Что скажешь, Пэм?

Париж… Кажется, это единственный город на Земле, где можно не быть счастливым. По крайней мере, так многие говорили. Однако Памела хотела, чтобы всё это были пустые слова. Она приехала сюда за счастьем, ведь в её возрасте все думают только о том, как обрести его именно сейчас. Памела тоже не думала о том, что будет с ней дальше. Она смотрела на то, как розовые, голубые, жёлтые облака растворяются за окном самолёта. Как земля становится все ближе и ближе, а города не кажутся всего лишь точкой на зелено-сером полотне. Джим сидит рядом, он пишет снова что-что. Так хотелось верить, что после этого отпуска он сможет снова стать собой, тем парнем, в песни которого она была влюблена всегда. The Doors… Интересно, будут ли о них помнить? Будут в голос Джима так же влюблены, как сейчас? Или через несколько лет появится новый кумир? Кто знает? Пэм вздохнула, ощущая, как тревога подкатывает к ней. Её начинает трясти, она понимает, что ей не хватает дозы героина. Но она сдерживает себя, предпочитая не привлекать к себе внимание остальных пассажиров из первого класса. Она снова глубоко вздыхает. Джим аккуратно дотрагивается до её руки: — Что скажешь, Пэм? — он протягивает ей тетрадный лист, исписанный с двух сторон. Ей сложно читать. Напряжение в теле не дает сконцентрироваться. Не дает вникнуть в смысл сказанных слов. Памела старается всё понять, ведь она знает, что значит для Джима её одобрение. — Что скажешь, Пэм? — Это красивая песня, — вдруг сказала она, понимая, что она соврала. На самом деле она показалась ей очень странной. Так было всегда. Порой она сама не понимала, что держало её с Джимом. Почему именно он? Ведь между ними было столько всего — как плохого, так и хорошего, но часто Пэм и не хотела тихой семейной жизни. Она хотела праздника — она его получила. В пьяном виде Моррисон был совсем другим человеком, словно он не принадлежал себе, но она мирилась с этим, потому что научилась противостоять этому. Его жестокие шутки пугали ее порой. Джим то выключал свет и прикидывался трупом, то рассказывал ей жуткие истории о своих мистических путешествиях, какие случались у него во время приема героина. Первое время Пэм была напуганной до жути, так, что хотела порвать все отношения. Она хотела уйти от него. Честно хотела, но не смогла, посчитав, что он не сможет прожить без него. Можно сказать, она его пожалела. Она знала, что в этом есть доля правды, но всё же… Всё же она любила его — больше, чем думали вокруг. Джим был жестоким, и это можно было объяснить только травмой, которую нанесла ему его первая любовь Мэри Вербелоу. За то, что сделала с ним Мэри, расплачивались другие женщины. Памела, влюблённая в него, расплачивалась в первую очередь. Она ненавидела Мэри, желала придушить её, слала в её сторону проклятия, а однажды даже пошла к колдуну и с помощью магии вуду заколдовала ее. Мэри была ее соперницей, а не другие женщины. Пэм пыталась бороться с ее тенью, но разве можно побороть чужих призраков? Из их квартирки часто доносились крики, вопли, звуки потасовки. Памела в порыве гнева выкидывала его вещи в окно. Он в ответ давал ей оплеуху. Она отвешивала ему пощёчину, а ведь они оба были из хороших семей, но вели себя так… Сын контр-адмирала и дочь директора школы дрались как пьяные забулдыги или нищие под мостом. Да, именно такими они были. Нищими под мостом. Наверное, она склонна к мазохизму, раз пройдя через всё это она всё равно осталась с Джимом, и вот сейчас они летят вместе в Париж, словно надеясь подлатать все испорченное. Когда она сильно допекала его своими упрёками или слишком долго плакала, Джим уходил от неё на пару дней, снимал номер в гостинице, потом возвращался, они мирились, и всё начиналось заново. Это был порочный круг, который могла разорвать лишь только смерть. И неважно, в каком точно значении она бы употреблялась. В любом случае это была бы смерть. Они пропали бы друг без друга, пора бы признать уже эту истину. Постоянные гастроли изматывали Джима с его и без того нестабильной психикой, и Памела, видя все это, говорила ему, что нужно завязывать с группой. Моррисон её не слушал. — Это все что у меня сейчас есть, и только с ними я могу писать дальше, — возражал ей Джим. — Они давно уже ополчились против тебя, — и она ушла в тот день, словно не хотела совсем вернуться. Но Пэм вернулась. — Что скажешь, Пэм? — спросил Джим, прижимаясь головой к ее животу. — Хорошо, ещё чуть-чуть, и тебе надо сменить в этой жизни многое, — он устало улыбнулся ей, а она в глубине души радовалась своей маленькой победе. Но разве это была победа? Ей понадобилось год, чтобы уговорить его оставить всё на время и съездить с ней в Париж. Верно ли это было решение? Лишь только время покажет, но Пэм всегда казалось, что она делает всё правильно. Усталость Джима от жизни, превратившейся в одно сплошное шоу, нарастала. — Я всего лишь жевательная резинка на зубах публики, которой нужен в большей степени, как дебошир, ругающийся со сцены, а не как пророк, глаголющий о свободе, — говорил он после каждого концерта, и снова пил. Как разорвать этот порочный круг? Как? Пэм просто не знала. Наркотики и выпивка затягивали их всё больше и больше. Они больше не видели границ, не замечали, как стал меняться мир вокруг. Они ничего не видели дальше своего носа, кроме моментов просветления. Может быть, стоит всё бросить? Лечь в клинику? Отказаться от этой отравы, которая стала частью их жизни? Что, если в Париже можно будет всё начать с чистого листа? — Что с тобой, Пэм? — спросил Джим, сжимая до боли её пальцы. — Всё хорошо, — легко улыбаясь ответила она. — Всё просто прекрасно. — Это будет наше самое лучшее время, так ведь? — она просто кивнула. Джим стал описывать ей, как они проводить время, и она начала таять, ощущая, что так можно будет побороть всех демонов. — Что скажешь, Пэм? — Я согласна. Из той поездки она вернулась одна, как вдова, потому что Джим Моррисон умер. И только его милая Пэм знала, что случилось на самом деле, но эту тайну она унесла с собой у могилу.