***
— Ваш эспрессо. Приятного аппетита! Большое спасибо, эээ….Тэхен. — официант мило улыбнулся, обнажая скал, и в эту секунду у Мина что-то в сердце ёкнуло. Неясно чем этот парнишка зацепил Юнги: своей походкой? Манерой речи? Строением фигуры, или может своими кудрявыми вихрами на голове? Мин не знает, и не особо хочет. Он просто с первого дежурного «добро пожаловать» рассыпался на частички пыли, и смешался с воздухом осеннего дня. Неужели это оно? То самое чувство, о котором с такими светящимися глазами говорили все его влюбленные знакомые? Возможно. Пока Юн думал об этом, успел остыть кофе. Однако Юнги это уже далеко неинтересно; он смотрит на сидящую фигуру парня за барной стойкой. Упс. Смотрит? Прожигает взглядом, скорее. Тэхен неловок: роняет ручку, ойкая поднимает, и, завидев краем глаза явно обращенный к нему взгляд — смотрит прямо в глаза и улыбается приветливо; Юнги перестал чувствовать мир на секунду. Все стало красным. Пунцом расцвели щеки обоих; алее стали розы в вазах; бордовая скатерть прибавила тон; вина в бокалах зевак распустили цвет сока; покраснело все: обои выкрашенные под элитарные, красное дерево столов, розовые бутоны, рассыпанные узором по ткани униформы… покраснели сердца. Покраснела их влюбленность. Кровь, разгоняя адреналин по венам, отлила от мозга, позволяя совершать самые резкие и необдуманные, но такие важные поступки. — Молодой челов-…Тэхен.- резко встает из-за стола Мин, проливая кофе и осекается. Официант подбегает с тряпкой и спешно вытирает, все так же не отрывая взгляда от молодого художника. — Прозвучит странно, но… я бы хотел устроить с вами встречу в неформальной обстановке. В общем! Могу я взять ваш номер? — звучит уверенно, но осознав все, Юнги резко краснеет и, опуская голову, мнется, ожидая ответа юноши. — с радостью…вам не откажешь… Цвета начала Юнги поправляет пиджак, зачесывает пятерней копну волос и недовольно смотрится в зеркало, последний штрих — пшик французской туалетной воды. Снова тем же недовольным взглядом смотрит в зеркало и думает про себя — «чего-то не хватает» — шлепает ладонью по лбу и лихорадочно начинает искать в шкатулке брошь. И когда, наконец, портрет Ван Гога в виде небольшого значка украшает ткань пиджака, Юнги, вновь посмотревшись в зеркало, с довольной улыбкой и прекрасным расположением духа, уверенно движется к выходу; однако, чем ближе он был остановке, тем больше робел. Это ведь просто встреча с натурщиком, почему так волнительно? Он и сам не понимал, но, возможно, где-то глубоко внутри хотел, чтобы это переросло в нечто большее. А вот и его станция. Сверившись с часами, он зашагал к выходу из метро. По дороге к парку, любуясь клумбами и зарослями, срывает веточку таволги. Придя к назначенному месту встречи, видит на лавочке скучающего Тэхена, который так боялся опоздать, что даже не позавтракал толком. Мин замер на секунду, и тут же куда-то улетучилась вся та уверенность, которая сопровождала его всю дорогу. С каждым шагом его все больше посещали мысли о побеге. Позвонить, сказать, что приболел и скрыться? «Это просто натурщик» — словно мантру повторял он про себя. Тэхену не лучше. Он заметил Юнги за ветвями кустов еще у входа в парк. У него от волнения даже лоб взмок и вспотели ладони. Он судорожно поправлял рукава свитшота и убирал с глаз надоедливую, непослушную прядь; изо всех сил пытался не подавать виду. Мин подходит к скамье и, глубоко вдохнув, на выдохе произносит — день добрый! — фигурой и голосом пытается «излучать» уверенность, однако взгляд смущенный и обеспокоенный. — Добрый-добрый. Вот мы и встретились.- приветливо улыбаясь, говорит Ким. Парни смущенно отводят глаза; Юнги кусает щеку изнутри. Старший позволяет себе приблизиться и закрепить за ухом Тэхена сорванную веточку лабазника — пройдемся, прелесть? Три секунды смущения и звонкий смех обоих.***
— Так…я должен позировать вам? -произносит Ким и тут же губами обхватывает трубочку шоколадного коктейля. — Да. — отвечает юнги, оторвавшись от собственного напитка — от пятнадцати минут, до трех-пяти часов. Я понимаю, что это безумно долго, но…я заплачу ровно столько, сколько нужно. На это младший от чего-то хихикает и сладко чмокает губами. В таком случае, я согласен — с некой гордостью, абсолютно уверенно в своих словах, произносит Тэхен. — Подожди. Мы еще не обсудили одну деталь. Ты понимаешь, что позировать нужно не только в одежде, но и без нее? Ким озадаченно косится на Юнги — совсем-совсем? — Совсем-совсем. — опустив голову говорит Мин, кладет руки на плечи младшего и, поднимая глаза, вновь спрашивает.- ты согласен? Тэхен задумчиво смотрит вверх, сжимая губы, и, смотря прямо в глаза, так же уверенно отвечает — да. Все стало ярче. Заиграли зеленью листья, запестрела одежда прохожих, таволга за ухом стала любимым цветком, а шоколадные глаза напротив — еще прекраснее. Цвета продолжения. В студию мягкими лучами проникает свет, оставляя за собой череду солнечных зайчиков, и освещает комнату через небольшое окно. Падает на эскизы на стенах, испачканную к кофе чашку и игриво ласкает светлые пряди художника, что всю ночь разделял с музой и переносил светлые идеи и образы из головы на листы бумаги. В комнате стоит запах масляных красок. Тягучий и приятный. Юнги пробуждается от света и, поглаживая щеку, которая любезно заменяла ему подушку этой ночью, неохотно разлепляет заспанные глаза и разглядывает собственные наброски. Раздается глухой бой часов. Девять утра. Немного нахмурившись, Юнги тупит взгляд на стрелках и с ошеломлением шлепая себя по лбу второпях бежит ставить чайник. Впопыхах намазав на небрежно отрезанный кусок ржаного хлеба масло, бурчит что-то себе недовольно под нос о том, какой сегодня важный день и как он только смел проспать. Вот-вот придет натурщик, а он не умыт и не причесан. Торопливо доев бутерброд, спешно бежит в ванную комнату и успевает он лишь привести волосы в порядок и ополоснуть лицо, как раздается дребезжащий звонок в дверь и Мин лишь нелепо открывает её намыленными руками. За дверью стоит Тэхен и так солнечно улыбается, что казалось, будто он буквально светится. Сегодня он в желтом свитере. Стоит ли говорить о том, насколько ему шел желтый? В этом прекрасном свитере он выглядел подобно солнцу и всем тем сверхгигантам по типу Альдебарана, что ярче в тысячи раз. Юнги лишь раскрывает рот в немом восхищении. Они неловко здороваются, Юнги приглашает Кима в дом и удаляется под невнятным предлогом. Тэхен с восхищением осматривает студию, подходя к стене, рассматривает листы с набросками и следит на за каждой линией, представляя то, как Мин вел по бумаге грифелем и, отрывая его от листа, продолжал штрих следующим нажатием. Не ясно почему, но мысли об этом так завораживали Тэ. Ему всегда нравилось искусство, он считал большой честью позировать художнику и то, что кто-то решил его нарисовать, так радовало, что хотелось пуститься в беглый пляс. Немного времени спустя возвращается Юнги. Он подходит к Киму и сомкнув ладони говорит: — Думаю, начнем в одежде, и постепенно перейдем на ткань, а затем и на ню, чтобы сэкономить время. Так устроит? -Да, начнем в одежде, а закончим — без --повторяет для точности Тэхен, но через секунду осознает сказанное и смущенно опускает голову, прислонив к лицу костяшки ладони и густо краснеет. — Простите, я… Неловкая пауза. — Ничего — давится смешком Мин, демонстрируя лучезарную улыбку, и опускает ладони на плечи младшего. — Начнем?***
Стоячая натура. ¾. Ким пальцами проходит по капители колонны, что стояла у стены, и, обращая взгляд на Мина, задает немой вопрос: «так красиво?». Юнги, утверждая позу кивком, начинает делать набросок; младший заинтересованно следит за эмоциями на лице художника, который сосредоточенно хмурит брови, а затем, с внимательным прищуром поднимает взгляд и сталкивается со взглядом напротив. — Ты сменил наклон головы. Повернешься, или хочешь так? — немного озабоченно спрашивает парень, приложив ладонь к подбородку. — Можно оставить? Было бы прекрасно! — сконфуженно говорит Тэхён, чувствуя вину за неисполненное обещание о неподвижности; сдерживать свой интерес ему трудно и он продолжает любоваться Юнги. Мин обозначает общую фигуру и настает время детализации. Он поднимает взгляд, чтобы присмотреться к пропорциям лица и на секунду замирает его сердце, которое упорно пытается лишить Юнги рассудка, заставить бросить работу и просто восхищаться, противясь разуму. Тэхен сейчас прекраснее всех картин Винсента Ван Гога со всеми его звездными ночами, ирисами, цветущими ветками миндаля и подсолнечниками. Эти волшебные оттенки смуглой кожи, что так восхитительно контрастируют с гипсом. Ох. Восхищение. Смущение. Последние штрихи. Сидячая натура. ¾. Ким сидит на кожаном кресле, раздвинув ноги, закинутые на сидение, и скрестив меж ними руки; взгляд опущен, лицо расслаблено. Сейчас он выглядит, как милый, сонный медвежонок, от чего Мин умиляется и борется с желанием подойти и потрепать за щечки. Юнги берет себя в руки и хватается за карандаш. После обозначения фигуры, он, было, начал накладывать тон, как вдруг невольно замер в восхищении; то, как на желтом свитере играет дневной мягкий свет — не просто завораживает, нет, это нечто большее, такое необъяснимое и неуловимое чувство прекрасного, что пронзает каждую клетку. Юнги слишком много времени тратит на увлеченное разглядывание. Мелок пастели упал, ударившись о пол с характерным глухим звуком, и покатился в дальний угол. Лежащая натура. Фас. Ню. — Что ж, мы закончили с самым сложным, теперь ты сможешь лечь. Раздеться можно за ширмой, или тут, это уже на твое усмотрение.- говорит спокойно Юнги, убирая материалы прошлой работы, заменяя на новые. У Кима внутри что-то треснуло. Он был предупрежден, но не ожидал того, что это случится так скоро. За ширмой, значит… Тэхен, раздеваясь, все еще не может избавиться от сомнения и мысли о неведомой ему неясности происходящего. Он не знает что чувствует, и не понимает стоит ли вообще что-либо чувствовать. Его интересуют мысли Юнги. Что он думает об этом? Воспринимает ли он его обычным натурщиком, коих у него, наверное, было много, или он тоже переживает? Тэхен не уверен точно в том, что он чувствует, но сердце его трепещет. Тревожно оглядываясь на то, смотрит ли старший, убедившись в безопасности, он идет к подготовленной для композиции софе, и ложится. Очень странно наблюдать за спокойствием Юнги; его ленивые теплые взгляды разливаются негой по телу и так расслабляют. Неужели он действительно ни капли не взволнован? Убеждение абсолютно ложное. Внутри Мина сейчас фейерверк из чувств и бушующее море эмоций. Так долго он тихо восхищался и наконец может насладиться красотой целиком и полностью. Тэхен словно соткан из самого понятия о прекрасном и каждая его клеточка пронизана эстетикой. Взгляд Мина скользит от линии челюсти к талии и от нее по бедру, как вдруг, замечает, что ладонь натуры скрывает неловкие места, при этом очень удачно заслонив путь свету, который мог так прекрасно лечь на ее место. — Так стесняешься? Мы, вроде, оба парни. — с усмешкой говорит Юнги, смотря прямо в глаза Тэхену с неким недовольством. — может, все-таки, уберешь? Нахмурившись, Ким легким движением открывает обзор на всего себя без остатка. — Как и ожидалось, прекрасен. Не стоит стесняться собственной красоты. — чересчур искренно говорит Мин, на что Тэхен лишь краснеет и отводит взгляд. Линия идет от макушки и Юнги успевает запечатлеть эту робость в глазах. Все стало желтым. Свитер Тэхена, что висел на ширме, дерево мебели приобрело желтизну, переняв ее от света; кожа Кима, который будто светился изнутри и имел собственное солнышко под кожей; занавески от дневных лучей приобрели желтую окраску и по всей комнате были разбросаны желтые оттенки. Все озарилось светом. Кроме чувств и мыслей Юнги Цвета конца. После столь интересного опыта Тэхен лишь больше полюбил Юнги, который заставлял его в себя влюбляться каждый новый портрет. Он жил лишь одним им от встречи до встречи. Мин, в свою очередь, наслаждался возможностью наблюдать за этим шедевром природы по имени Ким Тэхён. Десятки работ украшали студию: от набросков на тоненьком крафте соусом, до холстов всевозможных форматов, на которых красовался слой масляной краски. Шли дни, за днями недели, а за ними и месяцы. Юнги уже досконально знал тело Кима: каждую линию и каждый изгиб, и все равно ему было мало. Между ними явно прослеживалась некая связь, которую Юнги все никак не мог конкретно охарактеризовать. Тэхен с каждым посещением был все ласковее, теплее улыбался и светился все ярче, одаряя Мина уже такой родной улыбкой. Каждый раз после окончания работы теперь, Ким подходит к Юнги, восхищается каждой работой, как первой и льнет, а после, услышав все тот же глухой бой часов, разочарованно смотрит в их сторону и говорит, что ему пора. Напоследок, стоя у порога в пальто, он с какой-то детской надеждой, которую Мину все не удается разгадать, смотрит ему в глаза и обнимает крепко, вдыхая запах, а после — уходит, снова улыбнувшись. А Юн остается один и следит за тем, как улетучивается тепло из груди, на смену которому приходит пустота и заполняет до краев. Тэхену тяжко: однажды он украдкой стянул из студии маленькую зарисовку своего лица, и теперь вечерами он греет свои мысли о неразделенной любви лишь тем, что Мин видит его прекрасным, и хотя бы это позволяет ему находиться рядом. Ким очень долго вынашивал идею о признании. Он писал большие речи, которые после прочтения отправлялись комками в мусорную корзину; писал стихи, однако, рифма — не его конек, что ни разу не улучшало обстановку. Было решено сказать все так, как получится; осталось только дождаться момента.***
Каждый раз после ухода Кима из дома Юнги, он размышлял о том, что он ощущает. Нравы и нормы внутри говорят, что это просто эстетическое влечение, но настолько это самому Мину неубедительно, что кажется, будто он просто пытается себя оправдать. Вполне возможно, так и есть. Но вот только хочет ли этого Юнги? Так он и лежит в постели, постоянно ворочаясь, а потом, отходя за стаканом воды для спокойствия, выходит на французский балкон и всматривается в звездное небо, словно ожидая помощи.***
Все тот же тягучий запах масляной краски. Все те же светлые стены. Тэхен, как обычно, позирует, всматриваясь в лицо Юнги, который сосредоточен на цветовой палитре и мазках. Вид у него уставший и потухший. В сердце Кима живет надежда на то, что Юнги просто ощущает ту же неразделенность чувств, оттого и увял. Самонадеянно, но естественно. Ким несколько раз обдумывает, переводит взгляд с пола на Юнги, и обратно, а после, набравшись своеобразной смелости, говорит: — Я тебя люблю — три простых слова, а камень с души падает так резко, что непривычно свободно. — Что? — переспрашивает Мин, поднимая строгий, непонимающий взгляд с надеждой на то, что ему послышалось. Однако Кима это не смущает. — Я тебя люблю. В комнате повисает густая тишина, которая давит на Тэхена так сильно, что даже сломила его уверенность в собственном поступке. Взгляд Мина такой пристальный, что накатывает волна страха, но Тэхен упрямо сохраняет приветливый вид. От волнения кружится голова. Тишину прерывает звук падающей кисти. Юнги глубоко вздыхает и скрывает лицо в ладони, тем самым оставляя отпечатки краски на щеках. — Уходи. Фраза отдается звоном в голове, от которого Ким внутри распадается на тысячи осколков. У него только что потухло то самое солнышко под кожей, которое так обожал Юнги.***
Тэхен был синим, а Юнги — красным. Он дотронулся до него и понял, что фиолетовый — не его цвет.***
Тэхен, опуская голову, прячет подступающие слезы и спешно уходит, рвано и неловко натягивая голубой пиджак. Останавливается в коридоре и в последний раз глядит на Юнги, который даже не пытается что-то предпринять. Так тому и быть. Младший выходит, аккуратно закрывая дверь и прислоняется к ней спиной, откидывая голову назад. Неужели это действительно конец? На улице стоял теплый вечер. Юнги сидит в комнате с распахнутыми настежь окнами в компании красного полусладкого и рассматривает портрет Тэхена. Возможно, он еще много раз пожалеет о своем поступке. Он уже жалеет. Однако уже слишком поздно об этом думать. В груди увядают цветы, утопая в бордовом алкоголе. Все закончилось так же спонтанно, как и началось. Не удивительно, несмотря на то, что это длилось несколько месяцев. Однако Тэхен украсил последний холст Юнги. Все стало черным. Почернело звездное небо и ярче стали звезды, вино в бокале оттеняло сажей, чернота волос Тэхена рассыпалась по подушке, открывая вид на распухшее от слез лицо. Ночь окутала город, погружая его в вязкую темноту. Потухли их чувства; завяли бутоны любимой таволги, превращаясь в черную пыль