— все хорошо и будет таковым неизменно.
Когда, глядя в глаза, я чувствовала лишь, как мир растворяется вкруг, концентрируясь на тебе, и, обнимая, дышала с тобой в унисон. Когда мысли полны лишь мгновеньями, лишь минутами и взглядами, прикосновениями, далекими, непонятными. Когда, — О, Бога ради, хватит, — сердце стучит не в груди, — в глотке, у самых легких, запирая голос, одолевая голову и подчиняя мыслей Небесный круг. Куда деваться от сумасшедшего чувства любви? Оказаться бы рядом, под боком, глаза в глаза, просто сидя на диване, и знать, что ты — ничей. Пусть и не мой, и я — не твоя, — не так уж и важно.Куда деваться?
Не могу не думать, не вспоминать, не знать, что не то что не мой, так и не ничей. И сердце болит, стучит в жилах гулко не кровь, а черная слякоть зимних ночей поровну с одинокой луной.Куда бежать?
От этого чувства — не скрыться. Оно и в словах, и в местах, и в городе, где вспоминаются лишь шаги рядом с тобой и взгляды, полные, казалось, доверия и теплоты, и больно-больно, гулко, знать, что ничего даже не… Я, возможно, ошиблась? Казались забота, защита, перчатки зимой для рук? Ты слишком добрый? Честный? Хватит. Мне хватит мук. Быть может, я не та? Или ты не тот? Не для друг друга? Лелеять надежды о том, что мы будем вместе, встретившись снова через, быть может, год, так глупо и жалко. Но думать о том, что через этот же год увижу тебя в объятьях другой — невозможно и горько. И сгореть бы мне в пепел за это. Я с радостью желаю тебе добра — прямо сейчас, быстрей, пока эмоции вновь не взяли верх, — хочу, чтобы ты улыбался, но не могу, не могу не знать, что не рядом со мной и не мне. Куда деваться? Поганый круг. Попытаться уверить себя. — Думать о тебе рядом с ней. — И боль. И снова туда же, с начала.Треклятый замкнутый круг.
Так хочу я увидеть тебя, но не могу — а вдруг не сдержусь. Скажу, откроюсь, пока, мол, думаю, не поздно еще. Но ведь это так ужасно — заставить понять, осознать. Увидеть ее улыбку, обращенную к тебе и, что куда больней, — твою, ответную ей. Так страшно увидеть, понять, что ты для нее, не больше. Так страшно понять всех тех злобных завистниц, и, что куда страшней, — подобною им стать. Я бы очистить свое чувство хотела от страданий и от хлопот, от жалкого подражания дружеских честных забот. Я бы хотела его, свое чувство, словно святой грааль, полный по самый край, тебе передать, дать познать, испить из него покуда ты будешь желать. Но мне слишком страшно — в сердце у меня далеко не грааль.Что делать?
Не могу не думать, что чувство мое, омыто хрустальной водой, может лишь болью во мне отдаваться, не дарить тебе тепло и покой. Это слишком искренне и больно для меня обращаться к Тебе, слишком открыто и честно. И страшно думать, что ты, искривив рот лишь на мгновенье, посмотришь без прежних доверия и теплоты. Страшнее думать, что посмотришь украдкой и с сожалением, честно и прямо скажешь: «Прости». И больше не буду стоять подле капитана пиратского старого судна, преданного словно пес. Не буду ловить больше взгляды с известным знанием «Ты, та, что рядом, поймешь». Не знать больше легенд и баллад на современный лад, слетающих с твоих уст. Не видеть горящих, искрящихся глаз с мудрым знанием на ветру. Не чувствовать бриза морских северных вод, не чувствовать духа дремучих старых лесов, что ты принес с собой. Не быть больше «Я всегда рядом, с тобой, капитан». Куда деваться? Не знаю. Разве что с корабля — да за борт, в акульих острый тисков круг, унося с собою на дно шкатулку с песнью искренних чувств.