Приоритеты

Когда Бьянка целует Роше, он стоит столбом. Роше — тот, кто реагирует мгновенно. Тот, кто за долю секунды может принять решение, тот, кто не будет колебаться, тот, чей ум столь же остер, сколь и его меч, — и Роше стоит столбом, когда Бьянка его целует. У нее вовсе не мягкие губы. Жесткие, обветренные, потрескавшиеся — когда ей за ними следить-то, сидя то в окопе, то в засаде, то в пещере?.. А еще ее губы холодные, будто она стояла часами под продувающим ветром, выглядывая нильфов и реданцев на улице, — что же, это не так уж далеко от истины. Только вот после патруля Бьянка почему-то льнет не к костру, а к Роше. Роше стоит столбом, пока Бьянка его целует, но не сопротивляется. В его голове много мыслей, одна хлеще другой, — и впервые он не знает, какой отдать приоритет. Просто не может разложить на составляющие, понять, что важнее, а Бьянка в это время своевольно тянет за пелерину, заставляя шаперон на голове Роше сначала перекоситься, а потом и вовсе начать съезжать с его головы. Руки у Бьянки такие же ледяные, как и губы. Она касается щеки Роше — и его кожу обдает холодом. Даже руки у Бьянки не нежные, какие должны быть у девушек — в мечтах многих мужиков, конечно, на самом деле у простых девок из деревень руки обычно куда страшнее, чем у бывалых вояк. Бьянка с ее короткой стрижкой, грубой речью не похожа ни на одну из крестьянок или герцогинь, она вообще на женщину не особо похожа — но она все же женщина, и она целует Роше. Бьянка, которая терпеть не может, когда в ней в первую очередь видят сиськи да задницу, целует Роше, и проблема не в том, что она — солдат. Пусть и один из лучших солдатов Роше. Нет, проблема в том, что это — Бьянка, зачастую неразумная, импульсивная, порой не понимающая, какую же хрень она творит. Сейчас она делает откровенную глупость, но Роше понимает, что с каждой секундой сопротивляться все сложнее. Каждое мгновение тянется дольше предыдущего, и решение нужно принимать. Уже. Сейчас. Поцелуй с Бьянкой получается достойным ее нрава: сильный, глубокий, тягучий, он отзывается в сердце Роше приятной, почти забытой теплотой, — и в то же время кровь стучит в висках. Это же Бьянка, черт ее дери. Бьянка, на которую Роше всегда смотрел, как на почти равную себе, и, несмотря на тот вид, в каком она рвалась в бой — да и просто так ходила, — никогда не рассматривал ее, как лед... дам... женщину. Бьянка — не друг, но товарищ. Товарищ, с которым Роше уже так давно стоит спиной к спине, что они уже почти стали одним целым. Куда бы ни пошел Роше — Бьянка увяжется за ним. Зачастую — игнорируя запреты. Порой — нарушая приказы. Почти всегда — раздражая своей непосредственностью, которой не место на войне, а тем более — партизанской. И неизменно — помогая так, как никто другой бы не помог. Но в то же время Роше не может не признаться себе, что ему нравится целовать Бьянку в ответ. Не грубо, но настойчиво, не отрываясь, перехватывать ее дыхание, пока она мнет в пальцах развалившийся шаперон за его спиной, не зная, куда его деть. Ее губы уже не такие холодные, как и руки, что легко касаются шеи Роше. Сам Роше горячий, ему даже кажется, что он сейчас горячее, чем пламя костра. Он сжимает ее плечо, другой ладонью сжимает ее бедро выше, чем было бы непристойно. Не отталкивает от себя, но вынуждает отстраниться — и смотрит ей в глаза. Бьянке весело, но вместе с тем где-то в глубине ее зрачков Роше видит боль, которую она тщетно пытается спрятать. И улыбка Бьянки уже не такая уж задорная. — Мне все еще холодно, Роше, — говорит она достаточно громко, чтобы звучать уверенно, но не настолько, чтобы ее услышали солдаты у ближайшего костра. Бьянка разминает шею, как перед кулачным боем, а потом медленно кладет ладонь на руку Роше, вынуждая давить на собственное бедро. Опускает ее чуть ниже — ей было бы куда проще, не комкай она в пальцах огромное полотно развернувшегося шаперона, но Бьянка никогда не ищет легких путей. — Бьянка, не стоит, — чуть хрипло отвечает Роше. У него самого губы пересыхают, а Бьянка усмехается, переспрашивая: — Не стоит ли? И Роше снова стоит столбом, когда Бьянка его целует.