Не милая

      – Кагура-чан такая милая!       Окита даже проснулся.       Он сидел на энгаве, спиной прислонившись к сёдзе. По-летнему жаркое закатное солнце било в глаза. Окита прикрыл лицо ладонью, жалея, что оставил маску для сна в комнате. Сидящий рядом человек таращился на него с восторгом в глазах.       Окита попытался вспомнить его имя. Как там его? Абэ? Араи? Новенький, вступивший в Шинсемгуми этим летом. «Удивительно, – подумал, помнится, тогда Окита, – к нам ещё приходят люди».       Не успев побывать в настоящем сражении, Абэ-Араи восторженным щенком таскался за ветеранами и заглядывал им в рот. Сого он казался непримечательным и скучным. Даже доставать такого не хотелось. Совсем мальчишка. И Окиту не смущало, что новобранец, пусть и ненамного, был старше его.       До сих пор игнорирование давалось легко. Пока новенький не пришёл и не стал говорить о Кагуре.       – А, – протянул Окита, пытаясь нащупать нить разговора.       Не то, чтобы ему было интересно.       – Просто, говорю, она такая милашка! Вы с ней, вроде бы, часто общаетесь, Окита-сан. Расскажите о ней! Что ей может понравиться? – Абэ-Араи покраснел, неприятно напомнив Сого девочек из слащавых аниме. Настроение начало портиться.       – Конечно, – сахарно улыбнулся он. Хиджиката, увидев такую улыбку, судорожно начинал искать подвох. Но новенький был юн и наивен. Он счастливо улыбнулся (Окита мысленно дорисовал ему дергающийся щенячий хвост) и придвинулся ближе.       *       Окита увидел Чайну на следующий день, когда патрулировал улицы вместе с Хиджикатой. Точнее, сначала он увидел сигарету, вываливающуюся изо рта Хиджикаты, и даже успел порадоваться, что того наконец хватил сердечный приступ. А затем он посмотрел через дорогу, и приступ чуть не случился у него.       Чайна была одета в платье. И не в привычное красное ципао, а в нечто ядерно-розовое, объёмное, с таким количеством рюш, что девчонка стала похожа на сладкую вату. Вон, даже не идёт, а словно катится. И на какой помойке она его нашла? А рядом шёл Абэ-Араи и всё пытался взять её под руку, только никак не мог выудить из-под рюш желанную конечность.       Окита понял, что бездумно поглаживает цубу меча большим пальцем.       – Охренеть, – голос Хиджикаты над ухом прозвучал неожиданно громко, – это же Аоки и девчонка из Ёродзуи.       Точно. Аоки.       Сого вдруг отпустило. Он даже передумал доставать базуку. Какая, в самом деле, разница, в какие тряпки наряжаются китайские девчонки?       – Мусорите, Хиджиката-сан, – протянул он, указывая на дотлевающий окурок на асфальте.– Разве так поступают хорошие госслужащие? Пожалуй, вам следует немедленно это сожрать.       – Ах ты…       Вопли Хиджикаты действовали поразительно успокаивающе.       *       Вечером того же дня Окита наткнулся на Аоки в саду. Остановился шагах в пяти, поправил перевязь меча. Так неудобно, сволочь, перекрутился. А вдруг натрёт мозоль?..       – Она ужасна, – подал голос Аоки. Окита выждал пару секунд, а потом небрежно спросил:       – Кагура?       – Да, – Аоки издал звук, полный горечи и сожаления, но Оките это больше напомнило желудок кита, – Она… она настоящее чудовище.       «Чудовище, – подумал Окита. – Интересно, что она сделала? Подняла одной рукой паровоз? Разорвала на куски сотню якудза?»       – Она, – Аоки всхлипнув. – Я… я не могу об этом говорить!       Из базуки Окита всё-таки в него пальнул. Так, для острастки.       *       Просто у Окиты закончились чипсы. Не то, чтобы он любил чипсы, но сейчас что-то захотелось, а они как назло кончились. Пришлось идти в магазин. В ближайшем нужного вкуса не оказалось, в следующем чипсы не продавались вообще…       Кагуру он нашёл на берегу реки. Даже в сумерках большое розовое пятно выделялось среди травы. Подошёл, стал рядом, будто случайно.       Чайна сидела, обхватив невидимые под слоем ткани колени. Лицо она сильно прижала к рукам, и было видно только рыжее гнездо на голове. Сого мельком подумал, что розовый цвет её морковным волосам совсем не идёт.       Окита готов был поклясться, что подошёл совсем неслышно, но Кагура словно звериным чутьем, не поднимая головы, узнала его. Она протяжно шмыгнула носом.       –Чего пришёл, садист?       – Тебе действительно нравился этот олух? – спросил Окита.       – Ну, – Кагура подняла голову. Лицо у неё было вовсе не заплаканное, но глаза были влажные.       – Да не особо, – сказала она. – У него изо рта воняло похлеще, чем у Гин-чана. Но он сказал мне, что я самая прекрасная девушка, которую он видел. Ты же знаешь, как легко столичный самурай может запудрить голову наивной провинциальной девушке вроде меня.       – Возомнила себя героиней дорамы?       – Садистам не понять. В жизни любой девушки наступает период, когда она должна расцвести!       – Только ты, скорее, уже завяла, – Окита поддел ногой подол платья. Намокшее от вечерней росы и грязное, оно действительно производило ужасное впечатление.       Некоторое время в Кагуре словно боролись два желание: жалеть себя и уделать этого мерзавца. Первое победило, и Кагура печально закатила глаза в лучших традициях романтических дорам, крутящихся по тв.       – Что ты с ним сделала? Бедолага рыдал на глазах всего Шинсенгуми. Когда я уходил, он уже собирался делать сэппуку…       – Переигрываешь, идиот.       Окита замолчал. Спустя какое-то время Кагура грустно сказала.        – Притащил платье, нёс какую-то романтическую хрень, подарил цветы… их тут же сожрал Садахару, у него расстроился живот, и нам пришлось гулять вдвоём. Потом мы пошли в кафе, и я немного переела.       – Немного? Чтобы ты знала, кошельки госслужащих не выдержат твоего желудка, Чайна.       – Мужчина, зовущий женщину на свидание, должен быть готов понести потери! Будь то звезда с неба, рука и сердце, проклятый меч тёмного властелина или пара вёдер риса!       Будь на месте Окиты Шимпачи, и вечернее небо уже огласили бы негодующие вопли.       – Не неси ерунды, – сказал Окита, – никто не будет кормить такую прожорливую девчонку.       Кагура продолжала.       – Но я съела слишком много, и мне стало нехорошо. Можно сказать, у нас с Садахару случился один недуг, просто с разных сторон.       – Короче, тебя на него стошнило, – с удовольствием уточнил Окита, – и он сбежал.       Кагура кисло кивнула.       – Хэй, садист, – тихо сказала она, – я знаю, ты не будешь меня утешать или что-то вроде того. Я такая нелепая, неженственная и немилая. Никто никогда не полюбит девчонку, ковыряющую в носу, жрущую рис, а потом блюющую этим рисом на кавалера. Так?       Окита посмотрел на неё. С носа у Кагуры текла сопля. Заколки с головы куда-то потерялись, и причёска более никоем образом не могла зваться причёской. Платье было забрызгано водой, грязью и чем-то, о чём не хотелось спрашивать. В ходе разговора Кагура задрала подол, и под ним, к восторгу Окиты, обнаружились привычные штаны.       – Да такое чудовище, как ты, никто точно замуж не возьмёт, – довольно сказал он.       Кагура вскочила, готовая драться.       – А за тебя, сволочной садист, тоже ни одна девушка не пойдёт!– завопила она, мигом забыв и о Аоки, и о женственности.       Доставая катану, Сого улыбался.       Настроение почему-то было отличное.