит по швам, когда он, демонстративно игнорируя зуровское «топ-топ, топает малыш» устремляется к кассе мимо… вернее, пытается — его перехватывают поперек талии, приходится затормозить.  — Без обид, Вань, — усмехаются бесстыдно. Смирившись, Иван падает на диванчик — футляр со скрипкой бережно укладывает рядом.  — Ты ее-таки притащил!  — Обещал же. Ипполит переводит взгляд с насупленного лица напротив налево — но над тумбой с цветами виднеется лишь светлая макушка девушки, темных кудрей отчего-то не видать. Ушел, что ли?  — Ну, Иваш, рассказывай. А не видно Фандорина потому, что заметил он прибытие своего сиятельного шефа — по реакции Лизы, по предвкушающему взгляду ему за спину и лукавой усмешке. Оглянулся — и в панике сполз ниже по сидению, пытаясь спрятаться за перегородкой. Лиза сдавленно хихикает в кружку и похлопывает Эраста по плечу:  — Это фиаско, братан. И тут же с любопытством приглядывается к Ивану Францевичу, возвышающемуся — поднялся с сидения — над тумбой. В руках его скрипка, на лице сосредоточенность… Грохот аккорда громом разнесся по помещению, заглушив хохочущее «Иваш, ебашь!» Вот теперь Ваня действительно был благодарен своей больной фантазии, обрекшей исполнять данное под хмелем дурацкое обещание — никаких бранных слов в языке не хватило бы, чтоб в полной мере выплеснуть его скопившиеся за последнюю неделю — хотя, что уж там, за весь месяц — усталое раздражение, чудовищное нервное напряжение и… да, изматывающую влюбленность. Невозможно же жить, когда на расстоянии пары метров по восемь часов в сутки круги наворачивает бестолковое чудо, так и напрашивающееся на переход от вполне очевидных провокаций к бесстыдным домогательствам. Работа горит, практикант горяч как Ад, Ваня медленно, но верно рассыпается пеплом — и вместо мата трехэтажного агрессивно и рвано выводит смычком мелодию. Обрывает.  — Знаешь, что он сегодня сделал? Знаешь? Он, — пауза, злая высокая нота на скрипке, — эклеры ел! — еще две. — Признаю, я сам виноват, заказать предложил, чтоб отметить! Но, — и еще, созвучие, больше похожее на отчаянный вопль, — это же совершенно!.. — беспорядочное размахивание смычком, чуть было не прилетевшим Зурову в глаз. — Совершенно невыносимо! К концу реплики голос Бриллинга надламывается. Тут подает голос замерший неподалеку официант — вероятно, желающий попросить не мешать другим посетителям. От взгляда Ивана молодой человек давится собственными словами и замолкает.  — Эй, как вас, — задорно восклицает Ипполит, разряжая атмосферу, и щурится на бейджик, — Анисий, давайте спросим у самих посетителей, — оборачивается к Колокольцевой, залихватски подмигивая, — мы вам мешаем, барышня? Барышня звонко смеется и качает головой отрицательно — ничуть, мол, судари, не мешаете. Ее лицо кажется Ивану смутно знакомым, но идей, где бы им довелось встретиться, на ум не идет, и он забивает — не хватало себе волнений добавлять. Зуров уже обращается к деду — а тот, ворча что-то явно нелицеприятное, выбирается с насиженного места, отмахивается от официанта кряхтением: «Да я итак ужо уходить собирались», и хромает в сторону выхода. Если бы Эраста спросили, как он относился к импровизированному концерту своего шефа, внятного ответа не получили бы, максимум глубокомысленное мычание. И слава богам, что не спросили. Неуемным любопытством движимый, он, рискуя, выглянул на источник музыки поглядеть — да так и закаменел, очарованный. Будто мало было практики, вдоволь поизмывавшейся над фандоринским самообладанием. Шеф еще и… В общем, дыхание перехватило, а все слова вдруг потеряли смысл. Умел бы Эраст играть, сам бы присоединился — бурю эмоций передать. А так — отмер только по окончании, и сразу же стек в прикрытие; сейчас на глаза попасться — смерти подобно. Не подозревал юноша, что кое-кто, усатый и крайне самодовольный, его заметил и выводы себе сделал, которые озвучивать не спешил. Зуров успокоил официанта, усмехнулся Лизаньке и отвесил шутливый благодарный поклон, потрепал по светлой макушке уронившего на ипполитовское надежное плечо голову Иваша и нашептал ему на ухо, обдавая кожу влажным теплом:  — Ай да орел молодой, заключенный бедняжка, замученный… — смешок. — Дай-ка я про тебя сыграю. Бриллинг шлепает по лапе, протянутой к футляру:  — Ты ж не умеешь. Ипполит хмыкает:  — Песенку человека, сбежавшего из тюрьмы, умею. Ваня сдается хриплому шепоту в висок, прикрывает глаза:  — Ну давай, давай, удиви меня. Премия Дарвин… Вздрагивает на мерзкий скрип с железным отзвуком, будто кто-то метелл пилит. Какого черта!.. и слышит стук дарабанящих по дереву пальцев. Как топот ножек. Ваня понятия не имеет, какое сейчас выражение на его лице, обращенном к Зурову. Тот в паре десятков сантиметров, и под нижники веками складки дугами-улыбками.  — Твой юмор… Ипполит не слушает, он коротко чмокает в уголок губ и упирается лбом в лоб. … пара секунд проходит в процессе осознания, а потом Иван неожиданно до себя хихикает. Еще пару секунд спустя — хохочет во весь голос, так, что выступают слезы, прямо в плечо сгребшему его в охапку. Лиза с трудом заставляет себя не пищать от умиления — устремленный на нее взгляд вроде и заговорщический, а вроде и предупреждающий. Она буквально _видит_, как бережно сжимают эрастовского руководителя практики, делового, пробивного человека, руки партнера. Как Иван Францевич — _Ванюша_ — расслаблен, насколько ему наплевать сейчас на окружающий мир. Эх, Эраст, Эраст… попал ты, милый. По самое не могу вляпался. Фандорин сцены не наблюдает — он баюкает в ладонях свои пылающие щеки и мысленно клянет себя и судьбу последними словами. Верно Яша говорил, тысячу раз верно: он летнее дитя, зимы не переживет… хотя, тут, скорее, наоборот? Да и имел в виду брат старший, если Эраст ничего лишнего не придумал, «невинным не переживет». Невинным-то как раз пережил, аж три года — по крайней мере, в телесном плане, о душевном же… Зуров прижался щекой к белобрысой макушке и мягко спросил:  — Ванюш, пить будешь? А то, может, домой? Иваш гудит ему в шею, кажется, соглашаясь с первым вариантом. Подозванный жестом лопоухий официант пунцовеет, принимает заказ и уносится. Солнечные лучи золотят светлые волоски и кожу под воротничком рубашки. Из-под потолка доносится ненавязчивая музыка.