zero.

Я покажу тебе, что значит быть пустым местом © милая мразь. Только вчера я видел твою улыбку. Бесячую такую, сука, широкую, искреннюю с дурацкой ямочкой на правой щеке, будоражащей какое-то дерьмо под ребрами. Мне пришлось постараться, чтобы стереть её. Но ты снова припёрся с этой улыбкой. С окровавленными губами, синяком на скуле и брови. И улыбкой, блять. Кулаки снова зачесались, я тер их около часа, чтобы зуд сошёл, но мне так хотелось почувствовать под костяшками как разбивается твоя чистая улыбка, как окрашивается в красный и не отирается, как хрустят твои губы под моими… Но ты же, блять, никак не угомонишься. Клеишь пластыри и снова улыбаешься. Улыбаешься, улыбаешься, улыбаешься. Всегда, постоянно, двадцать четыре на семь, для всех и каждого, глаза в глаза, смеёшься до боли буквально, потому что мои метки дают о себе знать. Это единственное, что мне в тебе нравится. Только вчера твой голос мягкой, сладкой негой растворялся в моих ушах. Мне хотелось взвыть из-за этих гребанных мурашек на коже. Что это вообще за хуйня? Такой низкий и нежный, похож на пироги, которые пекла мама давно когда-то: мягкие, сладкие, всегда хотелось ещё. И тебя хочется ещё. Громче в моих ушах, с улыбкой для моих глаз. Но не пойти бы тебе нахуй? Твой голос, он… такой шелковый, легкий, скользкий и для всех, блять, и каждого. Поэтому я заставил тебя заткнуться. Как сейчас помню — твой кадык так часто дёргался под моей ладонью, а я душил и душил. Чувствовал, как отнимаю чужое (мое) дыхание. Но почему ты молчал? Это ведь я касался тебя, от меня зависела твоя жизнь, какого хуя ты молчал?! Ты замолчал тогда. Но всё ещё улыбался, а я во сне слышу как трещат твои губы. Ты улыбаешься — я разбиваю тебя в кровь. Ты улыбаешься — я касаюсь твоего голоса. Ты улыбаешься — мне снова снятся кошмары. А потом как-то — я даже растерялся — ты пришел без улыбки. Даже легкой тени или намека не было. Совсем пусто, совсем ничего. И молчал. И глаза твои… Твои большие, светящиеся чем-то, бесячим меня больше, чем улыбка, яркие, смотрят туда, под ребра, где у меня хуйня какая-то с твоего появления, а ты, сука, видишь, что со мной и не делаешь ничего, пустые они были… глаза твои. А ведь это был не я, или я? Они мне нравятся, глаза твои. Они не заставляли меня страдать, они просто были словно маленькая фея — посмотришь и летать хочется. Я ведь хотел, чтобы они такими и были. Это был не я, Тэхён. Эти глаза не распускали душу на нити, не вытягивали сердце по гнилым ошметкам, не ломали кости и органы не рвали на части. Это делал весь ты, но глаза — ни в жизнь. Тогда весь день я ходил за тобой по пятам. Впервые. Словно собака бегал, сторожил покой, потому что ты был не в порядке, а мне вообще-то похуй. Но ты даже не смотрел, мразь. Будто я не достоин — улыбки, смеха, голоса, касаний, помощи, любви, тебя… Потом, через неделю твои губы зажили, они оказывается пухлые такие, нежно-алого оттенка. Красивые. Но больше не улыбаются. Совсем. И не говорят. Ни звука больше не издал, Тэхён, что ты творишь? Знаешь, как это больно? Я же ломаюсь, Тэхён! Потом я подумал, хах, отлично, ты понял, что я хотел донести до тебя. И всё было хорошо. Пока ты не увидел, как я избиваю Чимина. Твоего маленького Чимина, который заставлял тебя делать все эти вещи. Из-за него ты улыбался, смеялся, с ямочкой свой блядской, глубоко так смеялся, у меня, кажется, тогда сердце к ногам твоим упало. А я просто хотел вернуть его, сердце мое. Ты ведь взял просто, не спросил, не сказал на сколько… Поэтому это твоя вина. Чимин умирает из-за тебя. Чимин в инвалидной коляске из-за тебя. Чимин страдает из-за тебя. Я страдаю из-за тебя. А ты больше не улыбаешься. А когда я зажал тебя в кладовке, понял, что ты даже не смотришь на меня, когда я — единственный на кого позволено смотреть без последствий, когда же ты поймёшь. Ты уводил взгляд так старательно и показушно. Тогда я и коснулся тебя. Едва едва, кончиками пальцев схватил подборок, но этого хватило, чтобы потеряться между вселенными и застрять там где-то. Мне захотелось снять с тебя кожу. — Улыбнись. Это было первое, что я сказал тебе там, а ты врезал мне. Ощущение твоих идеально ровных костяшек на моей щеке… ещё лучше, чем чувствовать твой смех. Мысли так внезапно потерялись, а мне захотелось, чтобы ты коснулся меня снова. Только иначе, знаешь, мягче, возможно, поглаживая. Я так и не получил твоих касаний, ты посчитал, видимо, что я не достоин их. Поэтому я просил удары. Мне нужно было чувствовать тебя, Тэхён, меня так ломало, так ломало… Твоя улыбка снится мне в кошмарных снах. Я впервые чего-то боюсь. А потом ты снова открыл рот и начал говорить. Кричал на меня, истерил, плакал, а я думал, что мне понравятся твои слезы. Но от этого ломает хуже, чем от ямочки на правой щеке. Они такие горькие, крупные все текут и текут, а я не могу их остановить. Через полгода ты отравил меня. Коснулся своими губами моих, а я с ума сошел, понимаешь? Подсел, хочу травить себя ежесекундно и умереть от этого яда, Тэхён, убей, прошу, мне больно. Ты кусал, рвал, грыз, высасывал кровь, а я… улыбался. После ты достал нож и нарисовал мне ямочку на правой щеке с твоим именем. И облизал. Вгоняя яд в кровь. Я думал, у меня передоз и глюки, но ты тоже улыбался и сказал: — Обожаю твою улыбку. И занес руку для удара.