Взлом

— Быть такого не может, — категорично произносит Оливия. Оливии Льюис семьдесят восемь, муж её простился с жизнью несколько месяцев назад, и старушку это событие знатно подкосило. Гэвин невооружённым взглядом видит, настолько старше она выглядит той улыбчивой бабульки, несколько раз приходившей в больницу проведать его после аварии. Сам он этого и не узнал бы, если бы медсестра как-то после его пробуждения из комы не обмолвилась между делом о том, что его спасительница посещала его и до последнего надеялась на то, что он очнётся. Уже гораздо позже, когда первый гнев от своего преобразования спал, Риду и самому стало интересно, и он с разрешения управляющего персонала глянул камеры, чтобы посмотреть на старушку. Если тогда даже по картинке на экране можно было сказать, что она, несмотря на свой возраст, цветёт и пахнет, то сейчас система утверждала, что долго она не протянет. Оливия упорно не верит в то, что её внук может быть причастен к взрывам. Гэвин говорит это для того, чтобы не рассказывать сразу о взломах, потому что информация, мать её, конфедициальная и для разглашения всяким левым личностям не предусмотренная. Он и сам не хочет верить в то, что Лиам и взрывы как-то связаны, хотя интуиция упорно вопит о том, что это именно так, а ей детектив привык доверять. Пока Оливия говорит, Гэвин в очередной раз делает звонок Ричарду, но перед глазами вылетает уведомление о том, что абонент не отвечает. "Мудила ты, а не жестянка" — отправляет он раздражённое сообщение и забивает на попытки связаться с напарником. Кто знает — может быть, он реально там занят, а заёбывающий его кожаный мешок с костями только отвлекает от важных дел. Самоубеждение не работает. — Лиам тихий, умный мальчик, — убеждённо продолжает тем временем Оливия. Дочь её притихает, но на детектива смотрит всё так же неодобрительно. Она явно готова его выгнать пинком под зад из палаты, но благожелательность матери заставляет отложить свои планы. — Он всегда мечтал стать врачом, говорил, что будет великим кардиологом, даже собирался поступать учиться в медицинский, но в школе в нём открылись выдающиеся таланты в компьютерной инженерии. Гэвин кривится. Вот они и подходят к главной проблеме — если раньше ещё можно было сомневаться, то теперь точно становится ясно, что их проблемный хакер — всего лишь сбежавший из дома несколько лет назад пацан. В авариях, случившихся из-за взлома системы управления, погибли люди, он испугался, что рано или поздно на него выйдут, и пришёл к выводу, что лучше всего ему самому уйти. — Именно такие тихие и умные мальчики, — мрачно произносит Гэвин, — чаще всего и становится безумными психопатами. Мария бледнеет настолько сильно, что появляется желание позвать медсестру, но его приходится поспешно урезонить. — Нет, — старуха качает головой. Она спокойна, в отличии от напряжённой женщины, которая не отрывает взгляда от своей матери, будто бы опасается, что та может что-то сказать. Мария явно что-то знает, и в этом не остаётся никаких сомнений. Какая нормальная мать оставит поиски своего пропавшего сына и начнёт врать о том, что он всего лишь живёт у дяди? Разве что только та, которая знает, где он находится. — У него были планы на жизнь, Лиам думал о будущем. В шестнадцать он занял первое место в конкурсе роботехники — изобрёл андроида, каждая деталь которого в теории, после доработок профессионалами, могла бы заменить человеческие органы. Сердце, конечности... Даже мозг! — Гэвин холодеет. Ему всё это знакомо не понаслышке. — Разумеется, он консультировался и с врачами, и с инженерами — у него же у самого никакого опыта в медицине, помимо огромного желания. Только представь: проект, который Лиам создал, позволил бы объединить человеческий организм с компьютером! Он всего лишь хотел спасти... — Мама! — резко восклицает Мария. В глазах её — паника и болезненный страх. — Продолжайте, — резко произносит Гэвин. — Кого он хотел спасти? — У вас нет права на допрос, — стремительно парирует женщина, сжимая кулаки так сильно, что кожа на костяшках натягивается и белеет. Гэвин делает глубокий вздох, ненадолго прикрывая глаза, и кивает. Он не должен здесь находиться. Он должен сейчас сидеть дома, а не рисковать, буквально нарываясь на взлом. Если Гэвин делает это из-за страха потерять себя, то почему раз за разом нарушает правила игры? Почему лезет на рожон, почему до последнего рвётся в бой? Почему не желает оставлять дело? Может, потому что неисправимый эгоист впервые делает это ради других? — У меня есть право знать. Скин слетает в какую-то жалкую долю секунды, обнажая проклятый пластик. Женщины ошеломлённо смотрят на детектива, который, скрестив руки на груди, взирает на них исподлобья. Для него такая реакция привычна: когда он ещё не научился контролировать процессы, скин слетал по несколько раз на дню, и окружающие нередко реагировали куда более бурно, охая, тыкая пальцем и подогревая ненависть Гэвина ко всему человечеству. — Лиам с детства общался с одной девочкой, Элис. Учились в одном классе, жили в соседних квартирах — она из двести пятьдесят пятой, — Оливия грустно улыбается, всё ещё не отрывая взгляда от детектива. Того это нервирует, и он возвращает скин обратно. Закончились показательные демонстрации, расходимся. — У неё был порок сердца, но из-за целой массы сопутствующих болячек она стояла в самом низу списка на пересадку. Врачи были уверены, что её нельзя спасти, а Лиам говорил, что тогда спасёт её сам. Мечтал всё сделать для неё новое сердце, механическое. Элис, значит... Та крикливая девица с надеждой в глазах, стало быть, и правда была важна для Лиама. Отчего же он её так жестоко бросил, оставив на растерзание собственной смерти? Как умудрился с такими благородными идеями повернуть не на ту дорогу и прийти к самому настоящему терроризму? — Но ведь механические сердца уже давно существуют? — Существуют, да только к ним в довесок целый чемодан с аккумулятором нужно за собой таскать, — усмехается Оливия. — Элис была девочкой импульсивной, в некоторых случаях даже излишне наглой, мы всё удивлялись тому, как эти двое сумели сдружиться. Этот проект Лиам создал исключительно ради неё, но... не успел. — То есть?.. — настороженно прищуривается Гэвин. Мария напряжённо смотрит на него, но не останавливает мать, и та печально пожимает плечами. — Он сбежал как раз в тот день, когда она умерла. Рид резко выдыхает нервный смешок. Серьёзно? Умерла? Нет, они сейчас прямо абсолютно серьёзно говорят ему это, когда он полчаса назад лично разговаривал с этой самой Элис? Конечно, можно было бы предположить, что это какая-то совсем другая девушка, но болезненная борзая девица лет двадцати из двести пятьдесят пятой квартиры никем другим быть не могла. Только если она умерла, то... кто это? — А кто поливает ваши цветы, миссис Эрджин? — почти ласково спрашивает Гэвин, вздёргивая бровь, и только сейчас обнаруживает, что женщина держит в руках телефон и быстро-быстро набирает сообщение, не отводя взгляда от детектива. — Уберите телефон, — срывается Гэвин на рык, но Мария только отскакивает в сторону, а её пальцы не прекращают летать над сенсорным экраном. — Он просто спас девочку! Что в этом такого?! — вскрикивает она, а Гэвин глухо матерится себе под нос и прожигает несчастный телефон взглядом. Экран гаснет без всяких предпосылок — телефон попросту отключается, вызывая торжествующую ухмылку у Гэвина. У него впервые получилось воздействовать без прямого контакта, а это значило только одно — при должных тренировках его система самостоятельно сможет гасить атаки. — Он взломал перед этим половину Детройта, — холодно, почти по слогам выговаривает Гэвин и этим как никогда напоминает себе Ричарда. Чёртово влияние андроидов. Как и всегда, невероятно действенное. — Ему нужно было тренироваться, — губы у женщины дрожат, она снова готова разрыдаться. — Испытать свои возможности, понимаете? Он же простой ребёнок, у него нет опыта, ему нужно было набраться... — Вот оно что, блять! — Гэвин готов биться об стену головой от тупости ситуации и сдерживать себя на нейтральном разговоре больше уже не может. Чтобы остановить детектива в подобных случаях, ему ставили напарника. Сейчас же напарника у него не было. — Хирурги тоже сначала маньячат с ножами в переулках, чтобы потренироваться резать живых людей? — он делает шаг вперёд, вздёргивая подбородок. — Вы же знаете, где Лиам, да? — Оливия охает, но Гэвина это не беспокоит — он смотрит только на Марию, медленно наступая на неё. Женщина молчит, сжимая губы до тонкой бледной полоски. Гэвин подключается к сети, делает запрос на данные Элис и действительно обнаруживает, что она уже давно мертва, а отец её проживает всё по тому же адресу. — Не знаю, как и благодаря чьей помощи пацану удалось установить этой девке новое сердце, но это было явно незаконно, — он негромко смеётся, качая головой, злится с каждой секундой всё сильнее и сильнее, потому что из-за одной умирающей девчонки сейчас рушится спокойствие всего Детройта. — Прямо какой-то праздник лицемерия. Скрываете своего сына, помогаете соседу скрывать его едва ли не воскрешённую с того света дочь. Вы же в курсе, что она и сейчас находится на грани смерти, потому что её механическое сердце ей уже не помогает? Вы и сами боитесь всей этой хуйни, которая творится вокруг вас. Не поэтому ли у вас в квартире нет ни единого предмета, который может быть взломанным? Не для связи ли с сыном этот телефон? — Вас же удалось спасти, — почти беззвучно шепчет Мария, обессиленно опуская руки. Она сдаётся, потому что уже давно устала от такой жизни, а Рид почему-то совсем не чувствует радости от этой маленькой победы. — Почему тогда она не имеет права на жизнь? — Операцию на мой мозг проводила группа профессионалов. Мария прикрывает глаза и слабо улыбается. — Вы же не думаете, что мой сын провернул всё это в одиночку? — Я думаю, что имею право арестовать вас за сокрытие преступника, — сухо произносит Гэвин, набирая через систему номер Фаулера, но... вызов слетает. Рид напрягается. Воздух звенит от наступившей тишины, а попытка дозвониться до капитана вновь оказывается неудачной. А после в голове раздаётся чужой смех. Он состоит не из голоса, а из нулей и единиц — можно сказать, что это не Рид слышит его, а система чувствует, считывает внутренними датчиками. Мир окрашивается алыми всполохами, сообщения об ошибках уже почти знакомо облепляют сознание, и единственное отличие от первого взлома состоит в том, что боли нет — Рид просто стоит и чувствует, что не может пошевелить ни пальцем, а система отдаёт сигнал улыбнуться. Гэвин улыбается и чувствует себя сраным андроидом, над которым перехватили управление. Блять. Взаимодействовать на расстоянии он научился, конечно, а вот уроки по уходу от атаки как-то забыл взять. "А вот не всё так просто, Гэвин" — смеётся голос в голове. Всё те же нули и единицы. Он по умолчанию воспринимает голос мужским, но он может оказаться и женским, и детским, потому что Гэвин не слышит его, а считывает. "Я не буду пытаться тебя взломать, Гэвин" — давит голос-код. "Я сделал это ещё вчера" — снова смех. "Разве ты не заметил, что твои процессы не подчиняются тебе, когда пытался вызвонить своего дружка?" — всполохи сбоев. — До свидания, приятно было познакомиться, — произносит Гэвин дружелюбным голосом и выходит из палаты. "Поздравляю, детектив Рид. Вы теперь принадлежите мне"