Иногда Тсунаеши грустно, что, обладая Интуицией, она видит слишком многое. Иногда этого лучше не знать и не видеть.
Она забирается под одеяло, отворачивается к стене от совсем не спящего Реборна, который, не отрываясь, смотрит на нее. Она напоминает ему Луче.***
Отец отсылает недовольного Реборна подальше, а Тсунаеши неуверенно крутит на пальце кольцо, она не знает, о чем говорить с отцом, благодаря которому она оказалась на месте Десятой Наследницы. Отец задергивает жалюзи, закрывает двери, и Тсунаеши вздрагивает от резких звуков. Она чувствует себя в ловушке. Она не знает, с кем будет говорить: с отцом или Внешним Советником Девятого. Ее крепко обнимает отец. Он не обращает внимания ни на ее пышное платье, доработанное портным для последней примерки перед церемонией принятия наследия, ни на дрожащие в волнении и непонимании руки. Он просто обнимает свою дочь. Она тихо всхлипывает, не выдерживает, размазывает текущую по щекам неровными дорожками тушь, утыкается в черный пиджак отца и в ответ обхватывает его руками, он прерывисто гладит ее по кудрям такой же дрожащей рукой, а она прижимается к нему все сильнее и сильнее. На секунду он отстраняется от нее, внимательно смотрит ей в глаза, а потом снова обнимает и начинает говорить: — Я всегда хотел, чтобы у тебя было все самое лучшее, чтобы тебя окружали только верные тебе люди, чтобы ты никогда не познала предательства, чтобы тебе никогда не пришлось прогибаться под начальство, работая клерком. Чтобы ты была на вершине. Думал, мои гены окажутся сильнее, и ты будешь как рыба в воде здесь. Но ты не хочешь ничего из этого. Ведь так? Тсунаеши всхлипнула еще сильнее и мотнула головой, цепляясь руками за костюм отца, внутренне все еще дрожа. В детстве все было проще. Да или нет. Сказки на ночь и просто отец. Просто отец — не Внешний Советник, одной подписью убивающий людей, не профессиональный убийца, не человек, от взгляда которого хочется зажать себе рот рукой и давить внутри себя слезы. — Все хорошо, Тсу, хорошо. Ты моя дочь, все хорошо, прежде всего моя дочь, — он наклонился и поцеловал ее в лоб, еще раз погладил дрожащей рукой по накрученным кудрям, снял кольцо наследницы и вложил в руку какой-то пухлый конверт, — Я все устрою, не волнуйся, все будет хорошо, все будет хорошо. Я переговорил с Хранителями, они останутся и поддержат твою сторону здесь, я нашел внебрачного сына Девятого, ты можешь не становиться Десятым боссом, но титул Наследницы у тебя все равно не отнять, но этого и не требуется. В конверте билеты на самолет и твои документы, в месте, куда ты прилетишь, будут мои люди, как только все закончится, я позвоню. Не волнуйся, Девятый согласится, я уверен. Тсунаеши отшатнулась от отца, неверяще смотря на него, внутри у нее все переворачивалось, Интуиция согласно звенела, советовала ей как можно скорее уходить отсюда, пока не пришли сопровождающие или Реборн. Она посмотрела на отца, он ободряюще попытался улыбнуться ей, но улыбка быстро погасла, и перед ней снова стоял Внешний Советник, он подтолкнул ее к выходу, указал на машину внизу. И Тсунаеши благодарно кивнув, запинаясь, сбежала вниз по ступеням салона к машине. Она уже не видела как Савада Емитсу, устало потер переносицу и набрал номер своего заместителя, приказывая начать подготовку документов в срочном порядке. В голове крутилась только одна мысль: «Прежде всего дочь»***
Сидя на берегу у реки, она задумчиво листала книгу, даже не пытаясь вникнуть в ее содержание, в конце концов, просто захлопнув ее, она задумчиво посмотрела на небо, на котором не было ни облачка, тихо засмеялась, вспоминая, что когда-то и сама была «Небом». На душе было легко и спокойно, весенний ветер постепенно становился все теплее и теплее, было чуть грустно понимать, что ее Хранители сейчас где-то далеко в Италии, но было радостно от того, что и Альянс и Девятый спокойно восприняли нового кандидата на пост Десятого. Больше это не было ее заботой. Она была свободна, могла идти куда хотела, могла жить, как хотела, могла исполнить свою мечту. Она была жива, выйдя из мафии, она была до сих пор жива. Тот ночной перелет она не сможет забыть никогда. В голове звенело, уши закладывало, и она будто оглохла, губы дрожали, а она сама как-то тихо не то плакала, не то хрипела. Интуиция молчала. Звонок отца, раскаленным ножом прошелся по нервам, а потом все резко замолчало, затихло, оборвалось. Отпустило. Все прошло отлично. И Тсунаеши упала в обморок. С ее семьей все хорошо. В новом городе было непривычно тихо и спокойно, не считая странных взрывов газа, происходящих время от времени, но девушку они пока не волновали — она распаковывала коробки, училась жить одна, готовила и бесконечно мыла новый дом. Временами ей чудилось, что за ее спиной мелькает какая-то тень, но она была уверенна — всего лишь нервы, после того перелета, она с трудом пришла в норму, а потом и тень пропала. Интуиция в этом городе проснулась лишь раз, неожиданно, мгновенно и всего лишь на секунду. Она сонным голосом шепнула ей на ухо: «Вор». И Тсунаеши быстро вышла из продуктового магазина, проверяя кошелек и ключи, она до самого дома оглядывалась и проверяла, не идет ли за ней кто. Первые дни она просыпалась среди ночи в абсолютно пустом доме от кошмаров, испуганно оглядывалась, не узнавала комнату, автоматически звала сонно маму и, не слыша отклика, подскакивала. А потом она привыкла. Просто привыкла. Познакомилась с соседкой ее лет, которая также жила одна, пила с ней чай по вечерам, спрашивала советов в ведение хозяйства, и Орихиме с радостью подсказывала ей многое, не забывая предлагать весьма странные угощения. Тсунаеши посмеивалась и невольно сравнивала ее с Бьянки, которая несмотря на свою профессию, могла также выслушивать ее целыми вечерами, гладить по голове и утешать, давать советы. Женская дружба не была для нее пустым звуком, как и для Орихиме. Бывшая Наследница звонила раз в неделю Хранителям, уверяла, что все хорошо и отговаривала подрывающегося Гокудеру приехать, она слышала как на другом конце провода, он тихо, сдавленно, сквозь зубы матерится на итальянском, думая, что она еще не очень хорошо знает язык, а она снова и снова уговаривала его не приезжать. Иногда, когда Хранители звонили ей сами, Орихиме звонко смеялась и шутила, мол, неужели парень так заботится? Девушка была искренней и по-детски любопытной, и Тсунаеши, зараженная ее настроением, невольно подхватывала смех. Она, приехав перед учебным годом, часто гуляла по городу и вот как сейчас сидела у реки, читая книги. Искренне наслаждалась свободой с привкусом тихой грусти.***
После войны все летело к черту. Мысли путались, а понимание того, что происходит в этом мире, стерлось окончательно. Сначала первым выпавшим из твердого фундамента кирпичом были пустые и шинигами, которые вломились в его жизнь, стерев все, что в ней существовало до этого, утаскивая, железными цепями затягивая в свой мир. Следующим шагом стали арранкары и эспада, которые тронули близких и друзей. И плевал бы Ичиго на все это, но похищенная Орихиме закрыла плотно все выходы из того, во что он ввязался. Айзен знал ответы на многие вопросы, знал ответы на то, что волновало тысячи, и Ичиго не хотел бы этого признавать, не хотел об этом думать тогда, закрывал глаза. А сейчас он признавал, что он очень удобно подвернулся Готею, очень вовремя заткнул рот бывшему капитану пятого отряда, и очень удачно лишился силы. Его бы просто убили, имей он те же силы, что и раньше и способность говорить. Война с квинси была подобна разорвавшейся бомбе. Обретенные силы грели душу и дарили чувства покоя хоть немного, но понимание того, зачем ему вернули эти силы, несколько беспокоило. Куросаки Ичиго не был убийцей. Но Куросаки Ичиго отправляли убивать. Он старался бить максимально мощно, оглушая, не убивая, он старался пробиться к Императору, затыкая собственные уши, пока никто не видит, потому что самым ужасным было не то, что он был вынужден убивать, самым ужасным было то, что он слышал убитых. Ощущал их на краю сознания, слышал весь шквал ужаса и боли, непонимания.Почему сейчас? Почему? Я должен был жить, я должен был вернуться? Почему?
И Ичиго зажимал уши, продвигался к вершине, рвал жилы и наконец добрался до нее… Чтобы увидеть собственный меч, выглядящий на пару веков старше и слова, сказанные с ожиданием, каплей безумия, надежды: — Мой сын, рожденный во тьме. Ичиго хотелось кричать, он кричал, кричал, что стоящий перед ним человек не его отец, вспоминал Куросаки Ишшина, пока на краю сознания умирали с мольбами и улыбками тысячи зольдат, желая вернуться домой, слиться с Императором. А потом он ударил, вложил все силы и победил, смог. Для того, чтобы просыпаться от кошмаров и однажды не обнаружить себя стоящим между Регентом Империи и Главнокомандующим над Каракурой. — Куросаки Ичиго по праву старшей крови принадлежит Империи, род Шиба не может на него претендовать, так же как и род Куросаки. И Ичиго смотрит на Главнокомандующего, оглядывается на знакомых — на Шинджи, на спокойного Тоширо. Он буквально читает в их взгляде приказ. Мукен. Он вздрагивает и оборачивается, Юграм Хашвальт спокоен, он сдержан и в его взгляде ничего нельзя прочитать, на секунду он поворачивается к Ичиго, и он ловит тот же взгляд, что ловил когда-то и у Яхве. Он соглашается выступать на стороне Империи, но не соглашается оставаться там, не хочет быть вечным воином, не хочет день изо дня ходить по белоснежным улицам и одеваться в белую форму. И если его согласия выступать в разногласиях на стороне Империи достаточно для сохранения требований, предотвращающих новый конфликт, то он, определенно, согласен. Юграм понятливо кивает и тихо говорит, думая, что шинигами его не слышит: — Рано или поздно он поймет, поймет и вернется. Ваш сын вернется, осталось только дождаться. Он возвращается в Каракуру, сдает экзамены, готовится к новым, к последнему году в школе и к поступлению в медицинский. Он мало спит и пытается выкинуть слова, не дающие ему покоя, пока однажды не обнаруживает Юграма подле себя, он появляется мгновенно из тени и неожиданно спокойно протягивает ему медальон квинси, который Ичиго шокировано берет, в почтении склоняет голову и произносит: — Мы дождемся, когда настанет Ваш час, когда Вы сами к нам придете. И Куросаки Ичиго, держа в руках злосчастный медальон, внезапно успокаивается. Он почему-то точно знает, что до конца его пути в этом мире его не побеспокоят.***
Они знакомятся абсолютно случайно. Она, сидя на берегу, пытаясь разобраться в формуле, а он, услышав ошибку, не удержавшись, подсказывает ей и замирает на месте. Он не верит в любовь с первого взгляда, но девушка перед ним очаровывает одним своим присутствием. Они невольно задерживаются в тот день у реки до самого вечера. Он, извиняясь, провожает ее до дома, она лишь успокаивающе улыбается, чувствуя его искренне волнение сквозь звон одобрения Интуиции. Он, возвращаясь домой, впервые удивляет отца признанием, что провожал девушку. Юноша говорит твердо и четко, и почему-то ни капли не сомневается в том, что рассказывает, он собирается держать слово. А она с волнением выслушивает возгласы позвонившей матери, та смеется и пытается дать тысячу советов ей одновременно, она перебивает сама себя, а Тсунаеши ощущает полет, она чувствует порог чего-то неожиданно огромного, ждущего ее впереди. Они узнают друг друга постепенно, аккуратно, шаг за шагом продвигаясь все дальше и дальше, Ичиго учится вести себя с девушками, а Тсунаеши впервые набирает номер портного семьи, шившего ей платье на церемонию, и заваливает его вопросами о моде, впервые сама идет в салон красоты, учится укладывать волосы. Он иногда путается в словах, она смущается и теряется. Интуиция звенит переливами голосов предков, она одобряет, указывает на выгодные сочетания украшений и просит быть осторожнее. Осколок души Тысячелетнего Императора не выдерживает, в один из вечеров, он материализуется в комнате и под железный смех пустого показывает, как правильно завязывать галстук. Но Ичиго не обращает внимания, он пытается запомнить каждый шаг и сделать все правильно. Жизнь идет вперед, мчится с невыносимой скоростью, и они уже заканчивают школу — он подает документы в медицинский, а она подает в кулинарный, собираясь учиться на шеф-повара. Пока к ней в дом не врывается пустой, пока не начинает видеть огромную уродливую маску, зависшую напротив лица. Она пятится, пятится, не может понять реальность это или сон, не может найти телефон в кармане, понимая, что оставила его в спальне. Она хочет закричать громко и пронзительно, но вбитые репетитором рефлексы ее не подводят, и она впервые активирует пламя без перчаток. Обжигая ладони, она со всей силы бьет монстра, который морщится от удара, а она снова натыкается спиной на стену, когда перед ней появляется Ичиго. Он одним ударом короткого белого меча рассекает монстра, оборачивается к ней, пытается узнать все ли в порядке, а она в ужасе смотрит на то, как медленно плавится кожа на ладонях. Не может успокоить пламя. Между всхлипами просит набрать по ее телефону отца. И пока она пытается безуспешно успокоить пламя, Ичиго пытается объяснить ее отцу кто он такой и почему у него телефон ее дочери. Ичиго с возрастающим удивлением слушает историю о ее семье и предках, озадаченно взлохмачивает волосы, берет ее руки в свои и начинает собственную историю. Он говорит как-то обреченно, хриплым голосом рассказывает об Императоре, Ховайто, семье Шиба. Матери. Она сидит и не может двинуться с места, он аккуратно опускает ее ладони, поправляет меч и собирается встать. Тсунаеши не может этого допустить. Не может отпустить человека сидящего перед ней, не может. Перед ее глазами стоит отец, взволнованно рассказывающей что-то ее матери на кухне их дома в Намимори. Мать слушает испуганно, временами всхлипывает, переспрашивает и переспрашивает, пока не убеждается, что все слова о мафии правда, но не отпускает руку отца, никогда не отпускает, уверенная, что пройдет с этим человеком всю его жизнь, от начала и до конца. Тсунаеши обнимает его, обнимает мягко, хватается изо всех сил и просит, наконец: — Не уходи, пожалуйста, не уходи! Он неуверенно обнимает ее в ответ, осторожно, боясь причинить вред и не веря, что это происходит на самом деле. Они стоят и не могут так просто отпустить друг друга пока, наконец, он не произносит: — Не уйду.***
На свадьбе среди, кажется, тысячи гостей она сама не знает многих, но Девятый одобрительно кивает Наследнице, вышедшей замуж за перспективного нейрохирурга, отец о чем-то переговаривается с матерью, которая старается не упускать из вида Ламбо. Хранители подходят поздравить ее, постепенно рассредоточиваясь по залу и не упуская ее из вида, не переставая охранять. Реборн кидает нечитаемые взгляды, и она снова читает в его глазах грусть, вместе с гордостью. «Луче». Несколько раз в зале она видит странного мужчину с холодными голубыми глазами, он одет в белый плащ, и под конец поздравлений подходит к ее мужу, Ичиго настороженно, но со спокойствием смотрит на мужчину, бледнеет стоящий рядом с ним Ишшин. Мужчина останавливается перед ней, он достает из кармана небольшую коробочку и протягивает ее. Девушка нерешительно открывает и замирает в восхищении, перед ней лежат аккуратные платиновые серьги в виде креста квинси, который ей когда-то показывал Ичиго. Мужчина в почтительном поклоне склоняет голову перед ее мужем и тихо произносит: — Если бы он был жив, он бы одобрил Ваш выбор. Ичиго кивает Юграму в ответ, принимая поздравления, но тот уже скрывается в толпе, исчезая. А через два года она холодным осенним утром выходит на веранду их загородного дома, выдыхает облачко пара и сильнее кутается в плед, то и дело спадающий с плеч, прижимает ладони к пока еще плоскому животу и прерывисто вздыхает от волнения. Она смотрит на горный пейзаж и задерживает дыхание. Казалось, голос отказывает ей, но она готова кричать, что есть силы от ощущения чистого восторга и счастья.Она ни разу за свою жизнь не пожалела. Не пожалеет никогда.