***
Сколько времени прошло? А тут ничего не изменилось, совершенно ничего. Всё те же деревья, снежинки и штиль из эмоций. Время и вправду обходит этот момент стороной. Оно остановилось для них двоих. Будь это другой случай, то можно было бы сказать, что здесь красиво. Утончённые деревья с шапкой из зелёных листьев, притрушенных кристальным снегом, который сверкает всеми цветами радуги. А изящный аромат персиков в воздухе… чего только он стоит. Чуть сладкий, терпкий, покалывающий язык. Но всё это обман, простая оболочка. Он здесь не в первый раз. Сценарий этой игры выучен и отточен до идеала. Лучше некуда. Всё предсказуемо, но почему же тогда он снова передёргивается от глаз цвета оливы? Почему снова хочется обнять и не отпускать, зарыться пальцами в огненные волосы, оттянуть на затылке и услышать жалобный писк твоего тела, лежащего на плече, услышать змеиный голос и хриплый смех? Такой громкий и заразительный. Почему кажется, что только он сможет оживить это место? — Одно негласное правило. Не прикасаться. Не подпускать. Не дай ему обдурить тебя. И это всё пройдет, — задумчиво повторяет, как мантру, Джереми, продолжая двигаться в сторону одного из деревьев. Их дерева. Этот неосознанный выбор, но чего он будет стоить рыжеволосой принцессе… И вот на горизонте начинает маячить не менее привлекательная рыжая макушка. С такой доброй улыбкой. Как же хочется верить, что это не дешёвая обманка. Тихое покашливание разбивает гробовую тишину: — Подумай, а так ли это плохо? — добродушная улыбка, игравшая на губах парня несколько секунд назад превращается в поистине пугающий волчий оскал. — Прикоснись. Я же не многого прошу. Одно простое прикосновение, — притворно слащавая интонация пропитала эту речь насквозь, и это приводит собеседника в себя, заставляя пятиться назад и испытывать противоречивые чувства. «Это же просто иллюзия. Ничего не случится, если я отдамся хотя бы раз эмоциям». — Ну же, Джереми, перестань строить эту кирпичную стену между нами, сними с себя маску и просто… — договорить ему не даёт резкий восклик оппонента. — Заткнись! — голос полон злобы и обиды, а руки непроизвольно тянутся закрыть уши. — Ты же знаешь, что это не поможет. Я — это твои мысли. От них не спрячешься так просто. Нужно всего лишь принять меня, если ты понимаешь, о чём я, и это всё закончится. Два слова — и я всё прекращу. — Пожалуйста, замолчи! Я не смогу тебя простить. Ты… Ты… Как ты мог со мной так поступить? Ты плюнул мне в душу. Почему ты не мог просто сказать, что я тебе не нужен, что это так, наигрался и бросил? Зачем было сводить меня с ума? Я и так полностью принадлежал тебе, я давно отдал своё сердце тебе, рыжий придурок. Ты захотел сломать меня ещё больше? Поздравляю, у тебя вышло. Я сломлен, тебе удалось. Думал, смог вынуть из меня того «нытика»? Чёрта с два! Вот он, я! Всё тот же слюнтяй! Ни на что непригодный нытик. Как и шесть лет назад, — горячие слёзы текут по обмороженным щёкам, обжигая и раздражая покрасневшую кожу; голова опущена, плечи дрожат. Ему нужно было выговориться, даже если слушать будет его брат. — Ну же. Иди ко мне. Я обещаю — это будет последний раз, — так обволакивает и расслабляет… — В последний… — он будто загипнотизирован. Такая себе змейка на поводке. Вдох. Два шага. Горячие руки касаются фарфоровой кожи. Выдох. — В последний раз, ты обещал. Острая боль пронзает рёбра, острые зубы впиваются в оголенное плечо. А под прикосновениями ловких рук расцветают цветы из персиков. — Я же обещал, братик, — и снова эта божественная улыбка.Часть 1
11 января 2019 г. в 20:55
Прохладная пелена летнего ветра окутывает в свои владения за считанные секунды, заставляя отдаться чувству защищённости и радости, спокойствия… Таким редким и от этого настолько нежным и приятным. Первый вдох. И лёгкие наполняет столь тонкий и нежный аромат персиков. Выдох. Это его личный кошмар. Вдох. Грудь наполняет морозная свежесть, притесняя не до конца исчезнувший запах персиковых деревьев. Выдох. Здесь всегда зима и цветут персики. Третьего вдоха не будет, здесь воздух сожжён запахом его личного кошмара. Безысходностью и отчаяньем. Чёртовыми персиками и мнимой свободой, к которой он так долго шёл. Так и не сумев дойти. Он знает, что будет дальше…
Солнце начинает слепить в зажмуренные глаза своими яркими лучами, спина начинает чесаться от подтаявшего снега под низом, а промокшая рубашка уже давно оголила поясницу, начиная неприятно липнуть, обжигать и без того незажившие раны. Как бы он не старался, призраки прошлого будут преследовать его, напоминать про все совершённые грехи, идти по пятам и шептать ему на ухо сказки о призрачном и сказочном будущем. А от осознания того, что они — и есть твоё будущее, становится не по себе.
Хватает пары секунд, чтобы открыть глаза и осознать, что всё снова повторяется, как временная петля, жизнь как хомяк в колесе, замкнутая и цикличная. Такая скрипучая и старая, с уже поржавевшими от времени шестерёнками. Они настолько стары, что здесь всё окаменело, покрылось тонкой коркой льда, пыли и ржавчины, будто механизм старых часов, которые когда-то скинули в прекрасное озеро, а может это было болото?
Тут даже снег завис в небе без возможности шелохнуться, хрупкими хлопьями снежинок, достаточно дотронуться — и она лопнет, как воздушный пузырь; раскрошится на маленькие кусочки, пуф… и больше ничего нет. Она поломана, как твоя жизнь, даже крошки не смогут упасть на землю. Они обречены на вечные муки и страдания. Тут время остановилось ещё давно. Здесь нет ни живых, ни мёртвых, в этой части «кукольного домика» отсутствует время. Теперь для тебя нет понятий «здесь» и «сейчас», только «там» и «тогда». «Ты» и «он». Одно безумие на двоих, его огненное и готовое греть вас обоих, которым он готов был поделиться с тобой, с которым он готов был умереть за тебя, храброе и бесстрашное и твоё… холодное и расчётливое, готовое предать в любую секунду; оно ледяное, как и твоё сердце, как всё вокруг. Он и его личный кошмар. Хотя о том, кто чей кошмар можно поспорить.
Сознание всё ещё мутное, спину ломит от холода, на ней уже начала появляться красная паутинка, которая вскоре станет отливать фиолетовой и покроется красивыми узорами льда и снега. Пальцы зарываются в отросшие и мокрые от снега волосы, а изо рта вылетает клубок дыма, он не чувствует холода или тепла. Ничего кроме боли. Кости будто выкручивают, заставляя суставы вращаться на триста шестьдесят градусов. Это место пропитано болью и обидой, обидой маленького мальчика с завидной улыбкой и рыжей шевелюрой. Его горечью и страданиями. Не так уж и плохо. Всегда могло бы быть хуже, намного хуже. Нет. Жизнь — она такая… шутница! Просто обхохочешься! Буквально издевается над всеми! И ей за это ничего не будет. Здесь никому не будет поблажек, это игра на выживание. Главное проснуться… Дожить до восхода солнца на рассвете.
Руки непроизвольно падают на снег. Такой тёплый и одновременно холодный. Он обжигает, оставляя оранжевые следы на руках и заставляет кожу неприятно зудеть, будто их покусала стая муравьёв, оголив кости и гнилую плоть. Он испорчен, мечен… Его тело прогнило изнутри, заставляя органы сочиться жёлтым гноем, но он всё ещё живой. Существует и страдает от поступков, совершённых в детстве. Он как живой мертвец — тело не слушается, но сознание ясное, и от этого только хуже; он осознает все свои проступки, но ничего не может сделать. Он такой, какой есть, сломанный и неправильный. Хочется кричать в полный голос, рвать на себе волосы. Это тупик, снова попал в безвыходную ситуацию. Тишина удручает, хочется заставить дурацкий снег двигаться, чтобы листья шелестели от лёгкого ветра. Мысли давят, выедают изнутри, словно черви, трупные мухи… личинки, а боль каждый раз всё такая же жгучая и острая; просто сжимают и комкают, как лист бумаги. А потом поджигают, кидая в котёл безумия. Ты — пленник своего же разума. Одиночество — худшая пытка. Остаться наедине со своими мыслями.
Кисти сжимаются в кулак и бьют по снегу, такому чистому, слишком белому. Хочется кричать, но вместо этого вырывается жалкий хрип, скрипучий, как задвижка у него дома. Как его голос. Он до сих пор отдаётся в голове, вызывая бурю из эмоций. Выглядит жалко. Он весь жалкий. Бояться своего сознания и прошлого — глупо. Так же, как и бояться своего отражения. Пройдёт ещё несколько мучительных минут, прежде чем белое облачко пара окажется снаружи, а мокрое тело начнёт вставать, преследуемое жуткой болью во всём теле.