Сверхновая

Обмелевшая речка была мутной и грязной, а от ее вод тянуло сладковатым запахом разложения и гнили – всего в паре десятков метров плавал распухший труп, придавленный деревом: судя по тошнотворному виду мужчины, принимал он водные процедуры не меньше недели. Хватило лишь одного взгляда и вдоха, чтобы напрочь отбило желание попить. Хотя вода Габриэлю нужна была так же, как розовый сад Люциферу. Вокруг простиралась тишь да гладь – дорога была пустынна, и наверняка в ближайшие несколько десятков километров не было ни одного людского поселения, ныне встречающиеся столь часто, как и птички додо. Компанию архангелу в отставке составляли покореженные остовы машин, над которыми хорошенько потрудились ветер, дожди, солнце, другие машины и шустрые мародеры, редкие, почти полысевшие леса, в которых царствовало адское пламя, такое же редкое зверье, вполне ожидаемо осмелевшее в отсутствие людей, и города-призраки, глядящие на него своими пустыми провалами окон и блистающие при въезде табличкой с надписью вроде: «Добро пожаловать такой-то город, родину какого-то удачливого или трудолюбивого засранца!». Табличка злорадно ухмылялась, выставляя напоказ число жителей, которых уже не было ни в городе, ни в этом бренном мире. Достав из верхнего кармана куртки пачку сигарет, Габриэль с сожалением вспомнил, что у него осталась лишь одна сигарета. - Последняя в мире шоколадная сигарета! – укоризненно заорал своим не то, чтобы спутникам, но, скорее, паразитам, вроде миног, что сопровождают форелей, или ленточных червей, которые таятся где-то в недрах человека. Кроаты, строго придерживающиеся дистанции в несколько сот шагов, мозолили глаза, ожидая того момента, когда его благодать истощится, чтобы с аппетитом его слопать. В то, что он – лакомый кусочек, Габриэль абсолютно не сомневался: недаром он считал сахар – лучшим созданием человека, наряду с алкоголем, телевидением и прочими благами цивилизации. - Пос-лед-няя! – по слогам продолжил он кричать во всю глотку. – А все из-за Люси, который решил сыграть в капризную мамзель! И из-за этих кретинов на небесах! И из-за его армии, в которой есть мои бывшие братья и сестры! И из-за всяких вертлявых демонов! И из-за туповатых людишек, которые за неимением других дел, решают начать апокалипсис! И…и... – немного подумав, он тут же быстро добавил. – И из-за вас! Ибо какого черта вы тащитесь за мной с самого Спрингфилда?! Кроаты всегда были отличными собеседниками, правда, разговор получался сугубо односторонним; но самые смелые сокращали расстояние до пятидесяти и менее шагов, чтобы насладиться речами Габриэля – он цитировал им Ветхий и Новый Завет, когда надоело, стал читать вслух книги, что наиболее полюбились ему за все пребывание на земле, а когда и это занятие ему достаточно осточертело, начал травить байки о языческих богах и прочих интересных ему вещах. В ход шли даже рецепты тортов, которыми он страшно гордился («Клубничная симфония с шоколадным ре-минором», «Зефирный поцелуй с привкусом лимонного дождя», «Ореховый серафим с марципановыми крыльями» и прочее, прочее, прочее). И все ради того, чтобы сдержаться и не прикончить их здесь и сейчас, чтобы спасти крупицы силы, что утекали сквозь пальцы, словно песок или деньги с кредитки – ведь где-то уже теперь неподалеку горел в полную силу метафорический маяк, который смог бы увидеть и слепой: чья-то благодать сияла столь сильно, что верно выжгла всем людям глаза в радиусе одного километра или более. Этакое ангельское S.O.S, что шло на беспрерывной передаче – кто-то взывал о помощи столь отчаянно, словно испытывал ужасные муки; в этом зове сплелись воедино шум бушующего моря в непогоду, грохот землетрясения, рык раненого животного и безутешный плач. Кто-то страдал, кого-то горе затопило настолько, что его сила вышла из-под контроля, грозя погубить все живое – но все живое итак уже было загублено. И на этот призыв шел Габриэль – хотя если бы он решил плюнуть на это дело как делал уже четыре года подряд и лег в гамак, чтобы неторопливо потягивать стаканчик ликера с цветастым зонтиком, эта сила бы его выдернула оттуда насильно, вцепилась бы в его шиворот стальной хваткой и поволокла бы к источнику: если подобная мощь свела с ума само небо то, что говорить о бывшем архангеле? - Может вас в пачки балетные нарядить, господа кроаты? – осведомился Габриэль у своих верных паразитов, но при этом глядя в небо. – И будем мы идти такой чудной компанией: я, весь такой красивый в сияющих доспехах с пламенным мечом, а вслед за мной волочется, точно хвост, уродливая, оборванная процессия, изображающая балерин. Звездопад продолжался уже шестой день - яркие, сияющие звезды срывались с синего шелка небосвода, чтобы пасть на землю, сгореть в атмосфере. Они сыпались и днем, и ночью. Бесконечный звездопад, шоколадная сигарета, закат, раскрасивший небо золотом, и толпы голодных кроатов, что тащатся следом, на фоне творящегося апокалипсиса – ну, что еще надо в такую более чем странную неделю? - Разве что прекрасная спутница, - сказал вслух Габриэль, выкинув окурок на нагретый за день солнцем асфальт. Ему чертовски повезло, что его крестовый поход растянулся всего лишь на шесть дней, а кроаты прицепились как клещи только на третий день. Но в отличие от крестоносцев от него требовалось просто идти на странный манящий зов, и Габриэль чувствовал себя мотыльком, льнущим к огню. На горизонте появился очередной безликий городок с когда-то приветственной, а сейчас уже язвительной надписью о названии, чьей-то родине и численности населения. Кроаты скоро отстанут, если, разумеется, в них не сыграет бравада, и они не захотят сыграть в веселую игру «Догони меня, прежде чем я превращусь в кучку пепла!». И в самом деле – на подходе к городу они остановились, глядя лишенными любого проблеска разума глазами на звезды, что расчерчивали небо яркими мазками. Изо рта вырвалось белое облачко пара, а под ботинками хрустнули льдинки – похоже, природа тоже невольно поддалась к общему помешательству, хотя за пределами этого города господствовал июль с безжалостным солнцем, которое решило показать оставшимся в живых, что такое преисподняя. Но здесь, где раздавался плач ангела, создавалось ощущение, словно Габриэль попал в другой мир: дома, заборы, дороги были заботливо укрыты плотным, серебристым слоем инея, а ледяные порывы ветра, создавшие в первые мгновения даже приятный контраст по сравнению с жарой, цеплялся своими острыми когтями за одежду и волосы, пытаясь вытолкнуть его из города. - Похоже, мы не в Канзасе, Тотошка, - хмыкнул Габриэль, и колючий ветер поспешил унести его слова прочь. – Кто же ты? Из всех ангелов, которые остались на земле и не погибли, был лишь Кастиэль, но его благодать истощилась уже давно, а в их последнюю встречу, он вплотную занимался садоводством – выращивал коноплю почти в промышленных масштабах, желая дать всем желающим столь сладкое забытье – и наотрез отказался покидать своего драгоценного Винчестера. И сколько бы Габриэль ни приводил доводов, сколько бы ни увещевал, сколько бы ни пытался привести его в чувство от тяжелого дурмана, он смотрел на него мутными глазами и упорно твердил, что не покинет Дина, это его долг, он должен все исправить, его вина, он по-прежнему верит в него, и да, он себя обманывает, чтобы поддержать тусклый огонек веры, все еще теплившийся в нем. Габриэлю хватило двух тысяч лет, дабы понять, что от человечества можно ждать только головную боль да разрушения, а Кастиэлю хватило одного года, чтобы возлюбить людей еще сильнее и поверить в них еще больше. Дорога белой лентой тянулась в центр захолустного города, позволяя вдоволь наглядеться на серебряные, почти игрушечные под этим слоем снега, здания, заборчики, лужайки, рекламные щиты – как будто он попал в одну из тех рождественских безделушек, снежный шар: встряхни стеклянную сферу и любуйся зимним пейзажем, самодельным снегопадом. Габриэль невольно улыбнулся, вспомнив, как однажды отправил туда одного особенно самонадеянного дурака, который благополучно наглотался золотой фольги и задохнулся там. - Надеюсь, этот шар больше никто не купил, - пробормотал он себе под нос, засунув в карманы джинсов замерзшие руки. – Кто бы хотел получить в подарок труп, пусть и заметенный снегом? В одном из частных домов, ровными рядами выстроившимися вдоль дорог (о, Габриэль мог поставить на кон свои крылья, что их жители устраивали какой-нибудь нелепый конкурс, в духе «Самая идеальная лужайка», или приглашали друг друга на барбекю, но и понятия не имели, что когда-нибудь в будущем их обитель станет пристанищем для ангела господнего), через плотно зашторенные окна пробивался слабый, неровный свет, а сквозь хлипкую дверь тянулись сероватые языки дыма, оставляющие на девственно чистом снегу темные следы копоти. Проваливаясь в сугробы по колено, Габриэль поспешил туда, в место, куда его тянуло магнитом. Щеколда и замки на входной двери с легкостью поддались, отозвавшись почти грустным скрипом и выпустив на волю едкий дым от чадящего костра, пылающем посреди прихожей. На лестнице, ведущей на второй этаж, возле самого костра примостился ангел в человеческом теле, замотавшийся в одеяла как гусеница в кокон. - Привет, Габриэль, - голос, хриплый от долгого молчания, был до боли знакомым, как и лицо, пусть и перемазанное сажей, из-за чего Кастиэль здорово смахивал на стереотипного чумазого черта. - Будь я проклят, - невольно вырвалось у Габриэля, во все глаза пялящегося на Кастиэля, на что тот горько ухмыльнулся. - А мы итак уже прокляты, разве нет? О, подожди, у меня для тебя есть подарок, – и протянул ему руку. На ладони лежал шоколадный батончик в яркой упаковке. – Кое-как нашел. Габриэль забрал шоколадку, и нашел в себе силы выдавить лишь одно слово только через полминуты. - Спасибо. - Ты уже знаешь, что Дин Винчестер мертв? – Кастиэль не замечал того, что Габриэль застыл на пороге соляным столпом. – Забавно, прошло всего ничего с того момента как наши братья и сестры ликовали: «Дин Винчестер спасен!». А, кажется, будто прошла вечность, если не больше. - Дин Винчестер был мертв уже тогда, когда понял, что спасти его младшего брата невозможно. Кас, Винчестеры – это сиамские близнецы, у которых одно сердце на двоих. - Он умер шесть дней назад, - сказал Кастиэль, пропустив мимо ушей слова Габриэля, который в тот миг с силой сжал в кулаке батончик, хрустнувший оберткой. От Кастиэля исходило отчаяние – если бы чувствам и эмоциям, как и золоту, могли давать пробы, то оно заслужило бы наивысшей, 999. Почти превратившийся в человека ангел, что всего несколько месяцев назад веселился в компании шлюх под кайфом, умер и воскрес, когда погиб Винчестер – подле Кастиэля погибало все живое, а жгучее лето обращалось в лютую зиму. Сверхновая звезда. Нисколько не подозревающая о своей силе и в данное мгновение спокойно вытряхивающая на ладонь несколько таблеток из белого пластмассового пузырька. Кастиэль по-своему истолковал напряженный взгляд Габриэля: - Не наркотики, успокойся, просто таблетки от головной боли. Такое чувство, что голова хочет лопнуть. - Последние шесть дней? - Да. А откуда ты знаешь? – удивился Кастиэль, кутаясь в грязные одеяла, словно был простым бродягой. - Ты смотрел в небо, на звезды? - В этом нет особой нужды, Габриэль. Разве ты не понял, что все кончено? - Ну, так ты не развалишься, если соизволишь вытащить свою задницу отсюда и сделаешь десять шагов, - Кастиэль даже не шелохнулся. – Если ты не сделаешь это в сию же секунду, то это сделаю я – поверь, пусть моих сил осталось немного, но они остались. Кастиэль безразлично пожал плечами и встал со ступенек, а одеяла бесформенной и темной кучей соскользнули с его плеч. Он неторопливо потянулся и медленным шагом направился к Габриэлю, ступая через единственный источник тепла здесь – пламя костра стыдливо расступилось перед ним, но Кастиэль этого не заметил. Габриэль начинал отчасти понимать горе своего брата, затуманившее разум: ведь для него Дин Винчестер был не просто человеком, сколько олицетворением всего рода людского, которое желает жить в свое удовольствие, беспокоится о судьбе ближнего своего, безоглядно любит своих родных – и Кастиэль любил его как всех прочих людей. - Смотри, - ночь уже вступила в свои права, и звездопад казался еще больше прекрасным. - И что? – безучастный взор синих глаз был обращен с неба на Габриэля. - Разве ты не слышишь? – с легким оттенком раздражения осведомился Габриэль, сердито глядя на Кастиэля. Последний лишь сонно моргнул и снова задал вопрос: - Кого? - Пусть покоится с миром Винчестер, но ты от его общества определенно деградировал. Что ты слышишь? - Только ветер и тебя. Габриэль с досадой застонал и подскочил к Кастиэлю, разворачивая его к себе, прижался лбом к его лбу, обхватив ладонями голову. - Теперь слышишь? – тихо выдохнул Габриэль ему в губы. Глаза Кастиэля расширились и он стал рвано хватать ртом воздух, словно вокруг их окружала вода и он захлебывался в ней. - Это не просто звездопад, не какие-нибудь кометы или метеориты, - все также продолжил шептать Габриэль. – Это… - …наши братья и сестры, - закончил предложение за ним Кастиэль и задрожал всем телом, судорожно вцепившись в куртку брата, как будто боялся не удержаться на ногах. – Как? Почему? Это невозмож… - Тише, тише, - перебил его Габриэль и вымученно улыбнулся. – Слушай дальше и поймешь, почему для них и меня ты – маяк и путевая звезда в одном лице. Слушай дальше и поймешь, что все еще не потеряно, - Габриэль ухмыльнулся и облизнул губы, едва не коснувшись языком губ Кастиэля. – Знаешь миф о птице феникс? - Да. Но причем здесь он? - Все просто – мы с тобой и другими братьями и сестрами возродим этот мир из праха.