Подмена понятий

Джоске вздыхает и усаживается на нагретый солнцем камень, хочет понежиться в тени после заплыва. Не выходит. Отчего-то на камне очень неудобно. Джоске ерзает и ерзает, думает, что уселся на какую-нибудь неровность — тогда почему она скользкая? — а потом шарит рукой в месте, где шорты липнут к камню. Водоросль. Плюхнулся на эту гадость и даже не заметил. Кажется, что над ухом вот-вот раздастся ворчание Джотаро: «Не называй их гадостью». (Но не ждет же он, что Джоске станет называть их по латыни). Ворчание не раздается, потому что Джотаро слишком занят этой своей гадостью. Стоит у воды и зарисовывает морских звезд с помощью Star Platinum. Говорил, что пишет по ним диссертацию. Когда Джоске звонил ему пару часов назад, то рассчитывал, что Джотаро в кои-то веки отложит свои неотложные дела — особенно теперь, когда с Кирой покончено, — и искупается вместе со всеми. Хотя бы прогуляется по берегу, обмочит ноги. Ей-богу, отдыхающим его не застанешь. Но нет: «О, Джоске, ты очень вовремя позвонил. Я как раз собирался на побережье. В местной библиотеке нет атласов с нужными мне схемами, придется делать самому. Да, я пойду с вами». Солнце в зените, жарит вовсю, а Джотаро, как всегда, в водолазке и не очень-то летних штанах. Хотя бы пальто скинул. Он стоит вдалеке от подростковой компании, весь такой взрослый, чужеродный. Подчеркивает это всем своим видом. Они пришли сюда отдыхать, он — работать. Ребята уже успели пожаловаться на невыносимый солнцепек, разойтись кто куда. Окуясу обещал отцу вернуться к обеду. Коичи и Юкако решили, что на сегодня с них хватит, и пошли в кафе. А Джоске остался: ему было всё мало. Теперь он наконец-то искупался вдоволь, даже выдохся. И будто притаился. Может, ждал, когда же Джотаро станет хоть чуточку стыдно. А может, раз уж они остались вдвоем, ему стало любопытно, кого из них первым хватит солнечный удар. Если Джоске упадет в обморок, тогда на него обратят внимание? Глупости. Он так глубоко погрузился в свои мысли, что едва заметил, как на пляж опустилась тусклость: солнце засветило приглушенно, и тени переменились, сгустились; небо будто надвинулось ниже. Набухли облака. Неужели будет дождь? Кто-то из них ведь смотрел прогноз погоды перед походом на пляж. Никакого дождя не предвиделось. А, ну конечно. Прогноз погоды смотрел Окуясу. С ним и не такое бывает. Пляж начинает пустеть. Никто не хочет, чтобы непогода застала их врасплох. Джотаро поднимает голову к небу. Джоске слезает с камня, идет к Джотаро. — Э, все уходят... И эта туча стремновато выглядит. Я, пожалуй, пойду. Вы со мной? Джотаро только кивает и принимается собирать свои вещи. У Джоске дергается бровь. Ни стыда, ни совести. Мог хотя бы словами ответить. А отдохнувшим его так и не застали. Джотаро вообще умеет отдыхать? Как-то они обедали вместе в кафе: Джотаро впервые за день удалось присесть, выпить чашку кофе, и тогда Джоске услышал от него вздох облегчения. Такой шумный и полный наслаждения, что не верилось, будто Джотаро может так вздыхать. Вот и весь его отдых. Джоске надевает шлепанцы, накидывает футболку — хорошо, что он уже обсох, — и собирает свои вещи. Они с Джотаро спешат уйти с пляжа. Просто отлично. И лишнего слова ему не сказал. Ну конечно, ведь морские звезды куда интереснее людей. Ему не до того. И идут они молча. Джоске то и дело поглядывает на тучу, чернеющую у них над головами. Он спрашивает у Джотаро, как там продвигается научная работа. Отвечают ему коротко и сухо. Да, так себе тема для разговора. Но Джотаро ничем не проймешь, не заинтересуешь: ни отдыхом, ни разговорами. Слишком взрослый. Слишком уставший. Про дела Джоске он не спрашивает. Когда-то ему было интересно, но он быстро остыл. Наверное, просто разузнал всё, что хотел. Или понял, что слушать подростковые россказни о школе и гулянках — не по его части. В последнее время Джотаро интересуется его делами очень редко, лишь из приличия. Ну и поделом. Скоро он уедет, и не будет никаких дел. Никаких вопросов, пляжей, обедов в кафе. Морио, город вечной тишины. Наверное, увидь Джотаро такую вывеску, мигом задумался бы о том, чтобы остаться. Сколько ему ещё идти до отеля? Наверное, пару кварталов, не то, что Джоске. Пока что им по пути. Потом Джоске свернет в другую сторону, к себе домой. Уйдет. День прожит почти зря. Разве что поплавал вволю, увиделся с друзьями. Что-то шлепается ему на голову. Раз, два, а потом ещё и ещё. Капли. Джотаро оборачивается и смотрит на него. Они продолжают идти, ускоряют шаг, почти бегут — лишь бы не наступить в лужу; держатся поближе к деревьям и навесам, но чувствуют, что дождя не избежать. Асфальт мокнет под ногами. Люди накрывают головы, чем придется — сумками, куртками — и со всех ног бегут в укрытие. Улицы пустеют. Джоске пытается отмахиваться от капель с помощью Crazy Diamond, но быстро устает. Бесполезно. Не дождь, а целый ливень. Вода хлещет по плечам, волосы снова намокают. Он и так полдня проходил без прически, будто голый. Видел, как удивленно посмотрел на него Джотаро — первый раз увидел его таким. И, наверное, последний. Джотаро уже не пытается укрыться. Только несет перед собой рюкзак — похоже, боится, как бы не промокли бумаги, схемы. Да они наверняка у него в какой-нибудь непробиваемой папке лежат. Слишком предусмотрительный. А вот и развилка. До дома можно идти помедленнее. Какая разница, выльет ли небо на голову литр воды или десять. — До свидания, Джота... — Джоске, тебе далеко идти, заболеешь. Идем, переждешь у меня в номере. Он тоже думал об этом. Думал попроситься, если не позовут. Волнительнее некуда, целая фантазия: остаться в номере наедине с Джотаро. А можно воспользоваться Вашим душем? Полотенцем, халатом? Спасибо, стало намного теплее. Уютнее. Вы так добры. Смо́трите на меня так, как никогда не смотрели. Только сегодня увидели с распущенными волосами, да? Или всё потому, что я разделся? На самом деле Джотаро усадит его на диван, даст пульт от телевизора и попросит вести себя потише. Работа. Лучше промокнуть. Он и так болен. — Извините, не могу. Спасибо, до сви... — Почему? — Мне срочно надо домой, прав... — Я настаиваю. — Нет-нет, правда, простите, никак. Тут недалеко, я добегу. Ещё раз до свида... Он стоит к Джотаро вполоборота и чувствует, как что-то резко опускается ему на спину, накрывает голову. Пальто. Он просто бросил на Джоске пальто. Рядом с лицом мелькнула рука Star Platinum. Легла на плечи. — Упрямец. Пока. Завтра утром заберу. И не вздумай простыть. Джоске оборачивается, хочет возмутиться, поспорить, но Джотаро уже слишком далеко. Помчался к отелю, прижимая к себе рюкзак. Не гнаться же за ним? Не кричать же вслед, чтобы он бросил изображать заботливость? Чтобы засунул это пальто себе в... Ну просто комедия. Джоске недовольно расправляет пальто и скрывается из виду. А то Джотаро ещё решит, что он передумал. Толку-то. Сейчас пальто тоже намокнет. Ещё и белое, с ним всегда морока. Потом нести в химчистку. Непохоже, что Джотаро стирает вещи сам. Слишком дорогие. Всё это слишком, слишком, слишком. Всё это — не для Джоске. Он всё-таки спешит домой: его подгоняет ливень. Джоске вертит это дурацкое, огромное пальто и так и эдак, натягивает на голову, на плечи; поднимает у себя над головой с помощью Crazy Diamond, будто навес. Дома никого. Закрыл дверь? Кажется, закрыл. Он торопится отдышаться. В тишине коридора слышно, как пыхтит Джоске, и как капли шлепаются о ковер. Мама уехала в командировку. Повышение квалификации. Или что-то ещё более заумное. «Я предупредила Джотаро, вдруг он решит зайти. Если что, он ведь присмотрит за тобой?» К людям не присматривается, за людьми не присматривает. Только за морскими тварями. Джоске стоит у порога и убирает от лица мокрые пряди. Всё равно промок до нитки. Пальто, правда, немного спасло. Джотаро отдал ему то, что надевал каждый день. Наверное, оно его любимое... Может, стоило не злиться, а хотя бы поблагодарить. Выкрикнуть напоследок «спасибо». Всё-таки одолжил чужую вещь. Вещь Джотаро. Возможно, любимая. Всегда с ним. Сам отдал. Сказал, что заберет пальто завтра утром. Привет, Джоске. Я пришел за своим. Спасибо. Пока, Джоске. Глупости. Он идет в ванную: надо раздеться, принять душ. С помощью Crazy Diamond Джоске отделяет от пальто воду и грязь, вешает его сушиться, поступает так же и со своей одеждой. Из интереса он проделывает то же самое с собой, когда залезает в душ, но всё-таки ему хочется обычности и тепла, которых не наколдуешь стандом. Джоске поворачивает кран и встает под струю, вымывает из волос морскую соль, прогоняет холод с кожи: моется долго и не спеша. Самое то после забега по мокрому асфальту. Он выходит из ванной, обтирается, одевается в чистое. Шорты и майка. Теперь можно обсыхать. Хорошо бы для верности выпить горячего чая... с медом? Пряди опять спутались и повисли у глаз. Нет, сначала — расчесаться. Так из ванной и не вылезешь. Он идет к зеркалу, хватает расческу, усердно приводит себя в порядок. В зеркале видно пальто позади него: висит на вешалке, чтобы не помялось. Выглядит, как новое. Спасибо станду. Руки Star Platinum на миг задержались на плечах. Он заметил слишком поздно. Джоске думает о чужом станде и нечаянно призывает свой. Розовый Crazy Diamond так странно смотрится рядом с этим белым пальто. Неуместно. Джоске подходит к вешалке, осматривает пальто. Красивое, дорогое. Наверное, он никогда не видел его в такой близи. Никогда не имел возможности протянуть руку и ощупать ткань. Потому что Джотаро никогда не стоял к нему так близко. Однажды, только однажды — это было во время Крысиной охоты — когда Джоске наклонился, чтобы исцелить его, Джотаро был близко. Но тогда Джоске не думал об этом вот так: то была минута опасности. Сейчас — минута покоя. Морио, город вечной тишины. С Кирой покончено. Даже это не заставит Джотаро остаться. Джоске ведет пальцами по длинному рукаву, приподнимает его. Нет, точно сшито на заказ. У Джотаро такие длинные руки. Конечно, и рост у него огромный, но всё-таки... Джотаро всегда будет смотреть на него сверху вниз. Руки Star Platinum на его плечах. Неужели он впервые был так близко? Неужели и его руки такие же? Сильные и призрачные. Плечо почти целиком вмещается в ладонь. Рядом мелькает рука Crazy Diamond — Джоске едва заметил, как направил её, — и она тоже касается пальто, тоже оглаживает рукав. Джоске смотрит станду в лицо, видит в глазах печаль. Линия рта измученно скривилась. А он-то думал, что больше не смотрит в зеркало. Рука Даймонда идеально ложится рядом с рукавом: такая же большая. Сильная, призрачная рука. — Эй, — зачем-то зовет его Джоске. — Не двигайся. Ему больше некого позвать. Дома никого. Рядом никого. А ему хочется обычности и тепла — даже если это будет тепло его собственной души. Он стаскивает пальто с вешалки, надевает его на Даймонда. Забавы ради. Забавы ради, но оно идеально село. Прямо как на Джотаро. Это потому, что Даймонд с ним примерно одного роста, да? Разница в том, что он никогда не посмотрит на него сверху вниз. — Ха, а тебе идет, — смеется Джоске, потому что ему хочется себя рассмешить. Смеется и невольно припадает к призрачной груди. На самом деле, не такая уж она и призрачная. Вполне себе живая: даже чувствуется слабое тепло, даже можно представить себе сердцебиение. Или это у него стучит в висках. Нельзя ведь услышать собственное сердце? У Джоске оно наверняка постоянно прыгало и мелко колотилось, торопилось жить. А у Джотаро наверняка билось спокойно и размеренно. Непоколебимо. Джоске касался Даймонда и раньше, и раньше изучал его. Всего обшарил, общупал: что очень странно, ведь это значит, что он обшарил и общупал себя. С виду Даймонд — весь в пластинах и трубках, попробуй, коснись. А на деле пластины — всё равно, что кожа: её неожиданно холодный участок. Трубки — тонкие и крепкие, будто, ха, туго заплетенные косички. Джоске никогда не привыкнет к разнице между телом духа и человека. Такая тонкая, едва ощутимая грань, и вместе с тем вполне существенная. Не то. Полая, призрачная плоть. Твердеет на твое усмотрение. Он захотел, чтобы билось сердце — и оно будто бы забилось. Тук-тук. Или кап-кап, наверняка ему это слышится, наверняка это капли дождя барабанят по окну. Джоске поворачивает голову и утыкается носом в ткань. Она такая удивительно легкая. Он-то всё время думал, как Джотаро ещё не запарился в этом пальто. Он пытается уловить запах. Хоть что-нибудь должно было остаться, хотя бы запах морской соли, принесенный ветром с побережья — о запахе одеколона можно и не мечтать. Неужели Даймонд вернул пальто в совершенно первозданный вид? Не оставил и следа от Джотаро? Вот бы можно было проделать то же самое с собственной памятью. Нет, никакого запаха. Совсем ничего, только сухость и чистота. Но Джоске додумает: додумал звук, додумает и запах. Что-то чуть терпкое и горьковатое. Будто кориандр. Таким одеколоном он бы пользовался. Нотки чего-то душного и тяжелого: дым от сигарет. Джоске никогда не видел, как Джотаро курит, но однажды учуял, учуял сквозь сильный запах мятной жвачки. Извращение. Он нюхает пальто своего племянника, которое тот одолжил ему по доброте душевной, льнет к груди собственного станда. Кажется, это называется «сублимация». Подмена понятий. Пусть будет так. Джотаро первый начал. Это он ворвался в жизнь Джоске, а не наоборот. Всё началось задолго до руки Star Platinum на его плечах. И вот опять: стоит ему вспомнить, как подсознание отзывается с двукратной силой. Теперь на его плечи ложатся руки Crazy Diamond. По ощущениям — неотличимо. Как если бы Star Platinum... Как если бы Джотаро прижимал его к своей груди. Его гладят по плечам, рукам, лопаткам; чужие ладони опускаются на спину, скользят вверх и вниз круговыми движениями, замирают на поясе. Не отпускают. Останься ещё ненадолго. — Я бы даже потанцевал с тобой. — Джоске усмехается. — За окном — почти что музыка. Поющие под дожде-е-ем... Левая рука Джота... Рука ложится в руку Джоске, вытягивает её, а вторая так и остается лежать на его поясе. Дж... Даймонд размеренно покачивается в такт песни, которую напевает Джоске. Покачивается и увлекает его за собой. Спокойно и размеренно: непоколебимо. — Там-дам-пам-пам-да... Под дождем я пою-ю-ю, я пою просто так... Что за дивное чувство-о-о... Счастлив я, как дура-а-ак... Наверняка перепутал слова, но это неважно. Раз-два-три, поворот, и Джоске теснее жмется к этой вздымающейся груди, к этим рукам, которые ни за что не отпустят. Он улыбается, и если бы он только привстал на носки — если бы только Джотаро наклонился к нему, Джоске мог бы уткнуться ему в шею. И Джотаро наклоняется, вправду наклоняется — близко, наконец-то он близко, вряд ли он когда-то будет ближе, и Джоске может прижать его к себе, может ухватиться за его плечи, может не отпускать. Он улыбается нежнее, выдыхает Джотаро в шею. Наверное, тот думает, что Джоске ужасно поет. Или нет, раз они продолжают кружиться. Уже вышли из ванной и раскачиваются в гостиной. Темно и приятно: шторы задвинуты. — Я смеюсь над ту-у-учей, ей кричу: «Уход-и-и-и!»... В сердце светит со-о-олнце, я... готов к люб... Пальцы случайно касаются трубок. Трубок, которых не бывает на плечах у людей. Джоске замирает, шелест ткани стихает вместе с ним. Слышно только одинокое дыхание. Готов к... Как же там было дальше... Судорога схватывает грудь. Он так жалок. Так жалок, и некому... Он убирает руки от этой проклятой, нечеловеческой шеи. Дайм... Джотаро испуганно обнимает его. Похлопывает по плечам, пытается успокоить. Этого недостаточно. Он не останется. Тогда Джоске чувствует, как его подхватывают на руки, как напрягаются все его мышцы: и всё же он ощущает только половину собственного веса, а то и меньше. И он получит только то утешение, какое сам себе придумает. Джотаро несет его в спальню, укладывает на кровать. Джоске не раскрывает глаз, не хочет, чтобы видение оборвалось. Всё равно он видит и чувствует за двоих. Наверное, у влюбленных всегда так? Откуда ему знать. Прямо вот так сразу — и на кровать. Ему просто захотелось прилечь, он ощутил такое бессилие, что казалось, будто вот-вот рухнет: на Джотаро, или на пол; но сейчас, когда он лежит на кровати, а над ним нависает чужое тело... как не подумать о таком? И не мечтай. Руки накидывают на него пальто, накрывают с головой — он заставляет их: заставляет беречь от реальности, заставляет заботиться. Джотаро нависает над ним, смотрит на него, только на него. Сквозь ткань видны очертания его силуэта. Руки рядом с боками Джоске, вжимает в матрас. Хочет остаться. Джоске обнимает его, обхватывает руками и ногами, цепляется, как капризный ребёнок, потому что он и есть ребёнок, и конечно, конечно же, если он не отпустит, то Джотаро останется. У него щиплет в глазах. Белая ткань ложится на лицо. Под его пальцами — кожа, конечно же, кожа. А этот холодный шов, эта неровность у лопаток Джотаро — наверняка один из шрамов, полученных в битве. В битве с Дио? Джотаро ни за что не расскажет, только если очень попросить. И даже тогда — вряд ли. Джоске мог бы его исцелить. Ведь смог бы? Смог бы он сгладить шрамы десятилетней давности? Да кому он нужен. Если только понадобится залатать прореху в животе. Нужен, нужен, ещё как нужен, и не смей думать иначе. Джотаро оглаживает его бока, нависает на локтях, склоняется ближе; тянется к лицу. Губы в сантиметре от его губ. Жарко дышит — или кажется, что дышит; Джоске выдыхает за двоих. Их разделяет ткань. А пошло оно всё к черту. Джоске убирает ткань от лица, цепляется пальцами за пласти... холодный шов, шрам на чужой спине, который ему так хочется исцелить, и целует Джотаро в ответ. Чувствует за двоих. Он скользит языком по губам, и чувствует, как скользит по его губам чужой язык. Дыхание сбивается. Всё ответно, всё взаимно и обоюдно: нет такого движения, на которое ему бы не ответили, и нет такого движения, на которое не ответил бы он. Украл сам у себя первый поцелуй. Разве это считается? Во рту тепло, потому что к нему жмется почти такой же теплый рот, а носа и лба касается холод. Холод шлема. Джоске всхлипывает. Его гладят, обнимают, прижимают к себе. Проходит минута, пять, десять. Он успокаивается. Чем бы не тешился. Ему не хватает смирения. Как у Джотаро. Если откуда-то и взялось это бесполезное, тягостное чувство, которое только и делает, что сдавливает ему грудь вдоль и поперек, значит, это не просто так. Он должен это пережить, преодолеть. Придумать, создать себе недостающую черту характера. Набить нужные шишки. Без этого никак. Это — взросление. Наконец он медленно встает с кровати, скидывает с себя пальто, выходит из комнаты, но остаток дня чувствует себя совершенно разбитым. Он лениво готовит себе обед и ужин, пытается смотреть телевизор — но как назло попадается то передача про диких животных, то новости про них же. И тогда Джоске рубится в приставку почти до ночи. Пальто ждет его на кровати. Ждет, когда он вернется. И он возвращается, потому что дома никого, рядом никого, а ему хочется хотя бы видения, хотя бы того утешения, которое он придумал себе сам. Он не знает, который час, но и за окном, и в комнате — кромешная тьма. Джоске накрывает себя тонким одеялом, накрывает себя пальто, делает всё чужими руками. Рядом с ним ложится ещё одно тело. Кутает, прижимает его к себе. Джоске ложится на живот, утыкается лицом в подушку. Не хочет видеть никого и ничего. Наверное, на пальто Джотаро останутся мокрые пятна. Готов он или не готов — неважно. Ещё не нашелся тот, кому бы это было важно. *** Джотаро стоит у двери и думает, нужно ли звонить Хигашикатам в третий раз. Нужно, конечно, но он старается быть вежливым. Нарочно жал на звонок подольше. Раз нажал — гудок трезвонил пять секунд. Этого должно было хватить, чтобы Джоске очухался и понял, что к нему пришли. Два нажал — ещё пять секунд. За это время он мог бы уже закончить свои дела и открыть дверь. Вряд ли он в душе. Спит, что ли. Или на него напали. Джотаро боится этого каждый раз. Да кто мог на него напасть? Это в прошлом. Просто мама уехала в командировку, и мальчишка в конец распустился. Решил, будто бы может ложиться черт знает во сколько — наверняка так и было, — а потом дрыхнуть до двенадцати утра. Даром, что выходной. Джотаро ведь предупреждал, что зайдет. Хотя и не уточнил, во сколько: это его промах. Мама Джоске ведь просила присмотреть за ним. Даже уточнила, как именно. И опять — его промах. Он громко стучит в дверь. Ещё и ещё. Ответа нет. Джотаро не взял с собой телефон, думал, обойдется без приключений. Он и так не любил таскать с собой это неудобное чудо техники, им и обзавестись-то ещё не все успели. Не бежать же до таксофона, чтобы позвонить Джоске? Нет гарантии, что его разбудит телефонный звонок, раз уж не разбудил дверной. Не ломать же дверь стандом? Прийти попозже? Но он уже настроился забрать пальто сейчас... А если на Джоске и правда напали? Стоп. Когда он стучал в дверь, она будто пошатнулась, поддалась. Или показалось? Такого не бывает с дверьми, закрытыми на замок. Джотаро дергает за ручку. Дверь открывается. Вот теперь ему страшно. «Джотаро, мне неудобно просить Вас об этом, но раз уж я оставляю Джоске одного дома, то... не могли бы Вы приглядеть за ним, пожалуйста? Заходить хоть раз в день, хоть раз в два дня, как сможете. Боюсь, он натворит что-нибудь. Устроит кавардак. Будет есть полуфабрикаты и фастфуд на завтрак, обед и ужин. Или что-нибудь ещё... Это, конечно, не Ваша забота, я знаю, он хороший мальчик, но я была бы очень благодарна, если...» Если бы он не давал обещания лишь за тем, чтобы их нарушить. Если бы он не упрямился. Как же: нет-нет, Джоске действительно хороший мальчик, парень, уже почти мужчина; ничего такого с ним не произойдет. Куда важнее то, что Джотаро не должен его видеть. Должен держать себя в руках. Спокойно. Неужели Джоске просто забыл закрыть дверь? Совсем распустился? А если это грабитель? Знал, что мама уехала в командировку. Но Джоске бы в миг с ним расправился. А если... Если Джоске спал, то... Его могли ударить, вырубить, и... Вдруг грабитель всё ещё там? Джотаро осторожно заходит внутрь: если что, остановит время. Ни звука. С виду коридор и гостиная не тронуты — в них никто не рылся. Он сам прибьет Джоске, если окажется, что виной всему — неосмотрительность. Джотаро останавливает время, бегло оглядывает квартиру, затем проверяет самые очевидные для укрытия места. И всё больше убеждается, что опасности нет. Скорее всего, Джоске и правда благополучно дрыхнет у себя в спальне, ни черта не слышит. И неудивительно: его комната — самая дальняя в доме. Джотаро заходит в ванную, предварительно постучавшись, и получает ещё одно подтверждение своей правоты. Джоске не был в душе: всё сухо. Здесь какая-то странная, одинокая вешалка. Но высохшая одежда Джоске висит тут же, рядом. Так почему... А где его пальто? Оно ведь большое. Наверное, сушится в другом месте. Хотя Джоске, пожалуй, мог бы просто отделить воду и грязь от вещей с помощью станда... Джотаро идет к комнате Джоске, замирает у двери. За ней тихо. Он заставляет Star Platinum подглядеть в замочную скважину. Джоске цел и невредим. Нежится под своим белым одеялом на белых простынях. Его Высочество Спящий-До-Двенадцати. А потом Джоске чуть шевелится, и глаза Star Platinum замечают цветной край одеяла. Фиолетовый, с желтыми треугольниками. Это его пальто. Джоске спит, укрывшись им. Он же пришел забрать пальто. А Джоске спит... в нем. И это значит, что... Джотаро совсем ничего не понимает. Отказывается понимать. Конечно же: наверное, Джоске морозило ночью — неужели он всё-таки простыл? — а в доме не нашлось пледа; накрылся первым, что попалось под руку. Либо он по какой-то неясной причине повесил пальто где-то у себя в комнате, и по какому-то странному совпадению оно упало прямо на... Да-да. Конечно. Если Джоске понадобится оправдание, у Джотаро оно уже готово. Он не дурак. Мерзавец, но не дурак. Джотаро видел обиду на лице Джоске, когда мальчишке казалось, что на него не обращают внимания. Видел, как Джоске восторгался, когда всё-таки получал свое, даже если ненадолго; даже если это были сущие крохи: взгляд или доброе слово. А вчера Джотаро ещё звал его к себе в номер. Переждать ливень. Пойдем-пойдем, я настаиваю. Он правда волновался за него, но... Джоске оказался сообразительнее. Если Джотаро всего лишь отдал ему свое пальто, а произошло такое, что бы случилось, останься они наедине, взаперти номера? Не надо терять голову. Он просто пришел за своей вещью. Что делать? Постучаться, разбудить Джоске? А он точно успеет очнуться, спрятать улики? Или спросонья так и выйдет к нему, бросит пальто на кровати? Увидит, что Джотаро видел. Так он поставит Джоске в неудобное положение. Необъяснимое. Его самообладание тоже на пределе. Он мог бы прийти позже. Поступить по-взрослому: это единственный выход. Тогда они не столкнутся. Но Джоске там, за дверью, сладко спит, подперев ладонью розовую щеку, вдыхает и выдыхает, и глаза Star Platinum видят, как подрагивают его ресницы. Он всего лишь в метре от Джотаро. И пальто — тоже. Нужно только остановить время. На пре-де-ле. Он только возьмет свое. Тут же уйдет. Глянет одним глазом, всего на полторы секунды. Джотаро и так держится молодцом, почти не видится с Джоске, почти не разговаривает. Только вот вчера не утерпел: согласился пойти вместе со всеми — вместе с Джоске — к побережью, хотя мог бы быть умнее, мог бы отказаться от приглашения, прийти туда завтра. Но... хотелось хоть постоять рядом, понаблюдать издалека, как это ни глупо. И ведь справился, даже не заговорил с ним! Он уже отвык, уже отвадил Джоске. Почти. Взглянет напоследок. Это ничего не значит. Он открывает дверь прежде, чем чувствует первые уколы совести; прежде, чем занудный шепоток напомнит, сколько уже было этих взглядов напоследок. Star Platinum: The World. Шаг, два, три, и вот Джотаро у кровати, забирает пальто, оно у него в руках — потянул на себя, только что-то мешает, и он тянет руку, чтобы высвободить... Это Джоске сжал край пальто в кулаке, подложил под щеку. Время возобновило свой ход. Джотаро успел: просчитался всего на пару миллисекунд, но успел, во сне не особо-то посопротивляешься, когда что-то забирают у тебя из рук, мышцы слабые и вялые, и слава бо... Он успел убрать пальто, но не успел убрать свою руку. Её сжали ослабевшие пальцы Джоске. Совсем легонько. Джотаро застывает. В груди всё напрягается, колотится, и он старается не дышать, не двигаться. Джоске не разбудили ни звонки в дверь, ни стук, ни чужие шаги в доме. Но сейчас кажется, что его может разбудить лишний вздох. Он ворочался. Скоро час дня, пора вставать. Очнется в любую минуту. Остановка времени отнимала много сил, а Джотаро сделал это два раза за несколько минут. Выдохся. Теперь ещё и эти пальцы на его руке. Невозможно сосредоточиться. Такое чувство, что даже если он остановит время, то не сможет его удержать; не сможет двинуться с места. Пальцы Джоске, мягкие и юношеские. — Мхм... Он же ещё спит, правда? Спит, но проснется. Вот-вот проснется. Придумал. Он медленно, осторожно начинает вызволять свою руку, палец за пальцем — вместо них один за другим материализуются пальцы Star Platinum. Указательный, средний, безымянный, и, наконец, наконец-то, мизинец. Свободен. Пальцы Джоске огладили каждую костяшку. И он всё ещё чувствует его тепло. Чувствует через станд. Джотаро осторожно растворяет руку Star Platinum. Хочется чертыхнуться, но нельзя. Надо убираться. Хочется остаться, но он себе не простит. Страх вздымается в нем, когда Джоске ворочается сильнее, почти переворачивается на спину. Волосы рассыпались по подушке, грудь вздымается. Голая грудь. Он спит в одних шортах. А может, и без них. На выход. Немедленно. Джотаро сгребает в охапку свое пальто, поворачивается к двери, сейчас он остановит вре... — Джо... Неужели проснулся. Заметил. — Та... ро... Он резко поворачивается к Джоске, но тот лежит неподвижно, с закрытыми глазами. Грудь вздымается всё так же ровно. Лишь слегка раскрыт рот, шевелятся губы. Сонное бормотание. Мягкие, юношеские губы. Губы его шестнадцатилетнего дяди. Джо-та-ро. Убирайся. Он уходит так быстро, что сам не может понять, останавливал ли он время: вроде бы слышал скрежет мироздания, вроде бы ощутил на себе тяжесть застывшей жизни. А может, это скрежетала его злость, и это тяжесть отвращения сдавила ему грудь. Показалось, что за секунду он добежал до самой входной двери. Она так и осталась незапертой. В следующий раз Джотаро будет жать на звонок до последнего. *** Джоске не двигается. Слышно, как закрывается дверь — видимо, входная. Звук в глубине дома. Джоске открывает глаза, садится в кровати, оглядывается. Джотаро был здесь. Это не сон, он правда приходил. Пальто исчезло. Интересно, как он вошел. Но сейчас его и след простыл. Всё забрал, отобрал. С ним всегда так. Джоске даже схватил его за руку. Сказал его чертово имя. Валялся на кровати, закутавшись в его ненавистное пальто, прижимался к нему, как к самому драгоценному, что есть на свете — и он бы прижался так к Джотаро, если бы ему только позволили. Но ему досталась лишь призрачная рука. Джотаро закрыл, заменил ей свою руку. Наверное, будь у него такая возможность, он от всего бы укрылся, всему бы нашел замену. Только слепой, глухой и тупой не понял бы, что всё это значит. Что это значит, когда мальчик, которого он так упорно избегал, льнет к его пальто, тянется к его рукам, выдыхает во сне его имя. Джоске зло бьет кулаком о матрас и падает назад, на подушки. Пускай пятна от его слёз Джотаро отстирывает сам.