Белым по белому.

      Жене кажется, что скоро своей зависимостью он начнет отхаркивать. Она все подступает к горлу и где-то там перекрывает дыхательные пути, заставляя сердце панически стучать с требованием пустить кислород в легкие. Калинкин прикрывает глаза и размеренно считает вдохи, наполняя ими свою грудь. Секунда замешательства — и тошнота снова где-то в гортани.       Мужчина обводит взглядом класс — блеклые лица без мотивации и вкуса к жизни — пластмассовые куклы из пластмассовых домишек пластмассовой вселенной. Не хочет — противится — но все же смотрит на него. Глаза встречаются — единственные живые здесь — всполох, и Женя взгляд опускает, дернувшись.       Нельзя. Ему просто нельзя — но жжется и просится, и он снова и снова на те же грабли.       Собирает листки с очередной контрольной, их пальцы соприкасаются, и Женя от их тепла невольно содрогается, знает — он снова принимал. Знает еще и потому, что вчера в два часа ночи его снова поднял звонок, потому что в два тридцать он снова тащил обдолбанного Васю из клуба — прямиком к себе. Потому что в три тридцать его ученик снова выстанывал его имя.       Калинкин ежится от воспоминаний и плюет на возможное опоздание — бежит за школу курить, словно ему снова шестнадцать. Жмется по углам и озирается сторонами — нелепо, что теперь боится он не учителей, а, смешно подумать, своего же ученика. Вася обещает ему бросить наркотики. Женя обещает себе бросить Васю. Шакулин снова пускается по вене. Калинкин снова втрахивает его в постель. Сумасшедшая карусель, разогнавшаяся настолько, что сойти — только на ходу и только насмерть.       Первый раз Женя пробует не по глупости, не по молодости и не в качестве эксперимента. В Женином возрасте уже не до тупых попыток попробовать все. Калинкин пробует именно из-за Васи, потому что он видит. У этого дьявольского мальчонки в глазах целая вселенная, и Жене от этого страшно пиздец, но он просто хочет понять.       После он беззастенчиво блюет в туалете дешевой обрыгаловки, пока Вася рядом блаженно улыбается, скользя взглядом по бледному профилю своего учителя. Жене героин не нравится. Но Вася ему нравится все больше и больше, и в какой-то момент мужчина понимает, что страшнее иглы с героином только Шакулин. Он иглой — в сердце. Это чувство Калинкин тоже пытается выблевать прочь, но оно в него въедается и становится с ним единым.       На очередной консультации он снова трахает своего ученика на столе, сметая с них сравнительную характеристику персонажей. У него в жизни только два героя: Вася и наркотики. Борются за его внимание, но правда в том, что это один и тот же персонаж — одно без другого не существует. — Я подсел, — тихо шепчет Женя, застегивая свою рубашку и не оборачиваясь на Шакулина.       Калинкин подразумевает: «на тебя».       Вася знает — на героин.       Женя держит глаза закрытыми и считает про себя до десяти, надеясь, что когда он их откроет, он будет в кабинете один. Но по-прежнему слышит шумное дыхание рядом. — Вам же нравится. Иначе бы Вы не трахали меня каждый день с таким упоением на собственном столе. Что, кстати, об этом думает директор? — Вы до отвратительного наглы, Шакулин. — А вы до безумного красивы, — ухмыляется парень, проводя кончиками пальцев по скуле Калинкина.       Мужчина резко отстраняется, сложно движение обожгло его. — Прекрати, Вася, — умоляюще шепчет он. — Дай мне прекратить это. Я не могу больше, это просто блять… — дыхание Калинкина срывается, и мужчина лишь качает головой, до побеления костяшек стискивая кулаки, лишь бы сдержать себя.       Куда уж ниже? — Ночью ты говорил совсем другое, — выдыхает ему в шею парень, и Женя не может сдержать тихого стона. — У меня был отходос, Вася, я даже толком не понимал, с кем… — Не врите, Евгений Михайлович, — строго говорит Шакулин, проводя рукой по бедру своего преподавателя.       И Калинкин срывается. Снова. Несносный мальчишка, втянувший его в это дерьмо, тянущий его все ниже, стал необходимым для Жени. От чего он зависим больше: от героина или от Шакулина?       Он целует мальчишку и узнает ответ.       И плевать, что он на дне.       Главное, с ним.              Жгут неприятно трется о бледную кожу, и Женя почти с отвращением осматривает фиолетовые пятна на сгибе локтя. Его от самого себя тошнит, но он знает, минута — и это чувство сотрется. От него останется лишь чистая светлая эмоция, только минута, такое остро ощутимое падение камнем прежде, чем он расправит крылья.       Остаток вечера они с Васей лежат в обнимку, и этот момент Калинкину кажется пиком его жизни. Шакулин говорит что-то нелепое, а Жене кажется — гениальное.       Он в мальчишке по самую макушку и никогда не откажется от этого чувства, которое с него кожу содрало, все жгло и царапало, но заставляло чувствовать — жив.       Героин тоже заставлял это чувствовать.       Они втроем нихуево спелись, переплелись, и другого было не надо. Никогда не будет нужно, плевать на быстротечность событий.       К полудню следующего дня они протрезвеют, а значит, к часу дня снова будут сминать простыни, заставляя недовольных соседей в сотый раз стучать по трубам. К часу дня им будет глубоко похуй на все, кроме яростных толчков и глухих стонов. К шести вечера они поедут к барыге за очередной дозой. К восьми будут кем-то, только не собой — бестелесное блаженство.       И по кругу.       Где-то между будет вписываться школа, ненужные связи, неинтересующие родные и блеклые знакомые.       Но их присутствие постепенно будет сводиться к минимуму, а зависимости — друг от друга и от наркоты — лишь глубже врастать во внутренности.              Каждая кость ломается — с мерзким треском, с гулким звуком, поднимающимся из нутра и бьющим по вискам. Женя кричит — так, что стены его хрущевки звук зеркалят и по барабанным перепонкам бьют с утроенной силой. Он блюет, не разбирая куда — в собственной постели, уже не в силах доползти до туалета.       Грудной клетки не хватает для вдохов.       Когда-то он — концентрация удовольствия, теперь — одна большая болевая точка, и суставы налиты горячим свинцом, который их торопится прожечь, но в них лишь застывает очередным желанием выброситься из окна, чтобы остановить эту бесконечную муку.       У Жени заканчиваются деньги, и барыга больше не верит его обещаниям.       У Жени больше нет работы.       Но хуже всего — у Жени больше нет Васи.       В каждодневной боли и всепоглощающем ужасе в голове набатом — «суицид, повесился на ручке собственной спальни».       Калинкин знает — завтра он отправится следом.       Но пока у него последняя доза, и он уверен — Вася будет с ним сегодня. В последний раз.       Шакулин забрал его силы, забрал его лучшие годы и его душу.       У Жени осталась лишь жизнь. Пустая и никчемная.       Ее он тоже кладет на алтарь этой глупой, выворачивающей нутро зависимости.       Потому что что я без тебя, глупый несносный мальчишка?